По тонкому льду - Георгий Михайлович Брянцев

— Видать по всему, все в порядке. Полыхало, куда там! Сработали твои зажигалочки.

Трофим Герасимович намекал насчет моего участия в поджоге состава Это я снабдил его зажигалками, последними из моего личного запаса.

Когда рассказывал Трофим Герасимович, казалось, будто сложную диверсию совершить было легко и просто Он передал всю историю за две минуты, и при этом самыми обычными словами — "подошли, заложили, ушли". На самом же деле это была труднейшая операция, потребовавшая недюжинной смелости и находчивости. Железнодорожные пути и составы охранялись усиленными нарядами солдат и полицаев. И хотя Трофим Герасимович улыбался и равнодушно махал рукой, я чувствовал еще не улегшееся в нем волнение. Новогодняя ночь заложила новые морщины на его лице. Он не спал, ждал меня: хотел поделиться своей радостью. И только когда я выслушал его, он забрался под теплый бок супруги и, сраженный усталостью, мгновенно уснул.

Я последовал его примеру Мне для отдыха едва-едва хватило времени в эту новогоднюю ночь: предстояла встреча с Геннадием и Наперстком.

Спал я немного, но крепко. Мне снилась молодая немка Гизела. Снилась в какой-то необычной обстановке, как это часто бывает во сне. Мы шли с ней на лыжах. Шли глухим хвойным лесом, а по нашим стопам следовал штурмбаннфюрер СС Земельбауэр. Потом мы очутились в зрительном зале неизвестного мне кинотеатра, смотрели фильм, и Гизела все время сжимала мою руку. А когда мы вышли из театра, на дворе стояло лето — солнцепек, духота. Мы пили лимонад и не могли напиться. Он был теплым, не утолял жажды. Проснувшись, я первым долгом подошел к жбану и выпил целый ковш воды. Хозяин спал, и его мощный храп сотрясал стены дома. Часы показывали восемь с небольшим.

Я быстро оделся и вышел. Глазам моим открылось изумительно белое сияние снега. Он был всюду: на земле, на крышах, на заборах, на верхушках телеграфных столбов и на проводах. Стоял чудесный морозный день, первый день нового, сорок третьего года. В небо над вокзалом медленно тянулись столбы дыма, заволакивая чистые облака. Состав продолжал гореть, а виновник пожара в это время крепко спал.

По пустынным улицам дремавшего города вяло бродили патрули. Сегодня их было необычно много. Оно и понятно.

Прежде чем я добрался до дома Геннадия, мне пришлось трижды предъявлять документы. По количеству патрулей, по безлюдью на улицах нетрудно было догадаться, что в городе происходят облавы.

К Геннадию должен был заглянуть и Андрей. Так условились мы после заседания. Дневная встреча нас не пугала. Я являлся сотрудником управы, а Андрей вербовщиком абвера. На худой конец встречу у Солдата он мог оправдать намерением привлечь нас к сотрудничеству с абвером.

Геннадия я застал за бритьем. Он сидел у окна перед небольшим куском зеркала от разбитого прожектора, неторопливо мылил щеки и старательно выбривал. Лицо его, заметно припухшее, с мешками под глазами, убедительно свидетельствовало о том, что Новый год он встретил не без шнапса.

На мое приветствие он едва ответил. Я думал, что Геннадий поинтересуется вчерашним балом у бургомистра, но он не задал никаких вопросов и вообще не проявлял желания разговаривать Молча добрился, подошел к рукомойнику и стал полоскаться. В это время подал голос его наследник. Он спал на диване между подушками и начал орать так, будто с него снимали кожу.

Геннадий прервал умывание, наскоро вытерся, взял своего питомца на руки и неловко пестуя, принялся успокаивать.

Я смотрел на Геннадия и думал. Дети есть дети. И этого пацана он должен любить. Но почему он ни разу не вспомнил и не заговорил о Наташе — своей единственной дочери? Неужели она не оставила никакого следа в его душе? Мне неудобно было начинать с ним разговор на эту тему, но очень хотелось. А я Наташу и мальца Мишу часто видел во сне.

Ввалился с мороза Андрей, озябший, покрытый инеем.

— Привет. С Новым годом, — бросил он деловито. — Сегодня ночью две мои группы выбрасывают в партизанскую зону. Одну — в район Борисова, другую — под Смоленск. Знаете, что кокнули Пухова?

Я кивнул. Геннадий промолчал.

— А что, радиоузел взлетел на воздух? — опять спросил Андрей.

Я снова кивнул. Геннадий расхаживал по комнате и, легонько постукивая ребенка по мягкому месту, что-то мурлыкал. Он никак не реагировал и на мое сообщение о том, что Трофим Герасимович с напарником подожгли состав с горючим.

Андрей внимательно поглядел на Безродного, вынул из кармана смятую сигарету, расправил ее и закурил.

— У меня только что был гауптман Штульдреер, — проговорил он и, достав из кармана клочок бумаги, протянул мне. — Это координаты моих хлопцев. С завтрашнего дня их можно слушать. Уведоми Решетова!

На моем лице застыл вопрос. Что значит «уведомить»? Это значит — зашифровать телеграмму. А шифр-то у Солдата!

Андрей внес ясность и сказал Геннадию:

— Шифр передай Дим-Димычу.

— И не подумаю, — усмехнулся тот и поддал сильного шлепка сыну.

Андрей нахмурился.

— Да-да, — подтвердил Геннадий. — И не подумаю. Или тебе, или никому.

Ни о каком Дим-Димыче не может быть и речи.

— А если Демьян… — начал было Андрей.

Вспыливший мгновенно Геннадий резко оборвал его:

— Плевать я хотел на твоего Демьяна! Я подчиняюсь горкому, а не ему.

Тоже мне умник нашелся. Командовать мастер. Подумаешь, пуп земли русской.

Пусть сидит в лесной норе и занимается своими делами. И нечего совать нос куда не следует.

Андрей улыбнулся и спокойно вставил в паузу:

— Быть может, ты сам скажешь об этом Демьяну?

Слова эти больно задели Геннадия.

— Предоставляю эту возможность тебе. Лижи ему задницу!

Мне очень хотелось, чтобы Андрей встал, подошел к Геннадию и дал ему по физиономии. Ему это сделать было совсем не трудно при его росте и силе. Но он только побледнел. Побледнел и