Вторжение. Неизвестные страницы необъявленной войны - Владимир Снегирев

История эта в свое время взбудоражила Кабул. Отзвук ее донесся до Москвы, где «делом Охримюка» занимались различные организации — от КГБ до Министерства геологии. И сегодня, когда прошло почти десять лет, имя это рождает множество ассоциаций в людях, причастных к тем событиям.

Евгений Михайлович Охримюк, геолог по профессии, наш советник в ДРА, исчез в Кабуле средь бела дня. Как и почему это произошло, рассказывает Александр Александрович Коляжнов, давний и добрый знакомый Охримюка, его коллега:

— В 1934 году я поступил в Московский геологоразведочный институт, тот, что на Моховой. Охримюк уже учился там на втором курсе. Во время учебы никаких особых контактов с ним не было, хотя учились на одном факультете — геологической разведки полезных ископаемых.

После окончания института оба ушли в армию. Судьба развела нас на определенное количество лет. В сорок первом Охримюк был мобилизован во фронтовые части, а я попал в Забайкалье, где участвовал в оборонительном строительстве.

Евгений Михайлович прошел всю войну в саперах, закончив в звании подполковника, имел награды. Демобилизовавшись, поступил на работу в Комитет по делам геологии, начал заниматься поиском редких руд. В эти годы мы с ним изредка виделись. А с 1950 года стали работать бок о бок в аппарате Совмина СССР. Да и жили по соседству, в одном доме на Фрунзенской набережной.

После я уехал в Китай начальником экспедиции, в 1957-м был назначен начальником управления внешних сношений Министерства геологии, а Евгений Михайлович все продолжал работать в Совмине, где его весьма ценили. Кстати, в том же, пятьдесят седьмом, я был командирован в Афганистан для подписания самого первого контракта по геологическим изысканиям. Собственно, кроме геологов, в тот момент в Афганистане советских специалистов почти не было.

Вернемся к Охримюку. Евгения Михайловича направили в Афганистан в 1976 году. Исполнилось ему тогда 63 года. Он стал руководителем группы советских геологов. Встретили его наши специалисты с определенной опаской. Все-таки возраст, климат страны нелегкий, как он себя будет чувствовать? Надо сказать, здоровье Охримюка не подвело, и в Афганистане он остался самим собой — энергичным, подвижным и во все вникающим. Должен сказать, что характерными чертами его были скрупулезность, дотошность, педантичность при рассмотрении различных вопросов. Совминовский ранг помогал смотреть на проблемы широко, по-государственному, что также снискало ему уважение коллег и афганского руководства.

Под началом Охримюка велась разработка руд и нерудного сырья, продолжались поиски, в основном на севере страны, новых месторождений газа. Еще до Евгения Михайловича было открыто в 40 километрах к югу от Кабула месторождение свинца и цинка Айнак — одно из крупнейших в Азии. Главная задача Охримюка и наших геологов заключалась в детальной доразведке Айнака, с чем они хорошо справились. Велись и другие изыскания. С началом войны, когда полевые работы практически прекратились, Охримюк с коллегами вокруг Кабула вел поиск месторождений строительных материалов и воды.

— Как вы и Охримюк расценили ввод войск в Афганистан?

— Я неплохо знал Восток, жил два года в Пакистане. Ввод войск посчитал ошибкой. Я ни на минуту не сомневался, что афганцы объявят джихад со всеми вытекающими отсюда последствиями. Евгений Михайлович тоже считал, что это неизбежно. Надо заметить, Охримюк никогда не обсуждал решения партии. Со мной он был совершенно откровенен, поэтому я могу с полным правом судить о его позиции по афганскому вопросу.

Вспоминаю такую подробность. Когда Охримюк, проведя отпуск в Союзе, последний раз уезжал в ДРА, то, гуляя с ним в садике возле дома, я его предупредил: «Ситуация в стране такая, что тебя могут убить…» Он только улыбнулся.

У нас была мысль отозвать его из Афганистана. Не только возраст Евгения Михайловича играл тут роль — как-никак 67, но и обстановка в ДРА. Но он не хотел уезжать, стремясь закончить начатые и ведущиеся работы. Кроме того, он пользовался в Афганистане большим авторитетом, найти ему полноценную замену было бы трудно.

У Охримюка было много наград — орденов, медалей. Человек глубоко партийный, я бы сказал, ортодоксально партийный, он любил выступать перед людьми, участвовать в различных общественных делах. По просьбе нашего посольства он надевал все свои регалии, ехал в советские войска и рассказывал солдатам про страну, на территории которой они находятся.

Конечно, он понимал, что привлекает к себе повышенное внимание афганцев — агентов различных оппозиционных группировок. Но, будучи неробкого десятка, продолжал лекционнопропагандистскую деятельность, словно бы играя с опасностью.

Словом, человек он был заметный. Многие афганцы к тому же знали: Охримюк долгое время работал в Москве референтом по вопросам геологии у тогдашнего заместителя, а затем председателя Совмина СССР Тихонова. Это еще больше приковывало к нему внимание.

Вот мы и подошли к роковому дню— 18 августа 1981 года.

Рядовой Василий Поляк. Вернулся с того света.Они не вернулись: геолог E. М. Охримкж… Преподаватель А. А. Либерман с женой… Комсомольский работник Геннадий Кулаженко… Президент Афганистана доктор Наджибулла… … и его политический оппонент С. М. Гулябзой. Когда-то они были вместе. Долго еще разбирать завалы войныУходим…Последний командарм 40-й армии Б. В. Громов.

Как все произошло? Об этом нам рассказала вдова Охримюка Тамара Петровна.

— В Кабуле мы вначале жили втроем: Евгений Михайлович, я и внучка. Потом я и внучка улетели домой — обстановка не слишком располагала к пребыванию в Афганистане с ребенком.

Но и Евгения Михайловича оставлять одного без ухода не хотелось, и я вернулась обратно. Произошло это как раз 18 августа.

Муж встретил меня на аэродроме, отвез на закрепленной за ним «Волге» домой в микрорайон. За рулем сидел его постоянный шофер, молодой афганец по имени Гульназык. Все было обычно, ничто не вызывало тревоги. Я осталась в квартире, а Евгений Михайлович вскоре поехал на службу. Больше я его не видела.

А. А. Коляжнов: О случившемся я узнал немедленно. В Москву пришла шифровка. В ней говорилось смутно и непонятно, что Охримюк пропал при странных обстоятельствах. Так началась его эпопея, к которой я имел самое непосредственное отношение.

Впоследствии удалось по минутам восстановить события того злополучного дня. Отвезя жену домой, Охримюк днем вызвал машину и поехал в свой офис, предварительно позвонив туда. Офис находился в здании министерства горных дел и промышленности, километрах в полутора от микрорайона, где жили советские специалисты.

В офисе он не появился. Выяснилось, что шофер, возивший Охримюка, а до этого других наших специалистов, по дороге «встретил земляков» и попросил разрешения подвезти их. Охримюк не возражал. Те двое сели на заднее сиденье. Улучив момент, они скрутили его, залепили рот лентой. Ясно, что операция эта планировалась заранее, тщательно готовилась.

Семья шофера, как стало известно, жила в Пакистане. Было высказано предположение: моджахеды использовали семью для давления на шофера, чтобы принудить его участвовать в похищении Охримюка.

Машину Евгения Михайловича видели наши офицеры при выезде из Кабула. Еще удивились: куда это отправился Охримюк в столь неспокойное время? Но не придали значения.

Сразу же началась борьба за вызволение его из плена. Как водится, возникли разные слухи, домыслы. Трудно было установить, что является правдой, а что легендой. Одна из версий звучала так. Главарь крупного бандформирования в качестве выкупа за нашего советника хотел получить своего брата, арестованного правительственными войсками. Долго судили-рядили, а когда стали выяснять, где же находится брат главаря, то выяснилось, что он уже расстрелян. Менять было некого.