Тень Уробороса (Лицедеи) - Сергей Гомонов

А еще я очень хотел бы знать, кто таков Квай Шух и кто такие «иерархи», которые умеют принимать обличье неких чудовищ. В той галлюцинации мой обритый соперник сказал, что я сумел сделать это, но я не видел себя со стороны, да и голограмма не выявила никаких чудес. Просто я двигался с запредельной скоростью — и все. Хотя само по себе это уже наводит на странные мысли. Нет у меня таких навыков! Тем более — с шестом!

Головная боль унялась лишь к оглашению результатов соревнований. Мы заняли второе место. Первое (как и следовало ожидать после реверса жюри еще в первой части шоу) присудили ВО, третье — разведке. Полиция удостоилась утешительного приза в виде диплома.

— …К своим коллегам я буду относиться как к братьям. Я не позволю, чтобы религиозные, национальные, расовые, политические или социальные мотивы помешали мне исполнить свой долг по отношению к пациенту… — с улыбкой прочел свою «мантру» доктор Эйсмолл, похлопывая по плечу возмущенного Пита.

Кажется, это был отрывок из Присяги Врачей…

«ХАМЕЛЕОН»

(6 часть)

Нью-Йорк, Лаборатория ВПРУ, ноябрь 1000 года

— Ди! Хочешь увидеть такое, чего еще никогда не видел?! — голос принадлежал Тьерри Шеллу, нашему непревзойденному эксперту и моему хорошему приятелю.

Возиться с линзой и с регулировкой звука не хотелось: свой ретранслятор я бросил в ящик стола. А разворачивать изображение на полкабинета было бы с моей стороны некорректно.

Судя по голосу, Тьер был чрезвычайно оживлен, что очень нехарактерно для такого циника, каким становишься после пары десятков лет на службе в лаборатории ВПРУ. В мою сторону тут же начали оглядываться сидящие неподалеку сотрудники.

— Что там? — я нарочно понизил тон в надежде, что медик поймет и поступит так же.

Но напрасно: Шелл орал по-прежнему:

— Приходи. Тебе — покажу!

Судя по всему, он там еще и поддатый. Для их ведомства это не было таким уж грехом: попробуй-ка с его повозиться на трезвую голову со всякими микробами, вирусами, прочей инфекцией.

Саманта смотрела на меня с любопытством, но я сделал вид, что не замечаю ее немых вопросов. После того случая с переменой руководства мои подчиненные в течение уже полутора лет едва ли не молились на капитана Калиостро. А Пит — так тот вообще позволял себе величать меня «папашей Диком». И чем он после этого отличается от подхалимки Заносси Такака?

Я выехал в лабораторию. Это было недалеко от Управления, однако чтобы добраться до нее, нужно было прилично покружить по серпантину нью-йоркских дорог. Кроме того, ее помещения располагались под землей: над ними был сооружен тот самый госпиталь «Санта-Моника».

Кстати, расследование убийства Зейдельман и покушения на самолет окончательно зашло в тупик спустя пару месяцев после соревнований, приуроченных ко Дню ВПРУ. Пит и Рут отделались объяснительными и с облегчением вздохнули…

…Внизу меня остановили. Едва я предъявил свое удостоверение, мне тотчас выделили сопровождающего в виде андроида-лаборанта.

Тощий, долговязый, с серым лицом, Тьер с нетерпением дожидался моего появления. Я не ошибся: от него попахивало виски. Граммами этак двумястами. Может, и большим количеством, высчитывать промили алкоголя в соотношении с его кровью не возьмусь: эти медики умеют одновременно принимать в себя чертову уйму горячительных напитков и твердо стоять на ногах.

— Надень вот это. Мало ли что, — и доктор Шелл небрежно бросил мне респиратор.

При этом сам он был в виде весьма расхристанном и далеком от стерильности.

Мне всегда было любопытно: неужели за тысячу лет существования цивилизованного человечества наука не смогла выдумать более действенных методов обеззараживания, чем ультрафиолетовая лампа, в народе называемая «кварцем»? Все коридоры и комнаты просто провоняли ее мерзким запахом. Да и от Тьера, сколько его помню, всегда попахивало этой гадостью. Хотя, конечно, это было необходимой мерой предосторожности — лаборатория находилась так глубоко под землей, что солнечные лучи, убивающие хотя бы часть всякой дряни, с которой приходилось сталкиваться нашим экспертам, просто не могли просочиться сюда и сделать свое светлое дело.

— Тьер, скажи мне одну вещь, — обратился я к нему, чтобы не было скучно в молчании вышагивать по мрачным коридорам лабораторного подземелья, — ты бухаешь со страху, со скуки или чтоб тебя ни одна болячка не взяла?

Эксперт шмыгнул грушевидным носом, а потом иронично посмотрел на меня:

— Ты, Калиостро, тетку свою меньше слушай. Лучше курить бросай, оно-то как раз вреднее будет.

— А по-моему — один черт, — я пожал плечами.

Интересно, откуда он знает, что моя тетушка вечно сокрушается по его поводу? Мол, капитан Шелл, светлая голова, умница — и ведь сопьется.

— Знаешь, Ди, каждый снимает напряжение как может. Так что не ищи соринки в чужих глазах. Из своих бревна выковыривай!

— О'кей, молчу, травись на здоровье. Тут, кстати, курить можно?

— Нет.

Мы вошли в святая святых лаборатории — операционный зал. Это была огромная комната цилиндрической формы, в середине которой находился еще один прозрачный цилиндр — лифт с вакуумной прослойкой. С верхних ярусов здания ассистирующие «синты» обычно доставляли на нем инструменты, медикаменты и аппаратуру.

Тьер подавил отрыжку, икнул и шумно выдохнул в мою сторону. Я развеял воздух вокруг себя, потом вошел.

У «разделочного стола», как его с особым медицинским юмором называли коллеги Шелла, находилась Лиза Вертинская в своей обычной бирюзовой блузе с эмблемой чаши и змеи на плече и в бирюзовых же штанах. Проволока огненно-рыжих волос, забранных в хвост, сейчас покоилась под полупрозрачной шапочкой-«беретом». Остальное закрывала маска и очки.

На прозекторском столе (лучше уж я буду называть его так, как привык) лежал вскрытый труп непонятного существа, с виду напоминающего человека с полутора головами и зачатком третьей руки, торчащей из ключицы чуть правее посмертного разреза. На том месте, где у нормальных людей начинается ухо, у мутанта выпирало еще одно лицо с бельмами на незакрытых глазах. Другое ухо было на месте, широкое и приплюснутое.

— Что это? — спросил я, натягивая предусмотрительно подсунутые мне Тьером перчатки.

— Подарочек с Клеомеда, — эксперт почесал макушку под «береткой». — Ради него я тебя и позвал. Вообще, по Конвенции, мы не имели права его потрошить. Но обстоятельства перетягивают чашу весов. Не зная, с чем бороться, не узнаешь, как бороться. Логично?