Найти и обезвредить - Григорий Василенко

«Вы выбрали правильно: маклерское бюро доктора Курта Кристмана. Земельные участки, дома, квартиры».

Каждое утро ровно в восемь у подъезда этого мюнхенского дома на Штютценштрассе останавливается легковая машина. Из нее выходит невысокого роста старичок, седенький, чистенький. Он не спеша поднимается на третий этаж, на ходу вежливо раскланивается с секретаршей.

Это владелец фирмы доктор Кристман. Когда в прессе появились первые материалы о его прошлом, сотрудники фирмы были немало удивлены. Господин Кристман — такой вежливый, предупредительный, всегда отличавшийся слабым здоровьем, с тихим добрым голосом — и вдруг какие-то рвы, расстрелы, душегубки! «Ах, это все выдумки коммунистов!» — говорили сердобольные дамы из маклерского бюро.

Но если кто-то из сотрудников фирмы имел другую точку зрения на этот счет, его тихо выставляли за дверь — господин Кристман не любил, когда копались в его биографии. А биография его была более чем любопытна, особенно для журналистов. Рано или поздно, но на страницы прогрессивных газет просочились некоторые детали, которые проливали свет на прошлое преуспевающего владельца маклерского бюро. После разгрома гитлеризма Кристман приложил много изобретательности, чтобы избежать наказания.

Вначале он бежит в Аргентину, где некоторое время обретается в джунглях среди таких же головорезов, готовых скрыться куда угодно, лишь бы избежать участи главарей рейха. В годы «холодной войны», согретый ласковым дыханием реваншизма, он потихоньку выбирается поближе к городам, пока наконец в середине пятидесятых годов не прибывает в фатерланд — скромный, тихий, осторожный. Есть надежда, что все изрядно позабыто. Свора, которой он командовал, перебита, остатки разбежались, да и кому он теперь нужен, больной и тихий обыватель, поселившийся на окраине Мюнхена.

Однако уйти в тень все-таки не удалось. В маклерское бюро зачастили корреспонденты. В ответ на их вопросы Кристман юлит, выдумывает, ссылается на недостаток памяти, на слабое здоровье. Уже многие в открытую говорят, что под сенью каштанов Штахуса, в самом центре Мюнхена, окопался военный преступник. Молчит лишь западногерманская Фемида. Она молчала около двадцати лет и лишь в 1965 году под большим давлением прогрессивной общественности наконец робко сказала первое слово. Но для Кристмана оно — как слону дробина. За три четверти миллиона марок он откупился от ареста и суда.

По сути, он расплачивался тем, что награбил в годы войны: золотыми коронками своих жертв, имуществом краснодарских, ейских, новороссийских семей.

В 1974 году в ответ на новое приглашение Мюнхенского земельного суда Кристман присылает медицинское заключение о слабом здоровье, из-за чего не имеет возможности принять участие в деле. Справка с удовлетворением подшита в папку, которая тут же сдана в архив.

А господин Кристман все так же рано утром подъезжает к своему маклерскому бюро, все так же вежливо раскланивается с секретаршей. Ему не снились по ночам тени его жертв, не вспоминалось здание в Краснодаре, по улице Орджоникидзе, рвы смерти в Новороссийске, Ейске, Мозыре. Более того, в дни фашистских сборищ он цеплял на лацкан пиджака гитлеровские награды. Это напоминало о походе на Восток, о тех сладостных временах, когда по единому его знаку озверевшая свора кидалась на людей, убивала, грабила и жгла…

В это тихое весеннее утро все было как обычно. С точностью до сантиметра водитель припарковал машину около подъезда конторы. Кристман поднялся по лестнице, привычно открыл зеркальную дверь, вошел в собственную приемную, надеясь увидеть привычно улыбающуюся секретаршу. Но взгляд наткнулся на незнакомые лица. Испуганная фрау представила ему сотрудников уголовной полиции.

Через несколько минут он уже сидел на железном стуле полицейской машины, которая везла его в тюремную камеру. По требованию мировой, и прежде всего советской, общественности Кристман был арестован. Для этого западногерманской Фемиде потребовалось тридцать пять лет.

Весна 1981 года

Две недели в земельном суде Мюнхена шло судебное разбирательство, рассматривались материалы минувших процессов, где шла речь о Кристмане и его зондеркоманде, зачитывались свидетельские показания, просматривались фотодокументы. Через две недели суд приостановил свою работу, и группа западногерманских юристов в составе председателя суда присяжных Кремера, члена этого суда Зелька и прокурора Фольгера выехала в СССР для дополнительного сбора материалов.

Прокуратура Краснодарского края предоставила им возможность допрашивать любых свидетелей, в полном объеме знакомиться с судебными материалами государственных комиссий по расследованию злодеяний гитлеровцев на советской земле, выезжать на места расстрелов и казней. Представители Мюнхенского земельного суда побывали в Цемдолине, в станице Марьянской, в Ейске, во многих других местах. Они подолгу беседовали с теми, кто чудом избежал смерти от рук Кристмана и его своры.

Многое, что стало известно о Кристмане, — результат работы кубанских чекистов. Десятки томов уголовного дела со скрупулезной точностью описывают злодейские дела преступника. Каждый листок этого дела обладает силой пушечного снаряда.

Даже там, в ФРГ, где многим не по нутру вообще какое-либо упоминание о военных преступлениях в годы минувшей войны, даже там трудно было что-либо противопоставить убийственной логике неопровержимых фактов.

С грузом новых впечатлений участники процесса снова заняли свои места. За барьером, прячась от кинокамер и фотоаппаратов, сидит маленький, щуплый старичок с крысиным лицом и бегающими глазками. В нем трудно сейчас узнать того напомаженного эсэсовца с расстегнутой кобурой парабеллума, того оберштурмбанфюрера, который любил фотографироваться во время войны.

Палач пускает в ход старый испытанный прием: он хочет спрятаться за свои семьдесят лет и стариковскую немощь. Видя, что особого эффекта это не дает, он меняет тактику и начинает вести себя нагло, то есть так, как он вел себя всю жизнь.

Судья. Как часто вы принимали участие в отравлении газами мирных советских людей?

Кристман. Для меня это не было каким-то потрясающим событием, чтобы я мог запомнить…

Судья. Сколько человек было расстреляно в станице Марьянской?

Кристман. Я не знаю, я не считал… В Марьянской мне должны быть благодарны за то, что я не допустил расстрела всех жителей станицы.

Судья. Были ли в числе жертв евреи?

Кристман. В этой стране трудно разобраться в национальной принадлежности, поэтому ничего сказать на этот счет не могу.

Судья. Как вы оцениваете показания советских свидетелей?

Кристман. Это надо рассматривать как оскорбление немецкого народа…

Суд приговорил Кристмана к десяти годам тюремного заключения. Оценивая итоги процесса в Мюнхене, собственный корреспондент газеты «Нойес Дойчланд» Отто Вернер пишет:

«За убийство одного советского гражданина — только тридцать пять дней ареста — таков итог судебного разбирательства в Мюнхене по делу Кристмана… Затягивание следствия и волокита характерны в ФРГ для государственно-правовой практики, когда дело касается разоблачения и наказания военных преступников. И еще характерно на процессе против Кристмана и других аналогичных процессах в ФРГ следующее: наглость и цинизм обвиняемых и их защитников, издевательство над свидетелями, дерзкие вылазки неонацистов и антикоммунистов…»

Кристман пока за решеткой. Я подчеркиваю — пока, потому что прогрессивным кругам ФРГ, которые много сделали, чтобы убийца был назван убийцей, противостоят мрачные силы реваншизма и реакции, силы, которые в свое время породили Кристмана и ему подобных и теперь готовы встать на их защиту.

Дело Кристмана не окончено, оно продолжается. Палач должен получить по заслугам.

Май 1981 года

В прошлое вернуться нельзя, но можно представить прошлое, хотя мне и трудно это сделать в теплый солнечный день, когда распустившиеся почки разносят окрест буйный аромат наступающей весны, тридцать шестой нашей мирной весны.

Я вхожу в здание, где когда-то «квартировала» зондеркоманда. Сейчас здесь помещаются разные городские организации, с утра до вечера течет деловая жизнь. Где-то на этажах стучат пишущие машинки, две молодые женщины, оживленно разговаривая, спешат по коридору, у входа разгружают почту, молодой вихрастый парень пронес в буфет ящик с кефиром. Спроси у этих людей, что было в этом здании в годы войны, — не каждый знает. Они знают его только таким: строгим и деловым в будни, радостным и оживленным в праздники. Для меня этот дом всегда связан с многолюдностью центра города — рядом детский кинотеатр, секция бокса в монтажном техникуме, моя школа…