Ящик Пандоры. Книги 3 – 4 - Элизабет Гейдж

Мужчина с подозрением смотрел на нее. Лесли открыла кошелек и протянула двадцать долларов. – Другие двадцать если вы сделаете то, о чем я прошу, – сказала она.

Вздохнув, шофер вышел из машины и проводил ее в здание аэропорта.

Не отходя от него, Лесли оставила вещи и пошла к ночному почтовому отделению. Она достала из кошелька маленький пакет, написала на нем адрес, добавила «Специальная доставка» и приклеила на него нужное количество марок.

Потом она достала из кошелька записную книжку, вырвала страничку и на ней написала:

«Дорогая миссис Ланкастер.

Здесь вы найдете информацию, о которой просили меня. Удачи вам».

Она оставила записку без подписи и вложила ее в пакет с пленкой, на которой шесть лет назад она записала голос Эмори Боуза. Она не слушала ее все эти годы. Теперь Лесли понимала, что эта пленка многого стоила, если за ее домом следили с самого первого дня ее появления в Нью-Йорке.

Этим утром, когда у нее в дверях появился Эрл и с угрожающим взглядом приказал собрать сумку и ехать с ним, Лесли поступила мудро. Она взяла из шкафа пленку и положила ее в сумку под одежду. Она знала, что Боуз и его люди не могли знать, что она скрывала от него, и не подумают о том, что она могла взять это с собой.

Уловка сработала. Эрл не подумал проследить за ее сумкой и кошельком.

Когда Лесли запечатывала письмо, в ее памяти эхом проносились слова Бесс Ланкастер:

«Шесть лет назад вы помогли уничтожить одного хорошего человека. Спасите сегодня другого. Смойте свой грех. Сбросьте груз старых ошибок, Лесли. Вы никогда не пожалеете об этом».

Лесли бросила пакет в почтовый ящик и повернулась посмотреть расписание. Ближайшие рейсы были в Лос-Анджелес, Кливленд, Чикаго.

Она посмотрела на водителя.

– Мне нужно еще пару минут, – сказала Лесли. – Этого будет достаточно, чтобы купить билет.

XIV

Нью-Йорк, 29 апреля 1964 года

Тим стоял в тихой комнате Лауры, которая размещалась на верхнем этаже.

Было два часа дня. Лаура сейчас была на выставке, ее мальчик – в школе. Она должна была уйти из музея через полтора часа, чтобы забрать сына из школы. Вскоре после этого они вернутся сюда.

Тим ждал их.

Он стоял и рассматривал это незнакомое жилище, которое выбрала Лаура на этот период своей жизни. Оно очень отличалось от уютной квартирки в Сентрал-парк Вест, в которой они жили вместе до развода.

…Напоминавшее пещеру, тускло освещенное, достаточно пыльное и недостаточно защищенное от шума, в отличии от их прошлого жилья. Он слышал гул машин на соседних улицах и упражнения музыканта этажом или двумя ниже.

Главная комната представляла собой студию, полную ламп, камер, задников, от нее с одной стороны парой перегородок была отделена жилая комната. Стены были завешаны увеличенными фотографиями. Большинство лиц на них ничего не говорило Тиму. Остальные были посвящены мальчику, который смотрел с выражением такой невинности, что Тим отворачивался. Он чувствовал любовь Лауры к мальчику и ее заботу о нем.

Тим нащупал револьвер в кармане плаща. Это был 38-й полицейский, высшего качества, купленный сегодня утром около Таймс-сквер. Тим проник в верхний этаж несколько минут назад, войдя в здание, нажав все кнопки сразу и использовав свои инструменты, чтобы вскрыть дженсеновский замок в квартирной двери. Ясно, что Лаура не очень заботилась о безопасности.

Он осторожно прошелся по квартире. Кухня была устроена в углу огромного помещения, но была теплой и уютной благодаря светлым занавескам и красивым обоям. Повсюду были рисунки мальчика. На одном была нарисована Лаура, похожая на палочку, улыбающаяся, с подписью печатными буквами «МАМА».

У стола стояли три стула, но лишь на двух местах были салфетки. На столе стояла детская пластмассовая чашечка и банка с шоколадной смесью. В холодильнике, кроме молока и апельсинового сока, Тим нашел какое-то лекарство. Он прочел описание. Это был антибиотик для мальчика, у которого была инфекционная болезнь уха.

Он решил посмотреть на спальни. Их было четыре. Две из них служили складами для камер треножников и другого фотографического оборудования. Было много шкафчиков с каталожными ящиками, заполненными аккуратно подобранными негативами и отснятыми пленками, с датами, номерами кассет, иногда – с оплаченными квитанциями от потребителей. Лаура педантично относилась к новой профессии.

Была еще темная комната, достаточно просторная и хорошо устроенная, с оборудованием для создания цветных и черно-белых снимков, с устройством для печатания увеличенных фотографий, которыми была увешана вся квартира.

Тим заглянул в спальню Лауры. Там была простая двуспальная кровать без передней спинки, покрытая ватным одеялом и шерстяным покрывалом. Были там также небольшой дешевый шкафчик-комод и книжный шкаф. И, как везде в этой квартире, – шкафчик с картотеками и папками.

Тим перешел в детскую. Она была любовно оклеена обоями с героями сказок. Кроватка была укрыта пушистым покрывалом. Из-под подушки выглядывал уголок, видимо, еще младенческого одеяла, к которому ребенок в четыре с половиной года, очевидно был еще очень привязан. На стенах висели рисунки мальчика. Была и картинка с мальчиком, Лаурой и маленьким товарищем, написанная в экспрессионистской манере. Под ней была подпись печатными буквами «Альфа-Альфа». Тим не мог определить, было ли это нарисовано взрослым, в подражание детской манере, или вместе ребенком и взрослым. Еще он обнаружил ящик с игрушками, плюшевых зверюшек, небольшой деревянный столик с цветными мелками и подставкой для рисования. На окнах висели светлые занавесочки. Комната, как и кухня, была явно отделана с любовью, чтобы мальчик знал, что на огромном чердачном этаже, где все было так по-деловому, есть места, посвященные только его домашней жизни с мамой.

Повернувшись, чтобы уйти из комнаты, Тим заметил у двери занятный ночник, расписной стеклянный шар. Он включил его. В свете на потолке отразился рисунок, сделанный на шаре. Наверно, в ночной темноте это – развлечение для мальчика.

Тим вернулся в гостиную. Там стояли кушетка, два стула и большой кофейный стол с несколькими журналами по фотографии, экземпляром «Ньюсуик» и страницей «Нью-Йорк Таймс» «Искусство и досуг», открывающейся фотографией мальчика. Еще был маленький телевизор, плетеный коврик и несколько висячих растений, освещавшихся светом из окна.

Вид квартиры говорил о беспорядке, почти о запустении. Видимо, Лаура слишком много сил отдавала работе, не очень заботясь об окружающей обстановке. Стиль человека, мысли которого заняты чем-то посторонним.

Только те уголки, которые были связаны с мальчиком, являли настоящую заботливость и теплоту, показывая, как много, должно быть, он значил для нее. Ее жизнь оказалась поделенной между ее новой работой и сыном.