Избранные произведения в трех томах. Том 3 - Всеволод Кочетов

22

В четверг, как обычно, состоялось очередное заседание бюро горкома. Вел его второй секретарь. Он сообщил членам бюро о болезни Горбачева. Но почти все об этом уже знали и были очень огорчены.

— Не знаю, — сказал второй секретарь, — как тут быть. В повестке дня у нас есть один вопрос, который поставлен по просьбе Ивана Яковлевича. Можно ли разбирать в его отсутствие?

— Это который же вопрос? — поинтересовался начальник порта, плотный седой здоровяк в морском кителе с золотыми нашивками.

— Вот этот, о директоре Металлургического завода товарище Чибисове, о том, как он работает с кадрами рационализаторов и изобретателей.

— А Чибисова вызвали? — спросил редактор газеты член бюро Бусырин.

— Вызвали. На четыре часа.

— Вопрос подготовлен?

— Подготовлен. Отдел промышленности занимался. У заведующего собран весь материал. Я просматривал.

— Что ж, обсудим, — предложил начальник порта. — Оснований откладывать нет. Надеюсь, Иван Яковлевич доверит нам такое дело. Потом ему расскажем. Когда врачи разрешат.

С ним согласились/

В четыре часа явились Чибисов и тоже получившие приглашение секретарь партийного комитета завода и главный инженер.

Чибисов сделал обстоятельное сообщение о работе с изобретателями на заводе, о том, какой экономический эффект дает эта работа производству, рассказал о планах на будущее. Его выступление дополнил несколькими интересными примерами главный инженер.

Затем свои материалы докладывали инструкторы, знакомившиеся с положением дел в заводоуправлении, в цехах, и суммировал их выводы заведующий отделом промышленности. Он сказал:

— Как видим, Антон Егорович правильно осветил картину действительности. Изъяны в работе с изобретателями и рационализаторами есть. Но они никак не могут заслонить всего огромного положительного опыта завода… Когда Иван Яковлевич поручал нам этот вопрос, он указывал на то, что за Антоном Егоровичем большой грех по отношению к одному из изобретателей — товарищу Крутиличу. Но, откровенно говоря, мы этого греха не обнаружили. Напротив даже: изобретатель Крутилич того не стоит, какими благами его осыпал завод. Вокруг этого изобретателя создавалась мутнейшая атмосфера. Он все запутал. И в этом ему активно помогает заместитель главного инженера товарищ Орлеанцев.

— А что же партийный комитет молчит? — спросил кто–то из членов бюро.

Секретарь парткома ответил:

— У нас создана авторитетная комиссия, она работает. Но дело действительно очень запутанное. Мы уже нисколько не обольщаемся ни по отношению к Крутиличу, ни на счет Орлеанцева.

— Товарищи, — сказал, волнуясь, Бусырин. — Разрешите мне. Я, может быть, больше, чем кто–либо другой, в курсе этой истории. Очень жаль, что нет Ивана Яковлевича. Получится, что вроде за его спиной идет разговор. Но есть стенограмма, и он сможет все прочесть, когда поправится. А кроме того, все это я ему говорил и в глаза. Дело в том, что и мне вместе с товарищем Чибисовым Иван Яковлевич обещал проработку на бюро. Дело в том, что и я замешан в это дело с Крутиличем и Орлеанцевым. И вообще это дело несколько шире и касается не только Крутилича, меня, Орлеанцева, Антона Егоровича. Тут будут и Воробейный, который ныне обер–мастер в доменном, и режиссер театра Томашук, и еще кое–кто, кого мы, может быть, и не знаем. Помните, была в областной газете статья о том, как на заводе зажимают Крутилича? Меня очень заинтересовало: как же так в советскую, партийную печать проникла столь неверная, столь тенденциозная, корреспонденция. Я встретился с ее автором, довольно симпатичным молодым человеком. Пригласил его к себе в редакцию побеседовать. Окончил, оказывается, университет, журналистское отделение. Готов бороться за правду, искоренять всяческое. зло. Но уж очень неопытен, зелен. И что вы думаете? Некоторые товарищи на заводе отмахнулись от него. А товарищ Орлеанцев пригрел, обворожил, не пожалел времени для бесед, разные документы показывал, сводил домой к инженеру Крутиличу… Тот тогда в жуткой хибаре жил… Словом, сильно повлиял на мозги молодого парня. А в редакции не очень тщательно проверили материал. Позвонили на завод, спросили: есть такой Крутилич? Есть. Сделал ценное рационализаторское предложение? Вроде бы что–то сделал. Тянут с рассмотрением? Да, еще спор идет. Ну и готово, все в порядке, материал проверен.

— А у вас в редакции так не бывает? — спросил начальник порта.

— Возможно, бывает и у нас, — ответил Бусырин. — Редакция состоит из живых людей. А все люди разные. Один работает более добросовестно, другой менее. Но дело, повторяю, не только в Крутиличе и Орлеанцеве, оно шире. Мне этот молодой товарищ с университетским значком, когда я дошел до его души да раскрыл ему глаза на то, как его обманули, — он мне и еще кое–что рассказал. Он мне рассказал, как создавалась статья режиссера Томашука, в которой этак, под видом рассуждений о высоких материях, шельмовались преданные партии работники искусств — драматург Алексахин, художник Козаков, артист Гуляев и другие артисты нашего театра. Оказывается, молодого человека снова приглашал к себе Орлеанцев, снова обрабатывал, обвораживал его, рекомендовал ему связаться с талантливейшим из талантливейших режиссеров современности товарищем Томашуком…

— Слушайте, — сказал второй секретарь горкома, — а где этот бесконечно поминаемый Орлеанцев? Почему его не пригласили сегодня?

— Он в Москву уехал, — ответил Чибисов. — В отпуск.

— Жаль. И очень, — сказал начальник порта. — Мне сдается, что сегодняшним заседанием мы только начинаем разбор этого дела и что нам придется к нему еще вернуться, и, может быть, не один раз. Что–то тут есть весьма дурно пахнущее. Чибисов, по–моему, тут ни при чем, а если и при чем, то лишь в том смысле, что так долго терпит безобразия у себя на заводе. И весь партком заводской виноват в том же: тянете, товарищи, тянете. Решительности у вас недостает. И с театром надо разобраться. Идеологический противник ищет щелку, чтобы туда подвести бикфордов шнур, а мы не даем ему отпора.

— В театре, в частности, ему дали крепкий отпор, — сказал секретарь горкома. — Там полностью победили здоровые, партийные силы.

— Вот и надо этим здоровым, партийным силам помогать. Больше помогать, чем мы это сейчас делаем. В силах партии, в силах горкома многое, очень многое.

Выступали почти все члены бюро. Разделяли точку зрения начальника порта о том, что горком обязан больше оказывать помощи партийным организациям в борьбе против всяческих чуждых влияний, оперативней реагировать на сигналы с мест. Никто не поминал всуе имени Горбачева, но каждый в душе считал — это можно было понять из выступлений, — что Иван Яковлевич значительно раньше должен был вынести такой сложный и серьезный вопрос на бюро.

В решении записали, что бюро горкома партии нисколько не сомневается в честности Чибисова, но что на заводе излишне затянули расследование дела Крутилича, Орлеанцева и Воробейного, что надо расследование ускорить и вынести на обсуждение рабочих и инженеров. И, кроме того, решили созвать партийный актив города и поставить на нем вопросы идеологии, вопросы активной борьбы против буржуазных влияний.

— Иван Яковлевич тут маленько слиберальничал, — сказал начальник порта, когда устроили перерыв и вышли в коридор покурить. — Хорошей души человек, честнейший, а тут недосмотрел.

— Вот сам и пострадал, — отозвался Бусырин. — Он к ним, к этим крутиличам, по–человечному, а они вот какую «человечность» ему в ответ.

23

В Москве Орлеанцев пробыл не месяц, а больше. «Нужные люди» в министерстве сказали по секрету, что ожидается важный пленум ЦК, есть смысл задержаться недельки на две, и устроили ему вызов якобы на инструктаж по внедрению кислородного дутья в мартеновское производство. Знакомые и приятели Орлеанцева были возбуждены, взволнованы, верили слухам, а слухи ходили самые разноречивые. И толки были различные.

Одни охали: плохо, мол, дело, есть проект ликвидации министерств, руководство народным хозяйством будет децентрализовано, в республиках, в областях возникнут какие–то координирующие хозяйственные органы. Значит, многим, кто давным–давно обжился в Москве, привык к своим кабинетам, к определенному укладу жизни, придется покидать Москву и тащиться невесть куда, где, может быть, даже еще и теплых уборных нет. «Скорее будут, — отвечали оптимисты. — Понастроите».

Другие уверяли, что ожидающаяся перестройка — замечательное дело и лишь в общих чертах можно пока что представить, какие неслыханные даст она результаты. Децентрализация позволит людям еще шире развернуться.

Были и такие, которые всячески намекали на то, что стоят очень близко к руководящим кругам и хорошо информированы, — они многозначительно и загадочно говорили: «Не волнуйтесь, ничего не будет. Там, — они указывали пальцем вверх, — согласия по этому вопросу нет. У некоторых там особое мнение. Все останется по–старому».