Синдром отсутствующего ёжика - Наталия Терентьева

– Тонино! – позвала светловолосая итальянка сына красивым грудным голосом. Я подумала, что, возможно, она певица или просто очень хорошо поет.

Мальчик помахал ей издалека рукой, но к столу пришел только после того, как его позвали еще два или три раза. Я обратила внимание, что непослушание сына никому настроения не испортило. Итальянка буквально силой усадила его рядом с собой. Мальчик тут же вскочил и чтото схватил со спины поросенка. Мать засмеялась и сказала ему несколько слов. Мальчик кивнул и взял в руки нож и вилку. Я думала, что он начнет ими есть, но он стал перекидывать приборы из руки в руку, и, надо сказать, получалось у него довольно ловко.

Тут заиграла музыка. Несколько музыкантов в нарядных мальтийских костюмах весело и энергично исполняли какуюто очень известную эстрадную мелодию, но она звучала непривычно, оттого, что в оркестре были необычные инструменты – длинный, до пола, рог, издававший смешной, будто тройной, звук – сразу на нескольких нотах, и задорный рожок. Музыкант, игравший на рожке, время от времени вставал и исполнял соло, поворачиваясь во все стороны и слегка притоптывая себе в ритм ногами.

Мальчик, глядя на них, взял чтото со стола, мне показалось, длинный зажаренный сухарик, которыми был обложен, как хворостом, поросенок, и стал тоже наигрывать, как тот музыкант. Поскольку внимания на него особенно никто не обращал, мальчик ловко вскочил на стул и стал дудеть в сухарик, зажав его зубами, тоже пританцовывая и даже подпрыгивая на стуле.

– Мэм, не желаете еще чегонибудь? – спросил меня подошедший официант, увидев, что я справилась с горячим.

– Да, наверно…

– Я сейчас дам вам меню, – улыбнулся официант. – У нас очень много десертов и разных сортов кофе и чая.

Никогда не думала, что читать меню может быть таким увлекательным занятием. Потом, когда тебе приносят десерт, описанный на семи строчках, с перечислением всех мыслимых и немыслимых ингредиентов, это оказывается просто мороженое, посыпанное орехами и кусочками фруктов, но когда читаешь слова «нежное земляничное пюре со взбитыми сливками, кусочками папайи и маракуйи, сиропом розового персика и веточкой цветущей ванили…», на секунду забываешь, что тебе уже не тринадцать лет, чтобы с восторгом уписывать длинной ложечкой холодный, калорийный и довольно вредный продукт.

Внимательно изучив меню, я отказалась и от мороженого, и от горячего яблочного пирога, политого расплавленным шоколадом, и от ореховых трубочек, и от ягодного мусса, и даже от клубничного желе со взбитыми сливками, подаваемого в съедобной засахаренной корзиночке… Попросила принести зеленого чая и счет, чувствуя, что мне приятней отказаться от чегото, чем потакать своей минутной слабости.

Я отвернулась к морю. Как красиво опускается солнце… На секунду я как будто выключилась из происходящего вокруг и только смотрела на огромный, чуть расплывающийся по краям золотой диск солнца, быстро, на глазах, садящийся в море, на розоватое небо и темнотемнозеленое море.

– Toni! Tonino! Mio Dio! Aiutame![5] – услышала я крики и словно очнулась.

Вокруг меня чтото происходило. Ктото кудато бежал, ктото громко кричал. Я быстро оглянулась – люди, только что сидевшие за столом с поросенком, уже не сидели, а сгрудились вокруг стула, на котором недавно баловался маленький итальянский мальчик. Но мальчик стоял теперь уже не на стуле, а на полу. Я видела его голову, видела рядом его мать и отца, и еще какогото мужчину, стучавшего ребенка по спине. Мать непрестанно повторяла какоето одно слово, я его не поняла, а отец замер, словно его парализовало током, с искаженным лицом, крепко уцепившись в плечо сына. Мальчик же на моих глазах сильно покраснел, лицо его словно надувалось, воздух не выходил из широко открытого рта.

Не раздумывая, я бегом бросилась к нему. За две секунды, понадобившиеся, чтобы преодолеть расстояние до их стола, в голове у меня пронеслось: «… астма, нет, не астма, зачем он тогда бьет его по спине… проглотил чтото… точно… дудочка… сухарь! Попал в дыхательное горло!»

Крупный пожилой мужчина, стоявший около светловолосой итальянки, в ужасе посмотрел на меня и загородил мне путь. Я попыталась обойти его, но он с тем же ужасом на лице не пускал меня и даже схватил тяжелой волосатой рукой за плечо.

– Доктор! Медицина! – как можно внятнее сказала я и попыталась отбросить его руку.

Он, как будто не слыша меня, мертвой хваткой держал мое плечо, кажется, собираясь упасть вместе со мной. Мальчик тем временем стал синеть, в глазах его появилось очень характерное выражение, когда окружающий мир теряет всякое значение… Человек, бивший его по спине, чтото закричал и стал трясти его за голову. Я, не раздумывая, изо всех сил ударила пожилого итальянца, державшего меня, локтем в грудь, он ахнул и тут же отпустил руку.

Оттолкнув мать мальчика и мужчину, я подставила стул к спине мальчика, залезла на него, подхватила на руки мальчика и быстро, но осторожно перевернула его головой вниз. Я не видела ничего, только широко открытые и застывшие светлосерые глаза его матери. Огромные прозрачные серые глаза… Она как будто в гипнозе тут же помогла мне, когда я переворачивала мальчика, и в полной тишине я слышала ее судорожное дыхание.

Перевернув Тонино, я крепко ухватила его обеими руками за тонкие, загорелые щиколотки и несколько раз сильно встряхнула. Широкие штанины его серых бридж свалились вниз, открыв худые, ободранные коленки. Я смотрела сверху на эти коленки и вдруг услышала, как воздух с силой вышел из груди мальчика, и он закашлялся. Посмотрела на мать. Та без слов поняла меня, присела, подставила руку под его шею, и мы перевернули мальчика на ноги. Я обняла мальчика, чуть помассировала ему грудь и спину, пока он откашливался и глубокоглубоко дышал.

Замершие вокруг люди начали чтото говорить, все громче и громче, заплакала и прижала к себе сына светловолосая итальянка, чтото громко сказал, пытаясь обнять меня, его отец. А я почувствовала невероятную слабость. Мне показалось, что я сейчас просто потеряю сознание, если не сяду куданибудь в сторонку. Я посмотрела на отца мальчика, все говорящего мне чтото и говорящего, на итальянку, обнимающую сына, кивнула, пробормотав порусски:

– Сейчас… я сейчас… – и вернулась к своему столику.

У меня там стоял чайничек зеленого чая и чашка. На дне чашки лежал прозрачный коричневый камешек. Я некоторое время недоуменно смотрела на этот камешек. Ну, господи, это же сахар. Тростниковый или еще какойто. Вот еще много таких прозрачных кусочков передо мной в высокой многоярусной вазочке. Таких и еще других – шероховатых, желтых, белых, тоже прозрачных, как неровные леденцы… Я с трудом отвела взгляд от пирамидки с сахаром, налила полчашки желтоватого чая, сделала глоток, тут же обжегшись, но не почувствовав никакого вкуса, как будто пила простую воду. Аккуратно отсчитала деньги, положила их на блюдечко со счетом и пошла к выходу, думая только об одном – нужно спокойно идти и спокойно дышать. В обморок я никогда в жизни ни при каких обстоятельствах не падала и не упаду. Скорей всего, я непривычно много была сегодня на солнце.