Вторжение. Неизвестные страницы необъявленной войны - Владимир Снегирев

Ловлю букет изумительных махровых гвоздик, один цветок ломается, жалко выбрасывать, и я вдеваю остаток стебелька в карманчик куртки. Цветок оказывается в аккурат на сердце.

Средних лет афганец в залатанных брюках и галошах, белозубо улыбаясь, забрасывает к нам арбуз. И какой, килограммов на десять, не меньше.

— Не ешьте, может быть отравлен, — не то советует, не то приказывает майор, который отрекомендовался корреспондентом какой-то радиостанции, вещающей из Кабула.

На секунду задумываемся. Эх, была не была, и вонзаем лезвие ножа в сочно хрустнувшую корку. Арбуз — объедение, уминаем его за обе щеки. Только майор отказался есть — держит фасон.

И все же самое поразительное — лица афганцев. Ни одного злого, мстительного, жестокого. Нет, это мне не примстилось — я внимательно вглядываюсь в тех, кто стоит или сидит у придорожных арыков и машет нам вслед. Лишь сидящие на корточках белобородые старики изредка отводят взор при виде наших ответных приветственных взмахов руками. Отводят взор — но не сжимают кулаки и не кричат бранное.

«Шурави бурубахай!» — важнее этого сейчас нет ничего, по сравнению с этим так долго ожидаемым моментом все иное — злоба, жажда мщения, жестокость — уходит на задний план, гасится необычностью момента.

…Жара становится все неистовее. Колонна постепенно втягивается в скальные каньоны, скорость движения падает. Справа несет свои стремительные воды река Кабул. В городе она мутно-желтая, грязная, мелкая (в ней и стирают, и моются, и…), здесь стремительная, шумливая, звенящая по камням, напоминающая наш Терек. Вдоль уреза воды там-сям валяются обгорелые, проржавевшие остовы машин. Дорога эта минируется и обстреливается все девять военных лет. Сколько жизней она унесла…

Асфальт переходит в пыльные, разбитые траками и тяжелыми колесами участки с выбоинами. Трясет зверски. Накалившаяся броня начинает обжигать руки. Автоматчики достают из чрева бэтээра матрацы, расстилаем их на броне, садимся сверху. Совсем иное дело.

Изредка над колонной пролетают причудливо раскрашенные, словно в маскхалатах, «вертушки». В самом низу ущелий притаились танки. Не дремлет артиллерия. Все дорожные заставы, посты, блоки начеку. Первая проба, как-то она пройдет? Хочется избежать потерь, потому и приняты столь серьезные меры предосторожности. Любая попытка «духов» напасть на колонну станет для них самоубийственной. Но чего уже не было на этой войне противоречащего логике и здравому смыслу…

Нет-нет да и посматриваю с опаской на скальные обнажения гор, то приближающихся, то отдаляющихся. Кажется, вон за тем камнем мелькнула голова снайпера… Не я один — все мои спутники вертят головами.

…Зной, пыль, гарь. В нашей колонне, чуть впереди, движутся афганские танки и бэтээры. На одном сидит западная журналистка — то ли англичанка, то ли шведка, сравнительно молодая, бесцветная, говорящая по-русски с чудовищным акцентом, энергичная и пробивная, как у нас говорят. Накануне она буквально умолила наших представителей разрешить ей совершить поход из Джелалабада до Кабула. Она пишет книгу об Афганистане, хочет дополнить ее личными впечатлениями. Как ее ни отговаривали, ссылаясь на тяготы и опасности 150-километрового пути, все оказалось тщетно. Настырная репортерша все-таки добилась своего. Правда, села не на советский, а на афганский бэтээр — своеобразная этика, что ли?

Сейчас ей совсем худо. Колонна останавливается из-за очередною затора. Пользуясь паузой в движении, афганские солдаты несут журналистку на руках к источнику, бьющему из скалы, дают ей возможность умыться, попить. И оживает британка или шведка, веселеет и снова упрямо лезет на бэтээр. Молодчина… Мы втихую завидуем ей: вот бы сейчас тоже умыться и напиться из чистого ключа… Но команды на это нет, а без команды нам категорически запрещено покидать бэтээры.

…Поодаль виднеются кишлаки, вернее, то, что от них осталось. Ни одного целого, с развороченными дувалами, разбитыми домами, исковерканными деревьями. Голые невозделанные поля. Заилившиеся, превращенные в болота ирригационные системы. Сколько же сил надо потратить, чтобы все восстановить, вдохнуть жизнь в омертвелое пространство! И кто выиграл от того, что все пришло в упадок, негодность? Бессмысленность 3200 (или сколько там?) дней войны режет глаза стыдом, содрогает и мучает. Зачем, во имя чего?

Одна отрада — ребята возвращаются домой. Допиваем с автоматчиками из фляги последнюю воду. Сережа Филипович и Алеша Демидов вернутся живыми. И на том спасибо.

— Матерям хоть сообщили? — спрашиваю их.

— Откуда?.. Попадем в Термез, там и отстучим телеграммы.

Термез, февраль 89-го, мост через Амударью. Каждое утро я прихожу сюда, как на вахту. Шагреневая кожа девяти месяцев, отпущенных на вывод наших войск, сжимается с каждым днем, каждым часом. Остался небольшой лоскуток.

Машина за машиной, бесконечные «Уралы» и «КамАЗы», бэтээры и бээмпэшки пересекают государственную границу. День-другой на том, афганском берегу, в «отстойнике» Хайратона приводят себя в порядок, чистятся-блистятся солдаты, чтобы в надлежащем виде встретиться с Родиной. И с раннего утра до позднего вечера дежурят у моста матери и отцы тех, кто возвращается из Афгана.

С надеждой всматриваются они в машины с брезентовым верхом, в бронированную технику, кричат солдатам: «Какая часть?» и либо бросаются следом (такси и ловкачи-частники к их услугам, маршрут в пять километров до нашего советского «отстойника» стоит четвертак), либо сокрушенно разводят руками и остаются дневать у моста.

Кого здесь только нет, кажется, вся география страны представлена. Но больше всего — из Средней Азии и Сибири. Некоторые по месяцу снимают углы на частных квартирах, питаются кое-как и ждут. Ждут сыновей, от которых нет вестей. Живы ли, не ранены ли, прошли ли заснеженный заледенелый Саланг (все знают, что это самое опасное место трассы)?.. И слезы, слезы… Слезы, когда встречают живых и невредимых, слезы, когда никого не встречают и продолжают оставаться в безвестности.

Каждое утро нам, журналистам, предоставляют список частей, возвращающихся сегодня домой. Но редко список совпадает с реальностью. Кого в этом винить… Офицеры, встречающие последние колонны, устали отвечать на вопросы изверившихся родителей. Им можно посочувствовать.

…Будь я художником, запечатлел бы окончание войны так: огромные измаявшиеся женские глаза, чьи зрачки вобрали мост через реку, колонны машин, флажки на капотах, герб на пограничном столбе…

…Последним, как известно, пересек границу командарм Громов. На середине моста он встретил сына, воспитывавшегося без отца (жена Бориса Всеволодовича погибла в авиационной катастрофе). Так вдвоем они и прошли несколько сот метров.

Потом, во время беседы с журналистами, генерал Громов скажет: «Этого дня ждали миллионы советских людей. Девятилетняя война закончилась»… Простые, понятные каждому слова, не нуждающиеся в каких-то дополнительных украшательствах.

Американский репортер спросит командарма: «О чем вы думали, шагая по мосту?» — «Я думал о тех, кто никогда не вернется домой, о жертвах, понесенных в Афганистане». — «Хотелось ли вам оглянуться назад?» «Нет», — после недолгого раздумья выдохнет Громов.

Мы же, авторы книги, хотим еще раз оглянуться, дабы не оставить никаких недоговоренностей, недомолвок. Еще раз вспомним, как мы уходили.

Хлопнули дверью?

Об эпизодах вывода войск, о которых не принято было говорить, поведал нам генерал-лейтенант Н. Почему H., а не полная фамилия? По его просьбе.

— Поверьте, не столько боязнь вынести сор из избы и получить за это вздрючку двигают мной, когда прошу не упоминать мои «позывные», — говорил генерал, сорок лет отдавший Вооруженным Силам, готовящийся уйти в отставку, и сокрушенно улыбался, точно извинялся перед нами и перед собой. — Не могу избавиться от стереотипов мышления, догм, заложенных армией. Понимаю, не надо страшиться выступать открыто, тем более рассказывать о том, что видел и слышал сам, в чем лично участвовал — а не могу. Нутро не пускает. Не обессудьте, поймите и простите…

Не стоило ему просить у нас прощения. Мы ведь тоже не в стерильной обстановке воспитывались, росли, страдали, работали. И мы боялись, и нас били. Так что можем понять генерала.

— Еще до подписания Женевских соглашений по политическому урегулированию внешних аспектов афганской проблемы стало очевидным, что войска скоро придется выводить. И тут возник острый вопрос: как уйти без потерь? Больших и малых. Разумеется, генштабисты и офицеры оперативного отдела штаба 40-й армии разрабатывали план проведения операции по выводу войск (забегая вперед, скажу, что он полностью оправдался). И все же как сделать так, чтобы люди больше не гибли — с той и с другой стороны?