Время меча - Юрий Нестеренко

Поздним вечером того дня графиня выскользнула из палатки, где они ночевали вчетвером, и опустилась на колени возле остатков костра. В этой скудной на растительность местности топливо было проблемой, и костры использовали только для приготовления пищи, а не для обогрева — хотя ночи были холодными, и порою поутру на песке блестел иней. Тонкие ветки местного кустарника прогорали полностью, не оставляя углей. Однако на краю кострища Элине удалось отыскать дотлевающую веточку.

Она, разумеется, не подвергала сомнению собственные слова относительно полезности обеих рук и не собиралась жечь ладонь. Вместо этого она засучила левый рукав и наметила точку где-то посередине внутренней стороны предплечья. Поболтав веткой в воздухе, чтобы заставить красный огонек на конце разгореться ярче, Элина на всякий случай полностью выдохнула, чтобы лишить себя возможности закричать, и резким движением…

Боль пронзила ее руку, быстро распространившись, как ей показалось, от запястья до локтя. Не было никакого ощущения температуры — только боль, острая боль в невыносимо чистом виде. Элина судорожно сжала зубы, из глаз брызнули слезы. Титаническим усилием она удерживала руки в прежнем положении, не позволяя им отбросить ветку. «Раз-два-три-четыре-пять… „ Ей казалось, что она правильно считает секунды, но на самом деле цифры сменялись в ее сознании вдвое быстрее. Осознание этого мелькнуло на цифре «семь“, и она заставила себя продолжать. «… девять-десять-одиннадать-двенадцать… « На тринадцати судорожно прижимаемая к оголенной руке ветка сломалась, и тлеющий — на самом деле, уже почти погасший — кончик упал на песок. Элина упала на четвереньки, со всхлипом втягивая холодный ночной воздух. Слезы градом катились по лицу. Челюсти ныли. Но хуже всего, конечно, была боль на месте ожога, ставшая лишь чуть-чуть слабее после того, как исчезла ее первопричина. Элина вытащила из ножен меч и приложила пострадавшую руку к холодному металлу клинка. Стало легче, но не надолго…

Наконец, когда боль ослабла до такой степени, что графиня смогла стереть с лица страдальческое выражение вместе со слезами, она поднялась и нетвердой походкой двинулась к палатке. Она даже не взглянула на свою руку

— все равно было слишком темно. Что она найдет там утром? Большой волдырь? Или, может быть, бурое пятно обуглившейся кожи?

Элина осторожно пробралась на свое место в палатке. Другие ее спутники уже спали, но обожженная рука долго не давала графине уснуть. У Эйриха наверняка имелось какое-нибудь полезное снадобье — Элина знала, что в тюрьме у него отобрали только деньги — но тогда пришлось бы объяснять, что случилось, ибо такой ожог попросту невозможно получить случайно.

Наконец уже заполночь сон все-так взял верх над болью, но та не отпускала и во сне. Элине снилось что-то тягучее и неприятное; затем она вдруг услышала, что ее кто-то зовет. Ей показалось, что она проснулась, но на самом деле она все еще спала; однако образы сновидений куда-то исчезли, и остался лишь зовущий ее голос, а затем в темноте она увидела лицо Ральтивана Зендергаста. Он что-то говорил, и тихие голоса вторили ему; Элина и сама начала повторять его слова, и боль постепенно уменьшалась, уходила, таяла…

Наутро, когда Эйрих, обыкновенно просыпавшийся раньше всех, разбудил ее, от сновидения остались лишь самые смутные воспоминания. Зато вчерашняя сцена у кострища вспомнилась очень отчетливо. Элина мысленно сжалась, готовясь к возвращению боли… и ничего не произошло. Она опасливо потрогала свою руку сквозь рукав. Боли не было.

Лагерь меж тем готовился к новому дню пути. Караванщики гортанно перекликивались, верблюды нехотя распрямляли ноги, поднимаясь с холодной земли и позвякивая упряжью, охранники и путешественники выбирались из своих палаток, с хрустом потягивались со сна, распутывали ноги фыркавших паром лошадей, некоторые разминались с оружием, и их сабли весело сверкали на солнце. Элина посмотрела на них завистливо, а затем, отвернувшись спиной к палаткам, засучила рукав.

От вчерашнего ожога осталось лишь несколько чешуек мертвой шелушащейся кожи. Под ними была молодая розовая кожица.

Выходит, то, что привиделось ей ночью, не было сном. Через все эти сотни и тысячи миль славный старый Ральтиван услышал ее боль и помог ей. Но если ему это оказалось под силу, почему он ничего не сделал для нее раньше, когда она валялась в бреду на полу караван-сарая?

— Любуетесь пейзажем? — раздался рядом голос Редриха.

Элина поспешно одернула рукав.

— Было бы чем любоваться, — ответила она.

— В пустыне есть своя прелесть, — не согласился Редрих.

— Это еще не пустыня, — сзади к ним подошел Эйрих. — Настоящая пустыня будет дальше. Барханы, словно застывшие волны, до самого горизонта… Нет, вы только посмотрите, как он держит саблю! Вон тот, в синем тюрбане. Он, должно быть, возомнил, что с него пишут картину. Пока он так красиво замахивается, я бы уже десять раз проткнул его прямым колющим.

— А что, Эйрих, не показать ли нам этим желтолицым, как надо обращаться с оружием? — предложил герцог.

— Отчего бы и нет, — Эйрих обнажил меч.

Они отошли чуть поотдаль и скрестили клинки. Поединок двух белых на нетипичных для этих мест прямых мечах сразу привлек внимание нескольких зрителей — тем паче что мастерство фехтовальщиков заметно было даже неискушенному глазу.

— Издеваетесь, да? — обиженно пробурчала Элина, отвернулась и пошла укладывать палатку. Это был совсем не тот эффект, на который рассчитывал Редрих; его взгляд на мгновение растеряно скользнул за девушкой, и тут же клинок Эйриха уперся ему в грудь. Послышались одобрительные возгласы караванщиков.

— Хотите реванша? — осведомился Эйрих.

Герцог молча качнул головой. Конечно же, он хотел реванша. Но не в каком-то потешном бое на мечах.

Неделю спустя шедший на северо-восток караван покинул пределы полуострова и эмирата, вступив на земли Тагратского султаната. Большая часть крупных и богатых городов этой страны, включая столицу, находилась на севере, за хребтами Тагратского нагорья; южные же территории почти сплошь представляли из себя пустыню. Тем не менее, именно здесь проходил старинный караванный маршрут, кратчайшим путем связывавший Средний Восток с княжествами Кундийского полуострова. Существовал, конечно, и северный путь, которым обычно пользовались сами тагратцы. Некоторые торговцы и путешественники предпочитали переходу через пустыню плавание по океану, однако такое предприятие было более опасным. И в Срединном море кораблям грозили пираты и непогода, но тамошние воды бороздили целые военные флотилии, сильные бури были редкостью, а вдоль северного побережья располагалось немало портов. В этих же диких водах ничто не могло помешать пиратскому промыслу, а свирепые океанские штормы разбили немало злосчастных судов о пустынный, безжизненный берег, где даже выжившие в кораблекрушении вскоре погибали от жажды.