Адриатика (Собрание сочинений) - Владимир Виленович Шигин

извещенный Бухариным местный начальник, тотчас арестовал изможденных офицеров. Бить их здесь, правда, уже не били, а, бросив в арестантскую кибитку, повезли дальше в Иркутск к сибирскому губернатору для окончательного разбирательства. В Иркутске начались новые допросы, что да как, заставили писать и бумаги объяснительные. Неизвестно чем бы все кончилось, но неожиданно пришло письмо от морского министра Чичагова следовать обоим в столицу и препятствии в том никому не чинить. Наконец-то, смогли Хвостов с Давыдовым отдышаться и отправиться в новый не близкий путь. Чем-то встретит их Санкт- Петербург, что ждет их там? Об этом они могли пока только гадать.

Лейтенанта Хвостова и мичмана Давыдова привезли в Санкт-Петербург в мае 1808 года. Нынешняя встреча разительно отличалась от той, какая была оказана покорителям Великого океана в первый раз. Тогда офицеров буквально носили на руках, теперь до них никому не было никакого дела. Россия только что пережила шок и позор Тильзита, и дела восточные никого ныне в столице не волновали.

Впрочем, через некоторое время после приезда Хвостова с Давыдовым все же вызвал к себе министр коммерции Румянцев. Выслушав рассказ, все деяния оправдал, заметив, однако, что все недоразумения проистекли в их деле от того, что "Они находились в невозможности объяснить противоречий в данных им предписаниях". Император Александр тоже отнесся к Хвостову с Давыдовым вполне благосклонно и, бумаги их мельком глянув, сказал:

– Дела японского сим бравым офицерам в вину не ставить!

Казалось бы, теперь-то все должно было быть в полном порядке, да не тут-то было! Жалобы Хвостова с Давыдовым на жестокое обращение с ними начальника Охотского порта капитана 2 ранга Бухарина легли на стол к адмиралу Фондезину. Известный казнокрад и трус, снятый с должности за позорное поведение во время знаменитого Гогландского сражения (в котором, зато отличился Хвостов!), он ныне прекрасно чувствовал себя в высоком кабинете. Почему Фондезин столь яростно обрушился на наших героев непонятно. Вполне возможно, что, будучи большим взяточником (за что в свое время даже привлекался к суду!), он имел какие-то подарки от Бухарина, благо пушнины в тех краях всегда хватало. А может, чем-то не понравились адмиралу и сами офицеры, уж слишком гордые на вид и дерзкие на язык. Как бы то ни было, но Фондезин их жалобе хода не дал, а заявил, что сами офицеры и виноваты в своем аресте.

– Как я понимаю бедного Бухарина! – восклицал адмирал, тряся толстыми брылями щек. – О, как я его понимаю! Этим проходимцам палец в рот не клади, откусят вместе со всей рукой!

По его приказу кинулись искать жалобщиков, то ли для ареста, то ли для дорасследования, а их уже в столице и след простыл.

– Сбежали, такие – разэтакие! – разозлился Фондезин. – Подать их в сыск!

Хвостов же с Давыдовым в это время уже воевали со шведами в Финляндской армии генерала Буксевдена. На войну напросились сами, потому что не привыкли сидеть, сложа руки в тяжелое для Отечества время. Им, разумеется, не отказали, ибо нужда в столь опытных воителях была преогромная.

Оба начальствовали канонерскими лодками, да дрались так, что шведы издали, завидев их вымпела, тут же поворачивали восвояси. Канонерки свои звали по старинке "Юнона" да "Авось", в память о делах своих тихоокеанских. В одной из схваток Хвостов был серьезно ранен, но не покинул палубы своей канонерки, пока враг не был повержен. В другой раз отряд из полутора десятка лодок под началом Хвостова случайно наткнулась на троекратно превосходившие шведские силы.

– Что делать будем? – спросил друга верный Давыдов.

– Известно, что! – усмехнулся тот. – Только вперед!

"Лейтенант Хвостов оказал пример невероятно неустрашимости, – писал в своем рапорте об этом сражении начальник озерной флотилии капитан 1 ранга Селиванов. – Пренебрегая сыплющимся градом картечи и не взирая, что четыре шлюпки под ним потоплены и из шести гребцов остался только один, он шел вперед и поражал неприятеля. Все нижние чины его превозносят, и вообще где он только появляется, храбрость оживотворялась". Не правда ли, более чем красноречивое признание заслуг!

Не отставал от своего товарища и мичман Давыдов, тоже удостоенный многих похвал и картечной раны.

– Это не моряки, а сущие черти! – восторгался подвигами друзей генерал Буксгевден. – Их надо сдерживать, а то они мне всех шведов в раз перетопят! С кем же я тогда воевать стану!

Когда же после очередной победы Хвостов с Давыдовым прибыли в ставку командующего и во время их разговора мимо проходивший батальон стал, было, печатать шаг, приветствуя генерала, то Буксгевден замахал руками:

– Не мне, не мне, а им – победителям!

Данный случай – исторический факт и комментировать его, нет никакой нужды. Особенно же был доволен "аляскинскими " офицерами командующий морскими силами на военном театре контр-адмирал Мясоедов.

– Этим ребятам только прикажи, так они и полмира перевернут! – расхваливал он их. – Одно слово – орлы!

Тогда же Буксгевден с Мясоедовым подписали и совместное ходатайство о награждении героев Георгиевскими крестами. Казалось бы, что здесь наконец- то должны была восторжествовать справедливость, но вновь вмешалось провидение! К императору Александру бумагу о награждении принесли одновременно с прошением Фондезина об аресте офицеров. Подумав немного над обеими бумагами, император начертал: "Неполучение награждения в Финляндии послужит сим офицерам в наказание за своевольства противу японцев". Так наказание за одну победу во славу Отечества было компенсировано другой победой.

– За что же мы несем крест свой тяжкий, когда ни в чем не виноваты? – обиделся, было, Давыдов, когда узнал о царском решении.

– Ладно, Гаврила, – обнял его Хвостов, – Чего тут правду искать! И на что они нам эти ордена!

Осенью финляндские озера замерзли, и боевые действия на них прекратились. Пользуясь передышкой, друзья выправили себе небольшой отпуск и отправились в Петербург отдохнуть и навести т ь родных. А там ждала их приятная весть. На торговом судне в Петербург пришел их давний знакомец по Аляске шкипер Вольф, тот самый, что когда-то уступил по сходной цене "Юнону". Надо ли говорить, что, встретившись, друзья решили достойно отметить столь достопамятное событие. Гуляли у общего знакомого на Васильевском острове. Возвращаясь с пирушки в два часа ночи, подошли к разведенному Исакиевскому мосту. Это ли преграда для отважных мореходов. По роковой случайности под мостом как раз проходила какая-то баржа. Хмель ли, а может, всегдашняя удаль явилась тому виной, но друзьям показалось, что им не составит особого труда соскочить на судно, а оттуда перебраться на другую половину моста. Больше Хвостова с Давыдовым никто не видел…