Лев Гумилев: Судьба и идеи - Сергей Лавров

С конца XIII в. генуэзцы, не без борьбы, становятся на Черноморье полными хозяевами. В 1266 г. они покупают у татар Феодосию, основывая знаменитую колонию Кафа, а в начале XIV в. обосновываются в Керчи и Херсонесе. Венецианцы в то же время утверждаются в Сугдее (Судак). Это значит, что на юге «линия раскола» откатилась на восток еще дальше — от Адриатики до Черного и даже Азовского побережья, т. е. на 1500 км919. Здесь генуэзцы столкнулись с монголами Джанибека, против которого в 1345 г. папой был объявлен крестовый поход. Таким сложным и мрачным для Руси был геополитический «расклад» середины XIV в.

С кем же все-таки встретилась она на поле Куликовом и почему, обреченно-пассивная до тех пор, вдруг стала пассионарной? Воевала она с крымским темником Мамаем920. Он не был Чингизидом, поэтому и не мог стать ханом; авторитет его в Золотой Орде был невелик. Г. Е. Грумм-Гржимайло называл его узурпатором921.

Как указывал Л.Н., Мамай опирался на союз с Западом, главным образом с генуэзскими колониями в Крыму, и это оказалось решающим в дальнейшем ходе событий922. Союзником Мамая стал и Ягайло — литовский князь. Это был союз под эгидой Запада, союз для превращения Руси в колонию генуэзцев. На их деньги Мамай покупал наемников (в его корпусе были не только и не столько монголы, сколько остатки половцев, алан и других). Им он продавал права на торговлю, военные поставки, работорговлю.

Л.Н. утверждал, что постепенно Мамаева орда превратилась во «всеразъедающую химеру». Под последней Гумилев понимал такое состояние социального организма, когда насильственное сожительство двух и более этносов не ведет ни к чему положительному ни в каком направлении, а лишь создает перегрузки системы при полной рассогласованности составляющих ее элементов923.

Русь сражалась на поле Куликовом «вовсе не с Золотой Ордой», а с Мамаевой ордой, которая кардинально отличалась от первой. Лучшим и самым очевидным доказательством этого было то, что радостную весть о победе на поле Куликовом Дмитрий послал хану Тохтамышу в Золотую Орду924.

Золотоордыские правители не стремились осесть на Руси, им нужна была «дань», а иногда и прочный союз. А. Тойнби признавал, что в XIII в. «угроза России со стороны Запада» стала хронической; правда, почему-то удивлялся, что ответом Руси стали самовластие и централизм в управлении страной 925.

Россия как бы проснулась от анабиоза, длившегося более века. Война шла уже не между «лесом и степью», «Европой и Азией», русскими и татарами, а жизнеспособными этносами и химерой, оказавшейся на пути развития как Руси, так и самой Великой степи. Гумилев писал, что химера была не так страшна тем, что «вползала» в несвойственный, чуждый, экологически другой суперэтнос, а тем, что ее сущностью явилась отчетливая тенденция рассеяния и уничтожения народов-соседей (русских, половцев, мордвы, самих же татар)926.

Факты хорошо известны: химера лопнула, ее убила Куликовская битва. Ради этого 150 тысяч человек пошли на бой, из которого вернулись только 30 тысяч. «Русский этнос родился на Куликовом поле, — пишет Л.Н., — на тесной, затянутой перелеском и болотцем площадке, размером не более 30 квадратных километров, откуда вышла горстка новых русских, родоначальников этноса, который живет и поныне»927.

Коллизии русско-татарских контактов и столкновений не кончились на этом. Вспомним, что Тохтамыш через 12 лет вторгся в Россию, взяв Москву, но вернул ли он ее к положению, предшествовавшему Куликовской битве?928. Нет, не вернул! Нельзя было уже вернуть все назад. Русский этнос родился на Куликовом поле.

11. Годы признания

Есть поговорка: «Чтобы жить счастливо, надо жить долго». Мне 78 лет. Честно говоря, на столько я и не рассчитывал. Жизнь была иногда очень тяжелой, но ведь я не был исключением. Кому из порядочных людей (а я смею относить себя к таковым) было легко? Я не был одинок, был вместе со своей страной, своим народом... я могу быть счастливым.

Пожалуй, спокойной и относительно благополучной можно назвать лишь четверть его жизни — последние двадцать лет. В 70–80-х гг. он текла спокойнее и устроенное, чем когда бы то ни было раньше.

Давно вернулась в "официальную литературу" А.А.; еще в 60-х гг. шла книга за книгой ее стихов. Где-то маячило второе рождение стихов отца. Еще в 1964 г. А.А. знала о предстоящей реабилитации Н. С. Гумилева. К ней заходил «очень высокопоставленный», по ее понятию, человек929, рассказавший, что «никакого заговора не было»930. Надо думать, что знал об этом и Л. Н.

В ту пору окололитературная интеллигенция питалась еще зарубежными изданиями Н. Гумилева, контрабандой попадавшими в СССР. В нашу страну он входил «через окраины»; первое крупное издание его стихов появилось лишь в 1988 г. в Тбилиси в издательстве «Мерани». Л.Н. знал о нем заранее от составительницы и автора очень хорошей биографии Н. С. — Веры Лукницкой, вдовы много раз поминавшегося нами Павла Лукницкого. В 1990 г. в Кишиневе появилась толстенная книга «Николай Гумилев. Золотое сердце России». Ее заключала интереснейшая «Семейная хроника», написанная Орестом Высотским — вторым сыном Н. С.

Впервые за долгие годы устроена его личная жизнь, впервые Л.Н. окружен заботой дома и не должен думать о быте. На работу он ходит редко: в статусе «с. н. с.» это и не требуется. Ходит в основном на «защитные» ученые советы, делает это с удовольствием, очень благодушно, по-хорошему расслаблено. Здесь уже нет «злых людей»; бороться стало просто не с кем. А эффектно выступить на защите всегда приятно, чтобы потом с удовольствием посидеть на кафедральном микробанкете. Геофак стал для него поистине «экологической нишей».

Но в 1973 г. эта благодать была временно нарушена самим Л.Н., вздумавшим стать «дважды доктором». Он представил свою диссертацию «Этногенез и биосфера Земли» на географический совет. Идея неплохая, оппоненты солидные: известный исследователь Средней Азии профессор Э. М. Мурзаев (Москва), заведующий кафедрой физической географии Пединститута им. А. И. Герцена профессор А. М. Архангельский и биолог профессор Ю. П. Алтухов.

Защита прошла хорошо, даже красиво, но вот в ВАКе начались неприятности, оттуда пришел отзыв «черного оппонента» с огромным количеством замечаний. Последовал вызов «на ковер» в Москву. Тогда еще был жив мой шеф — декан геофака профессор Б. Н. Семевский; не помню почему его не было в городе, и нам, довольно молодым в ту пору коллегам Л.Н., пришлось помогать ему в редактировании ответа «черному». Мы думали не столько о сути ответов; сколько о форме: не сорвался бы Л.Н. в столице, не стал бы спорить «на всю катушку»... И как в воду глядели — сорвался! В ответ на нелепый в эпоху интеграции наук вопрос: «А кто же Вы все-таки: историк или географ?», наш «подзащитный» наговорил много лишнего и был провален. В Ленинград вернулся смущенный и несколько виноватый; не столько из-за печального итога, сколько из-за того, что не выполнил обещания держаться «в рамках»...