Красное Село. Страницы истории - Вячеслав Гелиевич Пежемский

открывались церкви. Вслед становились необязательными колхозы. Некие формы кооперации продолжали существовать, но возможным становилось и организовать индивидуальное хозяйство. Репрессии касались лишь отдельных групп населения – евреев, коммунистов, да и то лишь занимавших «начальственные» должности. В обязанности населению вменялось поддержание в порядке дорог. Вводилась система местного самоуправления на самых низких ее уровнях (старосты).

По мере развития ситуации на фронте и по мере расширения партизанского движения жизнь на захваченных территориях становилась все сложнее и сложнее. Поддерживавшие партизан – не конкретные люди, а целые поселения – подвергались массовым репрессиям. На второй, и особенно, на третий год оккупации начался массовый угон населения в Германию и Прибалтику, где часть угнанных попадала в батраки к местным крестьянам (и это была не худшая участь), а часть – на работу на промышленные предприятия, где зачастую находилась в очень сложном положении. Все это в корне изменило настрой местных жителей, и советская власть, Красная армия стали для людей символом освобождения.

Тяжелый след в исторической памяти жителей нашего края оставили каратели. Умно организованная немецкая военно-административная машина стремилась столкнуть народы друг с другом. На нашей территории «отличились» эстонские карательные команды. С горечью и болью, с ненавистью вспоминают их действия старожилы в деревнях на территориях к югу от Финского залива. Автор считает своим долгом еще раз подчеркнуть, что тот, кто сеет зерна ненависти между народами, вместе жившими веками на одной территории, по сути своей продолжает политику, начатую немецкими оккупационными властями.

Красное Село. Апрель 1942 г.

Но также необходимо отметить «людоедский» характер репрессий, которые были развернуты советской властью против тех, кто остался на захваченных немцами территориях, был угнан в Германию на работы… Помимо предателей, сотрудничавших с немецкой администрацией и в большинстве случаев получивших по заслугам, ограничениям подвергались многие из тех, кто не запятнал себя сотрудничеством с врагом. Долгие годы во всех официальных анкетах была графа: «Находились ли вы или ваши родственники на оккупированных территориях?». Такое специфическое отношение к своим же гражданам катастрофически сказалось на сохранении исторической памяти о событиях времен оккупации. Сбор воспоминаний и документов начался лишь после начала перестройки, что, конечно, отразилось на состоянии источников. Пятьдесят лет молчания и замалчивания привели к тому, что до сих пор не написано серьезной работы по истории территорий, захваченных противником. Выходят лишь небольшие исследования, посвященные отдельным районам и территориям.

Многие годы автор, являясь участником краеведческого совета при администрации Красносельского района Санкт-Петербурга, участвовал в редактуре и издании сборников работ по истории Красного Села и окрестностей. За это время было собрано множество воспоминаний людей, находившихся на оккупированных территориях. Особенная роль в их сборе принадлежит Нине Сергеевне Эшимовой. Воспоминания собраны и даны в ее записи.

Вот что можно восстановить из рассказа Евгении Павловны Новожиловой – жительницы Дудергофа, также впоследствии угнанной в Германию. Родилась она в поселке Дудергоф 22 октября 1933 г.:

«Маму звали Александра Анпозитовна, папа – Павел Алексеевич. Были еще брат Дима 17 лет и брат Боря 11 лет. Павел Алексеевич работал на железной дороге. Умер 29 октября 1941 года и похоронен на кладбище около 289 школы. Было уже холодно, много снега и гроб несли на руках. Женя должна была пойти в 1-й класс в 1941 году, но началась война. Около своего дома родители Жени вырыли окопчик. Семья хотела уехать в Ярославскую область, Пошехонский район – не успели, началось немецкое наступление. 9 сентября была очень сильная стрельба, и все прятались в окопы. 10 сентября вечером на небе стояло сильное зарево от пожаров. Дима вышел из дома и услышал немецкую речь. В поселке на Ореховой улице уже были немцы. А рано утром 11 сентября немцы захватили и орудие № 1 батареи „А“. Местные жители видели там погибших моряков и девушку-санитарку. Недалеко от вокзала в двухэтажном доме немцы держали наших военнопленных. Целых два с половиной года Дудергоф находился в оккупации. Жили при немцах очень тяжело и голодно. Отец перед самым приходом немцев заколол свинью на мясо, но немцы отняли.

Из донесения немецкого командования 18-й армии: „Войсковые соединения в еще большей степени, нежели раньше, стремятся облегчить невыносимую нужду населения, и перешли к снабжению русского гражданского населения продовольствием. Так как во многих районах области, о которой идет речь, у народа действительно не было запасов продовольствия, то остается загадкой, как вследствие голода смертность не стала еще бо́льшей. Нужно принять во внимание, что население от случая к случаю доставало продовольствие посредством попрошайничества у вермахта, некоторые хранили в особых тайниках тщательно спрятанные запасы, а в остальном же народ приспосабливался совершенно непонятным для немцев образом выживать в голодные времена или поддерживать жизненные силы неполноценными суррогатами“.

У магазина, на углу Советской, на березе был повешен Сева Свирин за то, что он украл буханку хлеба. Большим подспорьем была чудом сохранившаяся коза. Мать, как и все местные жители, работала на заготовке дров. Зимой, когда было очень холодно, немцы ходили по домам и отбирали у жителей теплые вещи. Вещи нужны были им для немецкого госпиталя, который располагался в каменной школе и инвалидных домах, рядом с церковью Св. Ольги. В Дудергофе на пр. 25 Октября, д. 17 немцы открыли школу. Все дети с 6 лет должны были посещать школу. За прогулы наказывали розгами.

Из донесения немецкого командования: „В отношении состояния школьной системы также нельзя сказать ничего нового. Жалкие попытки изменить что-либо в сфере школьного образования были задушены все теми же проблемами: крайне тяжелое продовольственное положение и холод. Также сказывался недостаток преподавательского состава“.

Детей, пришедших в школу, раздевали и искали вшей. Немцы боялись тифа. Евгения Павловна помнит учителей Ольгу Ивановну Кирк и Эльфреда Яновича (фамилия стерлась из памяти) – эстонца по национальности. Учили читать, писать, преподавали Закон Божий. За провинности били розгами. После войны эти учителя были арестованы как пособники немцев. Когда пришли немцы, то нашлись предатели, и советских активистов расстреливали. Кто-то их выдал. Были люди, как финны, так и русские, которые добровольно предлагали свои услуги немцам. Во многих сообщениях руководителей партизанских отрядов в Ленинградской области говорится о том, что успешнее всего немецкая пропаганда работает там, где в деревнях финское и эстонское население. Отношение немцев к финнам было лояльное.

Приказом немецкого командования 18-й армии была объявлена перепись немецкого, финского и эстонского населения с целью обеспечения их продовольствием. „Регистрация эстонцев и финнов в компетенции 18-й армии закончилась. В общей сложности было зарегистрировано 11 415 эстонцев и 64 800 финнов. Изменение этой цифры возможно лишь