Блистательные годы. Гран-Канария - Арчибальд Джозеф Кронин

поблескивая сквозь зелень плантаций. Из одного такого водоема пили три горных козла. Харви поднимался все выше, пересек рощу эвкалиптов, высоких, как кедры, благоухающих эфирным маслом. Потом деревья расступились и дорога вышла на открытое пространство, стал виден залив, умиротворенный и далекий, усеянный крохотными, словно игрушечными, корабликами с остроконечными парусами. Вдоль дуги залива раскинулся город, казавшийся отсюда плоским: укороченные башенки; балконы, похожие на ловящие воздух рты; скопление крыш, прорезанное серебристой лентой Барранки-Альмейда. Но за следующим поворотом дороги город исчез, перед глазами вырос ряд холодных и голых базальтовых скал. Харви засмотрелся на нагромождения лавы с вкраплениями огромных камней.

Он шел уже около часа. Добрался до деревушки Ла-Куэста: горстка домов, мерцание свеч за стеклом придорожной часовенки, белостенная церковь. Поселение казалось опустевшим, а может, все уже спали. Путник миновал деревню и снова начал подниматься по сужающейся дороге. Примерно через милю за крутым поворотом увидел впереди фигурку девушки, медленно бредущей с кувшином воды. Ускорив шаг, он поравнялся с незнакомкой.

– Сеньорита, эта дорога ведет к Эрмосе? – спросил он на своем слабом испанском. – Деревне под Лагуной.

Не останавливаясь и не поворачивая головы, обремененной тяжелым кувшином, девушка искоса взглянула на него. У нее были темные сверкающие глаза, особенно яркие на фоне выгоревшего багрянца ее дырявой блузы. Она держала спину прямо и покачивала бедрами с непринужденной природной грацией. Между грязными тонкими пальцами левой руки свисал желтый цветок. Ей было не больше пятнадцати.

– Сан-Кристобаль-де-ла-Лагуна, – сказала она наконец и добавила: – Ла-Лагуна.

– Да. Я на правильной дороге?

– Дороге? Это Королевская дорога.

– Королевская дорога?

– Carretera reãl, старая дорога. Разумеется, правильная.

– Но эта дорога ведет к Лагуне?

Вопрос, похоже, девушку развеселил. Она ослепительно улыбнулась и не рассмеялась лишь из опасения нарушить равновесие кувшина.

– ¡Ay de mi![49] – воскликнула она. – Как я устала вечно носить воду!

Затем, казалось, она совершенно забыла о незнакомце. Они молча двинулись дальше, миновали очередной поворот бесконечной дороги. После того как они обогнули купу пробковых деревьев, девушка неторопливо показала куда-то вверх своим желтым цветком.

Харви поднял голову: неподалеку над поросшим травой крепостным валом возвышались старинные сумрачные башни.

– Де-ла-Лагуна, – повторила девушка. – Сан-Кристобаль-де-ла-Лагуна.

Слова звучали со странной мелодичностью.

– В городе болезнь, верно? – спросил он.

– Si, сеньор.

– Многие болеют?

– Si, сеньор. – Она сунула стебель цветка в рот и принялась равнодушно его жевать.

– Я хочу найти Эрмосу. Каса-де-лос-Сиснес. Можешь показать, где это поместье?

Она снова изучающе скосила на него блестящие глаза. Достала цветок изо рта двумя выпрямленными пальцами, как сигарету.

– Там болеют больше всего. В Лагуне болезнь прошла. В Эрмосе еще не совсем.

– Мне нужно туда.

– Не совсем прошла, – повторила девушка и добавила тоном человека, мудрого не по годам: – Иисус-Мария, это место проклято.

Они продолжили путь в молчании, потом, примерно за четверть мили до города, девушка внезапно остановилась и показала увядшим желтым цветком на уходящую вбок тропу.

– Смотрите! – произнесла она безучастно. – Вот эта дорога, сеньор, если вам так туда надо.

Тропа, на которую она указала, вела через сосновую рощу, и, наскоро поблагодарив временную попутчицу, Харви направился туда. Ступив под сень деревьев, он почувствовал, что девушка смотрит ему вслед, и инстинктивно обернулся. Так и оказалось. Она стояла, наблюдая за ним, но, заметив его взгляд, поправила кувшин, перекрестилась и заспешила прочь. И тут солнце внезапно упало за далекий зубчатый горизонт. Воздух мгновенно стал холодным, словно его коснулись влажные пальцы.

В лесу царил сумрак, узкая тропа была изрыта глубокими выбоинами и суха, как кость. Густые ветви будто с мрачным таинственным ропотом низко свисали над головой. Харви споткнулся о шаткий камень, и тот с грохотом скатился в пересохший овраг. При этом звуке деревья словно испуганно сгрудились плотнее, меж них пробежал таинственный ветерок, нашептывая: «Тише… о тише… о тише».

Зловещая тишина леса проникла в сердце Харви и пробудила в нем ответную меланхолию. Подобно некой символической фигуре, он мог бы пробираться сквозь тени все дальше и дальше, в самую сердцевину окончательного, все уничтожающего забвения. Но через сотню шагов он заметил, что заросли редеют, пересек овраг по деревянному мосту и вышел на открытое пространство, где в центре поместья стоял дом. Поместье было маленьким, но Харви решил, что именно его он и искал, – перед ним раскинулась плодородная долина, столетиями, капля по капле, собиравшая свое богатство, изнемогающая под бременем буйной, спутанной растительности. Столь тучной была красная почва, столь пышной флора, что вся плантация казалась одичавшей – то был роскошный сад, неухоженный, но исполненный варварской красоты, изобильного первобытного великолепия.

Глядя сквозь огромные кованые ворота, Харви благоговейно перевел дыхание: цветы, какие цветы! Всплески беспризорных соцветий исступленно сияли в гаснущем свете. Скопления диких азалий били по глазам багрянцем так, что это причиняло боль; бледные ирисы раскачивались опаловым морем; пурпурные вьюнки протискивали свои раструбы среди зарослей пассифлоры; синие и желтые стрелиции выбрасывали острые лепестки в бесконечном, недвижном полете; и повсюду перекатывались волнами фрезии – белые, душистые, нежные, как пена.

Вздрогнув, Харви опомнился. Приподнял медное кольцо ручки ворот, повернул, потряс, толкнул плечом ржавые прутья. Но безрезультатно – ворота были заперты. Впрочем, не важно – в окружающей поместье живой изгороди из испанского дрока зияло множество прорех. Вполне в духе этого места. Он повернулся, чтобы отойти, но, случайно подняв взгляд на массивные ворота, заметил эмблему, выкованную вверху, на арке. Это был лебедь, раскинувший крылья в полете. Летящий лебедь!

Завороженный, Харви уставился на изображение лебедя, которое, казалось, было исполнено смысла и жизни. Каса-де-лос-Сиснес. Ну конечно! У него перехватило дыхание, он помертвел. Почему он раньше не догадался? По-испански «Каса-де-лос-Сиснес» – «Дом с лебедями».

Он простоял так долгое время, запрокинув голову, охваченный ощущением чуда и странным возбуждением. «Дом с лебедями». Потом вздохнул и отвернулся. Это ничего не значит, это всего лишь совпадение, не больше.

Стряхнув эту мысль, он сделал три шага вправо, проник через дыру в изгороди и выбрался на заросшую дорожку. По обеим ее сторонам стояли два глинобитных домика. Харви остановился, громко постучал в узкую дверь. Потом постучал снова. Ответа не последовало. Ничего, кроме пустого эха его стука. Дверь была заперта, окна заколочены, дом заброшен и странно печален.

Харви поспешно повернулся к другой хижине. Здесь дверь была распахнута, взору открывалась единственная тускло освещенная комната. Жизнь отсутствовала и здесь… На земляном полу лежал охряной квадрат одеяла, а на нем – мертвый мужчина. Его потускневшие глаза смотрели слепо, рот был распахнут, словно в удивлении. В изножье убогого ложа оплывали две свечи, окропляя мертвое лицо мерцающим светом.