Дар волка. Дилогия (ЛП) - Энн Райс

— Он намеревается накормить все побережье, — торжественно произнес Маргон, — от южного Сан-Франциско до самого Орегона.

— Феликс, это ваш дом, — сказал Ройбен. — По-моему, план великолепный. — План действительно казался великолепным. И совершенно немыслимым. Ему хотелось расхохотаться.

Ему вдруг вспомнилось, как Марчент со счастливой улыбкой рассказывала о том, насколько «дядя Феликс» любил развлечения, и сейчас его так и подмывало разделить с Феликсом эту любовь.

— Я знаю, что моя племянница погибла совсем недавно, — сказал Феликс, вдруг сразу погрустнев. — Все время помню об этом. Но я не желаю, чтобы из-за этого все мы в наше первое Рождество сидели в тоске и унынии. И моя любимая Марчент ни за что не захотела бы такого.

— Феликс, калифорнийцы не предаются скорби, — сказал Ройбен. — По крайней мере, я никогда такого не видел. И не могу представить себе, чтобы Марчент была этим недовольна.

— Я думаю, она всем сердцем одобрила бы этот план, — сказал Маргон. — А идея о том, чтобы под видом отдыха скопом запустить сюда прессу, просто гениальна.

— О, это у меня далеко не главная цель, — ответил Феликс. — Я хочу устроить большой праздник, настоящее торжество. Дому необходимо проникнуться новой жизнью. Он снова должен сиять.

— Кстати, о вертепе… вы ведь говорите о композиции с Иисусом, Марией и Иосифом, верно? Но вы, по-моему, не верите в христианского Бога… — сказал Стюарт.

— Безусловно, нет, — ответил Феликс, — но ведь у местных жителей принято отмечать зимний солнцеворот именно так.

— Но разве это не ложь? — вскинулся Стюарт. — Ну, то есть разве мы не должны освобождаться от лжи и суеверий? Разве это не обязанность всех разумных существ? А ведь мы именно такие и есть.

— Нет, сказать, что все это ложь, будет неправильно, — сказал Феликс. Для внушительности он понизил голос, как будто осторожно намекал Стюарту на то, что не следует так резко судить сразу обо всем. — Традиции редко лгут, традиции — это отражение глубинных верований и обычаев народа. В них, в самой их природе, имеется собственная истина.

Стюарт, склонив голову, со скептической миной уставился на него голубыми глазами. Это выражение на мальчишеском веснушчатом лице всегда делало его похожим на мятежного херувима.

— Мне легенда о Рождестве кажется очень выразительной, — продолжал Феликс. — И всегда казалась. Я много думал об этом. Христианский Бог прежде всего изумительный символ вечного возрождения. А ведь в день зимнего солнцеворота мы именно это и празднуем. — В его голосе прорезалось нечто вроде благоговения. — Суть этого праздника — славное рождение Бога в самую темную ночь года.

— Хм-м-м… — с легкой насмешкой фыркнул Стюарт. — Если так, то, пожалуй, дело и не сводится к рождественским украшениям и грому хоралов из динамиков в торговых центрах.

— И никогда не сводилось, — вмешался Маргон. — Даже все нынешние ухищрения, которыми магазины заманивают покупателей, несут в себе отражение и древних языческих, и христианских начал, сплетенных воедино.

— В вас, ребята, до отвращения много оптимизма, — с величайшей серьезностью заметил Стюарт.

— Что тебе не нравится? — осведомился Маргон. — То, что мы не жуем наши сетования по поводу страшных тайн? А с какой стати? Мы живем в двух мирах. Так всегда было.

Стюарт явно растерялся, даже расстроился, но все же продолжал гнуть свое.

— Может быть, я не хочу больше жить в старом мире, — заявил он. — Может быть, я думаю о том, чтобы навсегда развязаться с ним.

— Мы имели в виду совсем не это, — отозвался Маргон. — Ты не даешь себе труда подумать.

— Я целиком и полностью за, — сказал Ройбен. — В прошлом меня всегда раздражали все эти хоралы, гимны, ясли и все прочее, потому что я никогда во все это не верил, но при таком подходе… что ж, я вполне могу с этим смириться. К тому же это понравится людям — я имею в виду все в целом. Мне еще не доводилось видеть рождественских праздников вроде тех, какие вы затеяли. Откровенно говоря, я вообще редко участвовал в рождественских развлечениях любого рода.

— Да, им это понравится, — согласился Маргон. — И всегда нравилось. Феликс умеет приводить их в восторг и делать так, чтобы им каждый год хотелось приходить сюда.

— Все пройдет наилучшим образом, — сказал Феликс. — Времени у меня достаточно, вполне достаточно, и денег на первый раз жалеть не будем. А к будущему году нужно будет подготовиться более тщательно. Кстати, на этот раз можно будет пригласить не один, а два или три оркестра. Один, небольшой, можно будет поместить в дубраве. И, конечно, прямо в этом зале, в углу, будет играть струнный квартет. Если удастся прикинуть, сколько будет детей…

— Ладно, понял: noblesse oblige, — сказал Стюарт, — но я больше думаю о том, как быть морфенкиндом, а не о смешивании эггногов для старых приятелей. И, действительно, как все это связано с жизнью морфенкиндов?

— Это я могу объяснить тебе прямо сейчас, — резко бросил Маргон, недовольно сверкнув глазами на Стюарта. — Праздник, как сказал Феликс, состоится за две недели до рождественского сочельника. Он будет очень кстати для того, чтобы ублажить ваших уважаемых родственников по части праздничных традиций. И даже больше того. У них останутся прекрасные воспоминания. А вот двадцать четвертого декабря здесь не должно быть никого, кроме нас, чтобы мы могли отпраздновать Йоле, ночь зимнего солнцестояния, как мы всегда это делаем.

— Это уже интереснее, — заметил Стюарт. — Но что же именно мы делаем?

— Пора тебе кое-что показать, — сказал Феликс. — Если идти от дома на северо-восток, то минут через десять ты попадешь на старую поляну. Она окружена большими, даже очень большими камнями. Между ними насквозь протекает небольшой ручеек.

— Я знаю это место, — сказал Ройбен. — Оно похоже на примитивную крепость. Мы нашли его с Лаурой. Поначалу мы не хотели перелезать через валуны, но потом нашли проход. Это место нас очень заинтересовало. — Перед ним как наяву возникла картина: солнечный свет, пробивающийся сквозь полог листвы, побеги, выросшие на старых пнях, толстый ковер прелых листьев под ногами и глубоко сидящие в земле серые замшелые валуны неправильной формы. Они нашли там дудочку, маленькую деревянную дудочку, очень миленькую. Он и подумать не мог, что она на что-то годится. А Лаура, конечно же, поняла, что годится. Она вымыла ее в ручье и сыграла несколько нот. Нет, даже коротенькую мелодию. Он вдруг услышал этот слабый жалобный звук, а Феликс между тем продолжал:

— Так вот, там мы много лет справляли наши обряды. — Он поглядывал то на Стюарта, то на Ройбена и говорил, как всегда, спокойно и убедительно. — От наших старых праздничных костров теперь не осталось и следа. Но именно туда мы приходим, собираемся в круг, пьем мед и танцуем.

— И косматые будут скакать там, — печальным тоном произнес Маргон.

— Я слышал эту фразу, — сказал Стюарт. — Вот только где? Звучит до ужаса зловеще, аж мурашки по коже. Мне нравится.

— Название рассказа, — подсказал Ройбен, — и очень навязчивая строка.

— Копай глубже, — улыбнулся Феликс. — Перелистай старинную Реймско-Дуэйскую Библию.

— Ну, конечно! — воскликнул Ройбен. — Конечно. — И он процитировал по памяти: — «Но будут обитать в нем звери пустыни, и домы наполнятся змеями, и страусы поселятся, и косматые будут скакать там. И будут перекликаться совы меж собой, и сирены в увеселительных домах».

Феликс коротко, одобрительно хохотнул; секундой позже его поддержал Маргон.

— Ну да, вы всегда приходите в восторг, когда гений умудряется распознать какую-нибудь заковыристую цитату! — сказал Стюарт. — Юное дарование снова попадает в цель! Ройбен, светило морфенкиндского детского сада!

— Учись у него, Стюарт, — сказал Маргон. — Он читает, запоминает и понимает. Он знаком с поэзией стародавних веков. Он думает. Он медитирует. Он растет над собой!

— Да-да, — подхватил Стюарт. — И Ройбен вовсе не живой парень, а картинка с обложки «Джентльменс куотерли».

— Вот тоска! — сказал Ройбен. — Надо было мне, после того как ты пришиб своего отчима, оставить тебя в том лесу под Санта-Розой.

— Нет, не надо было, — отозвался Стюарт. — Ты же знаешь, старина, что я шучу. А если серьезно: ты, наверно, какой-нибудь секрет знаешь, как запоминать такие вещи? У тебя в мозгах библиотечный каталог, да?

— У меня в голове компьютер, точно как и у тебя, — ответил Ройбен. — Мой отец — поэт. И он часто читал мне Книгу Исайи, когда я был маленький.

— Исайи!.. — с почти натуральным испугом повторил Стюарт. — Не Мориса Сендака или «Винни-Пуха»? Ну, если так, ты просто не мог не стать Человеком-волком и тебя нельзя мерить обычной меркой.

Ройбен усмехнулся и покачал головой. Маргон негромко, но с явным неодобрением рыкнул.

— Детский сад для морфенкиндов, — сказал он. — Нет, мне это нравится!