Братья Ждер - Михаил Садовяну
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А как же иначе! — вскричала пани Теодора. — Никуда мы не поедем, пока не отыщется невеста его милости. Скажи мне, очень она тебе мила?
— Очень, — признался постельничий.
— Так вот почему ты такой невеселый и ходишь как в воду опущенный! Я сейчас же отправлюсь к Трофиму в Еврейскую слободу, пусть льет в воду расплавленный свинец и раскроет тайну; а то схожу к отцу Поликарпу, что служит во храме введения, чтобы он погадал мне по «Деяниям Апостолов», прочтя то место, куда я ткну пальцем. Да хоть бы пришлось спознаться с ворожеями и потратить десять золотых, все равно помогу тебе.
Произнеся эти слова, пани Теодора обняла постельничего Симиона и поцеловала его в обе щеки.
— У этой вдовы, господин, — продолжал татарин, — золотое сердце, и очень она пригожа. И будет еще того пригожей, когда малость прибавит дородства. Думаю, боярыне Илисафте она придется по душе. Сперва обнимутся и засмеются, потом начнут лить слезы, думая о счастье твоего брата Дэмиана.
«Сдается мне, — думал Ионуц, — что братец Дэмиан взвалил на себя тяжелую ношу».
— А теперь, — сказал он служителю, — передай последнюю весть изо Львова.
— Весть такая, господин, — ответил вполголоса Ботезату, осторожно оглядываясь. — Велено тебе идти не дальше одного перегона от города Коломыи. Есть там сельцо по названию Слоним. Там и ждите. Не более чем через три дня приедет с вестью Иосип. Уже известно, что Никулэеш Албу сделал где-то остановку. Никто не знает еще толком, по какой причине и где именно. Об этом уже передали логофэту Миху. Но до сих пор Миху еще не тронулся с места. Сказывают, он собирается послать туда человека. А может, и сам выберется. Так что мы должны быть наготове Мне же велено, прихватив одного из твоих людей, скакать без роздыха до известного нам места на Черемуше-реке, в Стежары, и стан гетмана Петру. Передам ему нужные повеления и вернусь обратно с твоим человеком в Слоним. Как только все будет готово и откроется, где скрывается житничер, мы оба вернемся к гетману. Один из нас остановится на полпути. Другой поспешит что есть силы в стан гетмана. Так велено было во Львове. А теперь дозволь мне, господин, погреться, высушить у огня одежду и поспать. Больше ничего мне на этом свете не нужно — ни еды, ни вина.
ГЛАВА XIII
Однажды ночью свершилось чудо
Ионуц Ждер долго сидел у костра, погруженный в раздумье. Наконец он заметил, что Онофрей и Самойлэ дважды прошли мимо него. Они мялись, хотели что-то сказать — и не смели. Знали, что если уж молодой боярин погрузился в думы, то словно канул в мир иной: ничего, кроме видений, для него не существует. А окликнешь его, — вздрагивает и удивленно озирается.
— Что случилось? — спросил Ждер.
— Еда давно готова, — сказал густым басом Онофрей. — Не худо бы тебе, боярин, воротиться в мир земной. А то там, где ты теперь, нет ни еды, ни питья. Да и татарин хорош! Гляди, свалился у огня и спит непробудным сном.
Ждер потянулся, подняв руки над головой. В лицо ему ударили холодное дыхание ветра и колкие ледяные иглы.
— Разыгрывается непогода, — заметил он, выходя из-под навеса.
— Эге-ге! — подбоченился Онофрей. — Теперь держись. К завтрашнему дню весь мир переменится.
Северный ветер, беснуясь, взметывал серые вихри, стремительно катил по земле целые облака снега и ледяных игл. На жухлую траву ложилась первая снежная пелена.
— Нехорошо получается, — пробормотал Ждер.
Самойлэ удивился.
— Отчего же? Такова господня воля. А человек зимой чует в себе больше силы и ест за троих.
— Это ты верно заметил, — улыбнулся Ждер. — Только теперь вместо того, чтобы завалиться спать в зипунах под навесами, придется нам снять телеги с колес и поставить их па полозья. А коней надо подковать на передние ноги. Как только утихнет метель, землю прихватит морозом. А нам нельзя мешкать. Велено ехать дальше.
Онофрей поскреб висок.
— Далеко ли? Сколько времени?
— До места, которое я укажу. А там остановимся и достанем из-под поклажи сабли.
— Что ж, побьем, кого надо, а потом домой. Скоро идти на медведей и кабанов, старику же теперь без нас не управиться.
Прошло не больше часа, пока они ели на мельнице, но за это время окрестности преобразились. Пруд чернел в белой оправе. Позади хат росли сугробы. Тучи теснились, сотрясаясь, точно громадные сита, а под ними бесновался студеными вихрями ветер, развеивая снежную пыль. Откуда-то показались малиновки и щеглы п принялись усердно расклевывать коробочки семян на высоких кустах чертополоха. С полей и из шумных зарослей камыша проносились прыжками зайцы, искавшие укрытия в яру на околице села. Свет еще больше померк. Казалось, мельница ежится, жалобно стонет и под вопли ветра, завывавшего на чердаке, роняет с водяных колес слезы вперемежку с мокрым снегом.
Служители вышли к телегам, и кузнецы разожгли угли, готовясь подковать коней. Мельник Онисифор с удивлением наблюдал за этими приготовлениями.
Не раз проходили этой дорогой гурты быков из Молдовы, направлявшиеся в неметчину, не раз делали они привал на мельнице. Купцы располагались поудобнее и заводили всякие разговоры, слуги заваливались спать под навесами. А если случалось — как часто бывает, — что нападали волки или разбойники, все вскакивали, суетились и не знали, что предпринять. С волками, конечно, управлялись легче, чем с лихими людьми. Тут сами быки выходили на простор и защищались от зверей, в ярости роя землю копытами и разбрасывая снег рогами. А когда из глухих степей налетали казаки — мастера таких набегов, то одни из них выгоняли копьями гурты из загонов, а другие бросались рубить купцов. Загонщики разбегались от греха подальше, спасая свою жизнь, словно бог весть какую драгоценность. Хотя ей-то, горемычной, красная цена — три гроша. Один отдают при рождении, второй при переходе в мир иной. На всю жизнь только и остается, что один-единственный грош…
А у этого купчика и его хлопцев — невиданные повадки. Ставят телеги на полозья и подковывают коней. И откуда их тут взялось такое множество? Поначалу как будто было меньше. На три гурта, по пятьдесят быков каждый, полагается не больше десяти гуртовщиков. Три хлопца на гурт, гуртоправ — десятый. Их же в три раза больше. И, видать, люди не робкого десятка. Но все же, если узнает о гуртах некий Григорий Гоголя, так хотя эти гуртовщики и не из пугливых, а придется им покориться. Гоголя всем разбойникам разбойник — и завел он себе привычку брать пошлину с проходящих гуртов, отделяя, как положено, добрую долю паромщикам и своим дружкам мельникам. Только не всегда застанешь его на месте. Дела у него по всему свету. А уж коли не застанешь Гоголю, так напрасно потрудится гонец. Без атамана вряд ли ватага управится с этими хлопцами.
Ионуц неожиданно вырос рядом. Оглядев со всех сторон мельника, он заговорил с ним. Старик вздрогнул, хотя голос купца звучал ласково.
— Должно быть, тебе нравится все, что ты видишь, дед Онисифор. Очень уж приглядываешься.
— Нравится, отчего же. Сразу видать, что люди вы бывалые. Да стоило ли нынче столько трудов принимать, вьюга-то продлится не меньше трех суток.
— А мы послезавтра, дедушка, будем далеко отсюда.
— Как же так? Неужто вы не православные? Неужто не положено вам отдыхать?
— Положено. И мы даже любим отдохнуть. И в спасителя, господа нашего, веруем.
— Ну вот и отдохните, покуда метет. В деревне есть и шинок.
— Ну, коли в деревне найдется шинок, нас три дня отсюда не сдвинешь. Таких бражников, как в Молдове, не видывали даже в Польше.
— А я слышал, что там больше прикладываются к виноградному вину.
— Не беспокойся, дед Онисифор. Мы пьем, что найдем. Водичкой и то не брезгуем.
Мельник весело подивился нраву таких гостей, которые не знают порядка, установленного самим творцом небесным. Летом человек сбрасывает с себя лишнюю одежду и трудится в поле. Зимой спит на ночи, накрывшись кожухом. Порой слезет с печи, выйдет на порог, понюхает воздух, чтоб узнать, откуда дует ветер, и идет либо на мельницу, либо в шинок. Разве годится ломать порядок, когда сам господь его установил? Только вот такие купчишки, как этот, своевольничают и скачут в снежную бурю. Не зря господь и посылает против них умных людей.
Внезапно настала ночь — пособница разбушевавшейся стихии. Под навесами и у загонов по-прежнему горели костры. Некоторые служители стояли на страже, шептались меж собой. Другие, закоченев от промозглой сырости, спали у костров.
«Тоже чудно, — рассуждал про себя старый мельник. — Выставили караул! А у караульных-то пики! Стоят по двое, а когда возвращаются к огню, в караул становятся другие».
Много позднее, после второй стражи, испуганно закукарекал из-под полога кибитки дозорный петух Ионуца. Маленький Ждер, лежавший у огня, проснулся, поднял голову с седла, служившего ему подушкой. Петух пропел шесть раз, словно сам дичился своему голосу. Затем внезапно пропел в седьмой, — протяжно, чтобы слышно было на том свете! Земные петухи слышат голоса петухов подземного царства и своим пением сообщают, какой знак им подали. Иначе откуда им знать часы? Они же не врачеватели и не грамотеи-книжники.