Призраки в солнечном свете. Портреты и наблюдения - Трумен Капоте

В: И часто тебе приходилось разочаровываться в друге?

О: Не то чтобы очень. Я вступаю, случается, в заведомо сомнительные отношения (с кем не бывает?), но всегда иду на это с открытыми глазами. Больней тот удар, который застигает врасплох. Меня трудно застигнуть врасплох. Хотя несколько раз я был глубоко задет.

В: Ты человек правдивый?

О: Как писатель – да; я думаю – да. А в жизни – это как посмотреть; кое-кто из моих друзей считает, что, рассказывая о событии, передавая новость, я склонен кое-что переиначивать, пережимать. Сам я называю это «оживлять». Другими словами, форма искусства такая. Поэзии и правде порою тесно в одной постели.

В: Чем ты любишь заполнять свой досуг?

О: Не сексом, хотя бывают у меня периоды вдохновения. Но когда секс выходит за рамки случайного препровождения времени, он делается чересчур утомителен и дорог, как последнее определение ни толкуй.

На самом деле я люблю читать. Всегда любил. Мало кто из современных писателей мне особенно нравится. Хотя среди наших американцев я зачитывался поздней Флэннери О’Коннор, Норманом Мейлером, Уильямом Стайроном, Юдорой Уэлти, Кэтрин Энн Портер, ранним Сэлинджером. Ах, да мало ли кем. Мне никак не нравится беллетристика Гора Видала, но документалист он отличный. То же относится и к Джеймсу Болдуину. Но в последние лет десять я предпочитаю перечитывать старое. Испытанное вино. Пруст. Флобер. Джейн Остин, Рэймонд Чандлер (великий американский художник, без дураков), Диккенс (к шестнадцати годам я перечитал всего Диккенса и вот недавно опять полностью прошел весь этот круг).

Я неравнодушен и к кинематографу, хоть часто удираю с середины фильма. В кино я люблю ходить только один и только среди бела дня, при почти пустом зале. Тогда я могу сосредоточиться на том, что я вижу, и уйти, когда мне заблагорассудится, ни с кем не обсуждая загодя преимущества такого проекта: подобные обсуждения – в моем случае – всегда ведут к недоразумениям и ссорам.

Работать я предпочитаю с утра, часов пять, а потом, если я один в городе, в любом городе, я встречаюсь с кем-нибудь из друзей в ресторане (в Нью-Йорке это «Лафайетт», «La Cote Basque», «У Орсини», Дубовый зал в «Плазе» и, пока он, увы, не закрылся, – «Колони»). Многие говорят, что терпеть не могут ланч, он их томит, полнит, разбивает им день. Мой день он только организует. Я могу встретиться кое с кем из мужчин, но, вообще-то, предпочитаю красивых или, по крайней мере, исключительно привлекательных, живых и острых женщин. Я числю в этой категории нескольких очень юных особ (Лалли Уэймот, Аманду Берден, Пенелопу Три, Луис Меладо – последняя, увы, замужем за скучнейшим биржевиком). Хотя, вообще-то, ни одна женщина не заслуживает самого высшего балла, покуда не выработает в себе стиля, внешности и остроумия вне и помимо легких обольщений юности; и тут в мой неполный и пристрастный список войдут Барбара Пейли, Слайм Кейт, Глория Гиннес, Ли Радзивилл, Уна Чаплин, Глория Купер, Филлис Гарриман, Кэй Грэм… так можно долго продолжать, хотя больше пятидесяти не наберется. Заметьте: все упомянутые – частные, не известные публике лица; что же до некоторых известных лиц – Гарбо, скажем (весьма эгоистическая и скучная женщина), или Элизабет Тейлор (чувствительная парвеню с неколебимыми, но весьма наивными понятиями: раз уж переспала с мужчиной, обязана идти за него замуж) – allure[124] их ремесло.

Хотя меня, я знаю, считают очень общительным и хотя сказанное выше служит, я понимаю, этому подтверждением, на самом деле я люблю быть один. Люблю быстроходные элегантные машины, уединенные мотели, их генераторы льда, жутковатую безвестность; так что, бывает, сажусь за руль и, никого не известив, не придумав места назначения, один-одинешенек качу за тысячу миль. Однажды я обратился-таки к психиатру; а мне бы вместо этого, откинув верх, мчать навстречу ветру и блеску солнца.

В: Чего ты больше всего боишься?

О: Не смерти, нет. Конечно, я не хочу мучиться. Но мысль, что как-нибудь ночью я засну и больше не проснусь, не очень меня тяготит. Все же какая-то перемена. В 1966-м я чуть не погиб в автомобильной катастрофе – меня выбросило через ветровое стекло, головой вперед, – и, хоть был серьезно ранен и уверен, что, как определил ее Генри Джеймс, «выдающаяся вещь» (смерть) топчется рядом, я лежал в полном сознании в луже крови и перебирал в уме знакомые телефонные номера. Потом я перенес операцию по поводу рака, и по-настоящему противно в этом было только то, что пришлось бессмысленно мыкаться неделю со дня, когда был поставлен диагноз, до утра, когда меня положили под нож.

Честно говоря, мне кажется нелепой и даже непристойной вся эта косметическая и медицинская индустрия, построенная на жажде вечной юности, боязни старости, ужасе смерти. Да кому это надо, к чертям собачьим, – жить вечно? А выходит, почти всем; но это же идиотство. В конце концов, существует ведь реально такая вещь, как насыщение жизнью: когда все уже было и тотально повторяется.

Бедность? Фанни Брайс сказала как-то: «Я пробовала богатство и бедность. Богатство, ей-богу, лучше». Ну а я не согласен; во всяком случае, не думаю, что деньги играют определяющую роль в чьем-то самоощущении или (глупое слово) «счастье». Я близко знаю немало очень богатых людей (я не считаю богатым того, кто не может срочно собрать 50 миллионов долларов в твердой валюте); а кое-кто, когда не в духе, поговаривает со зла, что с другими я и не знаюсь (на что всего лучше возразить, что те когда-никогда выдадут чек и уж точно не попросят взаймы). Тем не менее я утверждаю: я не знаю ни одного богатого человека, который был бы больше доволен жизнью и меньше страдал от ее передряг, чем прочие смертные. Меня же равно устраивает то и другое: меблирашка в грязном закоулке Детройта или старые апартаменты Коула Портера в «Уолдорф Астории», которые декоратор Билли Болдуин преобразил в некий остров изысканнейшей и тончайшей неги. Чего бы я правда не вынес, так это золотой середины: жужжания газонокосилки и оросителя за ранчо с гаражом на две машины в Скарсдейле или на Шекерс-Хайтс. Но кто, между прочим, сказал, что я не сноб? Я говорю только, что бедности я не боюсь.

Провал? Провал – приправа, сообщающая особый привкус успеху. Нет уж, наглотался этого яда, этих пуль (особенно когда работал в театре), теперь увольте, с меня хватит. Честно говоря, мне с высокой горы плевать, кто там что обо мне болтает в кулуарах или печатно. Конечно, когда был молодой, только