Бесы пустыни - Ибрагим Аль-Куни

Она не нашла скорпиона.

Ребенок начал задыхаться. Он побледнел, принял предсмертный цвет. Он и в самом деле находился при смерти. Тогда она вспомнила об амулете. Она сорвала змеиную кожу с его колена и отбросила ее далеко прочь, Ребенок перестал плакать и уснул глубоким сном. Долго она плакала над его головкой, потом взяла его на руки и пошла советоваться с прорицателем племени, вернувшимся из Кано. Он долго глядел на нее пустыми глазами, потребовал, чтобы она явилась к нему с тремя союзниками в час испытаний: мужем, амулетом и ребенком. Она вернулась домой и пришла к нему попозже вечером в сопровождении мужа, принесшего амулет семьи. Ребенок продолжал спать у нее на руках, завернутый в пеленки. Прорицатель разглядывал его при свете костра, потом сделал пальцем знак, чтобы она не будила его.

— Факих спрашивал тебя, как зовут мать ребенка? — спросил он мужа.

Тот обменялся взглядом с супругой, прежде чем ответить:

— Да.

— Ты своим ответом обманул его?

Мужчина вновь обменялся взглядом с женой и отрицательно покачал головой.

— Он потребовал плату? — спросил прорицатель.

— Да.

— Что ты выделил ему от щедрот своих?

Муж помолчал, вспомнил как было дело, ответил уверенным тоном:

— Я дал ему шавваль[170] проса и два кулька зеленого чаю.

Прорицатель замолчал. Он взял в руки амулет, повертел его в руках и, указав на змеиную кожу, спросил:

— Что это?

— Мешочек из змеиной кожи.

— Змеиной кожи?

— Да.

— Это что — тоже подарок от факиха?

— Нет. Я отрезал кусок от старой шкуры, которую получил в подарок от одного из купцов.

Прорицатель с отвращением посмотрел на него и спросил:

— Как ты смеешь использовать кожу змей, не спросив совета у знахарей?

Несчастный муж глупо затряс головой и пробормотал в смущении:

— Не понимаю…

— Ты что, не знаешь, что она используется как колдовское средство?

— Я ни от кого по сей день не слышал об этом.

Тут он повернулся к женщине и приказал:

— Разбуди ребенка!

Она развернула пеленки, открыв его личико свету костра. Потеребила его щечки и веки своими пальцами, однако он не проснулся. Она надавила большим пальцем ему на ухо привычным движением, и он открыл глаза. Прорицатель освободил амулет, данный богословом, от кожаного ремешка и придвинулся к ребенку. Потряс усеянной крапинками кожей перед личиком, и ребенок издал дикий истошный крик и принялся корчиться всем телом, теряя силы, будто при смерти.

— Ты видела? — спросил прорицатель и спустя мгновение отбросил кожу в огонь.

Ребенок замолк и заснул.

— Мальчик ваш поражен кознями змеи, — произнес мудрый колдун. — Я напишу ему другой хиджаб.

3

В жизни не было другого талисмана, крепче и действенней того, что написал и привязал ему к колену мудрый прорицатель. Его мать не переставала указывать на его силу до самой своей смерти.

Хиджаб безотказно работал против вероломства змей.

Он начисто стер призрак змей из памяти мальчика, тот протягивал теперь руку и играл со всякой палочкой и веревкой. Он перестал видеть в них крапчатые, застывшие или извивающиеся тела змей. Мать его рассказывала соседкам, что он начал спать глубоким ровным сном и перестал мучиться и вздрагивать внезапно во сне, неожиданно просыпаться, как она наблюдала ранее. Он не подвергался сглазу и порче, никаким нападкам нечистой силы за все семь лет своего детства, пока он носил и хранил свой талисман. Однако драгоценность эта была на десятый год его жизни потеряна. Он потерял ее, когда с мальчишками они вместе пасли коз. У его матери стеснилось в груди, она бросилась бежать к пастбищу. Она искала повсюду этот хиджаб, несколько соседок помогали ей в этом. Она обыскивала пустыри и лощины, однако хиджаб улетел куда-то. Джинны спрятали этот талисман и оставили мальчика наедине с судьбой — она готовила ему несчастье от змей.

В первую же ночь, которую он провел без защиты, к нему приползла змея.

В самую полночь он проснулся от дрожи в теле, закричал во весь голос: «Змея! Змея! Меня укусила змея!»

Мать бросилась к нему, сорвала одеяло. Отец очнулся от своего короткого сна и развел огонь. Они искали змею повсюду, но не нашли ее. Мальчик забился в комочек возле опорного шеста, весь дрожа от страха и задыхаясь от рыданий.

Отец сказал, успокаивая его мать:

— Не томи себя этими поисками. Змея, о которой он говорит, у него в голове.

Мать схватилась обеими руками за голову и, раскачиваясь всем телом, закричала:

— О горе мне, горе! Все опять вернулось ко мне! Все пойдет сызнова!

Злые козни действительно начались вновь. Мальчик стал бояться палок и веревок, всего, что могло иметь окраску или извиваться, как змеиное тело. Голова его наполнялась шипением, змеи принялись кусать его в пятку, обворачиваться вокруг шеи всякий раз, как только он засыпал в постели.

Мать отвела его к проходившему через становище факиху, он направлялся в Марракеш. Соседки рассказали ей, что он отважен как лев и каждую ночь проводит в схватках с маридами и джиннами. Факих не распространялся о причинах своей вражды с представителями нечистой силы. Мудрецы племени узрели в этой его борьбе дело благое и мужественное, не требующее объяснений. Потому что провокации и искушения джиннов, с которыми выступали против них дерзкие искатели приключений, часто вызывали несчастья у самих неискушенных жителей становища.

Она поведала ему историю про сына и про змей, с самого рождения мальчика и до той ночи, когда он потерял амулет. И закончила свой рассказ в плаче:

— Мудрый прорицатель покинул нас, уехал в Кано. Никто в поселении не находит в себе смелости бороться со скрывающимися повсюду змеями. Сам Аллах прислал тебя к нам. Мне на помощь!

Факих резко бросил ей в лицо:

— Не дождетесь блаженства вы, жители Сахары, доколе пользоваться будете талисманами колдовскими и следовать вере бесовской магов! Посети меня завтра с сыном своим.

На следующий день она явилась к нему с сыном. Скрестив ноги сидел он на земле перед разожженным костром. Он схватил мальчика за руку и сделал ей знак удалиться и оставить их вдвоем. Она пошла на соседний пустырь, как вдруг услышала дикий, безумный крик ее сына. Сердце выпрыгнуло у нее из груди, она бросилась обратно к шатру. Она нашла его лежащим на земле, рядом с очагом, в предсмертной агонии — под ногами у него извивалась настоящая змея! Ее охватил ужас, она лишилась сознания. Потом она обнаружила, что бьет преступного факиха палкой из дров и кочергой. Палка сломалась, кочерга выпала из руки, она вцепилась ногтями ему в лицо, изрыгая проклятья:

— Ты убил его, злополучный болтун! Ядом убил моего мальчика, в жертву его принес за золотые свои клады! Ты поганый бродяга, презренный златоискатель! Злой ты гад и никакой не богослов!

Факих побежал от нее прочь, закричал:

— Побойся бога, женщина! Змея ни за что не укусит, я ей обе челюсти связал, сшил их иголкой и ниткой!

Он действительно прошил змее кожу на челюстях, иголкой с нитью, однако нервное потрясение привело к тому, что мальчик навеки утратил зрение.

4

С того самого дня обителью его стала тьма.

Из этого коридора он начал познавать свой путь в темную полость. Отца он потерял в двадцать один год. Через три года за ним последовала и мать. Прежде чем исчезнуть она попыталась связать его судьбу с женщиной, думая, что та в состоянии обеспечить счастье сыну. Она устроила ему встречу с предложенной девушкой, и он вдруг ощутил ее неприятный запах, отталкивающий, словно запах хорька. Он отказался от брака, тошнота всякий раз подступала ему к горлу, когда он усаживался рядом с девушкой и когда женщина приближалась к нему. Его мать была единственной женщиной, от которой не исходил хорьковый запах!

Он начал каждый день сидеть в полусумраке вечера. Внимал величественной тишине, продвигался по бесконечному коридору тьмы. Он осознал, что зрение наделяет женщину красотой, делает ее привлекательной для глаз мужчины. Однако, мрак открыл для него ее суть, обнажил перед ним ее отвратительное тайное естество. Сорок лет он ощущал в женских сосудах источник того неприятного запаха. Сейчас он признавал, что прошло много времени его наблюдений, прежде чем он добрался до небольшого бурдюка отбросов, которые копятся в сокровенной сердцевине. Каждый день он смеялся в душе, осмеивал про себя тех всадников-самозванцев, которым жизнь рисовало их больное воображение, их слепое зрение представляло им женщину небесным ангелом или гурией из числа джиннов. Они боролись за обретение их благосклонности и бросали себя в опасности во время походов в джунгли, чтобы захватить девушек-эфиопок или вернуться с молодыми негритянками. Наивный глупец, бросавший себя в огонь, полагал, снисходя своему желанию завоевать красавицу, что он — рыцарь благородный, не понимая, что он всего лишь глупое существо, тронутое блестящим сосудом, полным нечистот. Бурдюком, кишащим червями, полным крови, мочи, экскрементов. Несмотря на то, что мужчина — бурдюк, не слишком отличающийся чем-нибудь — разве что запахом — от отвратительного запаха самки, это заставило его научиться ориентироваться в коридоре тьмы жизни, в полости женщины. Его чувствительность достигла предела, сделала его способным не видя различать женщин и мужчин на весьма далеком расстоянии.