V. - Томас Пинчон

– Не понимаю, чего хочет Паола. Ты знаешь се лучше меня. Как по-твоему, что ей нужно?

Вопрос поставил Стенсила в затруднительное положение.

– А разве вы с ней… – увильнул он. – Как говорится…

– Нет, – ответил Профейн. – Нет, нет.

Но следующим вечером Стенсил снова появился в баре.

– По правде говоря, – честно признался он, – Стен-сил ее ни в чем убедить не может. А вот ты можешь.

– Не болтай, – сказал Профейн. – Пей. Через пару часов оба здорово нализались.

– А ты не думал о том, чтобы поехать с ними? – поинтересовался Стенсил.

– Я там уже был. Чего ради мне туда возвращаться?

– Но, наверное, Валлетта тебя – хоть чем-нибудь – привлекает? Пробуждает воспоминания об испытанных там чувствах?

– Я ходил в бар на Кишке [255] и надирался там, как все прочие. Был так пьян, что ничего не чувствовал.

Стенсилу от этого стало легче. Валлетты он боялся до смерти. Ему было бы спокойнее, если бы в этом долгом путешествии его сопровождал Профейн или кто-нибудь еще, чтобы а) присматривать за Паолой, б) не оставлять Стенсила в одиночестве.

Стыдись, сказала совесть. Старик Сидней поехал туда без единого козыря на руках. Один.

И чем это кончилось, подумал Стенсил, вздрогнув и криво ухмыльнувшись.

– Где ты живешь, Профейн? – перешел он в наступление.

– Да где придется.

– То есть корней нет. Как и у прочих. Любой из вашей Братвы мог бы хоть завтра собраться и рвануть хоть на Мальту, хоть на Луну. Спроси их почему, они ответят: а почему бы и нет.

– Все равно Валлетта мне до лампочки. – Хотя в этих разбомбленных зданиях, в разбитых желтоватых кирпичах и в бьющей ключом жизни Королевской дороги что-то, конечно, было. Как там называла Паола этот остров? Колыбель жизни.

– Всегда мечтал, чтобы меня похоронили в пучине морской, – сказал Профейн.

Если бы Стенсил сумел выстроить правильную ассоциативную цепочку, ему бы отлилось сердечной благосклонности полной ложкой. Но они с Паолой никогда не говорили о Профейне. Кто такой вообще был этот Профейн?

До сих пор никто. И они решили продолжить пьянку на улице Джефферсона, где раскручивалась вечеринка.

Следующий день, суббота. Утро застигло Стенсила, когда он носился по знакомым и сообщал всем, что у них с Паолой наметился третий спутник.

Третьего спутника тем временем мучило жуткое похмелье. А Его Девушку терзали страшные подозрения.

– Почему ты ходишь в «Ржавую ложку», Бенни?

– А почему бы и нет?

Она приподнялась, опершись на локоть:

– Ты впервые произнес эти слова.

– Мы каждый день что-то делаем впервые.

– А как насчет любви? – не задумываясь спросила Рэйчел. – Когда ты собираешься расстаться с девственностью своих чувств, Бен?

В ответ Профейн упал с кровати, быстро уполз в ванную и обнял унитаз, готовясь блевать. Рэйчел сложила руки перед грудью, как певица-сопрано на концерте:

– И это мой мужчина.

Профейн передумал блевать и стал корчить рожи перед зеркалом.

Рэйчел с распущенными и спутанными после сна волосами подошла сзади и прижалась щекой к его спине, как прошлой зимой на пароме в Ньюпорт-Ньюс прижималась Паола. Профейн рассматривал свои зубы.

– Отойди от меня.

– Ну-ну, – она даже не двинулась, – Всего одна порция дури – и ты уже на крючке. Ужели глас марихуаны слышу я?

– Это мой глас слышишь ты. Отойди. Она отошла.

– Достаточно или дальше, Бен? – Повисло молчание. Затем Профейн мягко произнес тоном раскаяния:

– Если я и на крючке, то только у тебя, Рэйчел О. – И воровато глянул на нее в зеркало.

– У женщин, – не согласилась сна, – У принципа брать и брать, который тебе кажется любовью. Не у меня.

Он принялся яростно драить зубы. Глянув в зеркало, Рэйчел увидела, как у него во рту и по обе стороны от подбородка расцветает громадный пенный цветок, словно язва проказы.

– Хочешь уйти, – крикнула она, – так уходи.

Он попытался ответить, но из-за щетки и зубной пасты нельзя было разобрать ни слова.

– Ты боишься любви, а это значит, что у тебя есть другая. Конечно, пока тебе не приходится отдавать, пока нет привязанностей, можно толковать о любви. Поскольку ничего серьезного в этой болтовне нет. Это лишь способ вознести себя. И унизить тех, кто пытается тебя понять, то есть меня.

Профейн булькал в раковине: отпивал из-под крана и полоскал рот.

– Видишь? – воскликнул он, переведя дух. – Что я говорил? Я же тебя предупреждал.

– Люди меняются. А ты что, не можешь постараться? – Будь она проклята, если заплачет.

– Я не меняюсь. Шлемили неизменны.

– Меня от этого тошнит. Может, хватит жалеть себя? Тоже мне, взял свою оплывшую, нелепую душу и развернул се во Вселенский Принцип.

– На себя посмотри со своим «МГ».

– Да при чем тут…

– Знаешь, что мне все время кажется? Что ты принадлежность машины. Только ты из плоти и потому развалишься быстрее нее. Машина долговечна, и, даже попав на свалку, она будет сохранять свои внешние очертания тысячу лет, пока се ржа не съест. А вот старушка Рэйчел к тому времени давно тю-тю. Ты запчасть, деталька, вроде радио, обогревателя или свечи.

Она совеем сникла. Профейн давил дальше:

– Я начал думать о себе как о шлем иле, которому надо опасаться мира вещей, после того как застал тебя наедине с твоим «МГ». Но мне тогда и в голову не пришло, что я вижу некое извращение. Тогда я просто перепугался.

– Отсюда видно, как мало ты знаешь о женщинах. Профейн принялся скрести голову, роняя на пол ванной внушительные хлопья перхоти.

– Слэб был у меня первым. Все эти упакованные в твид пижоны в Трокадеро Шлоцхауэра только ручки мне целовали. Бен, бедняжка, разве ты не знаешь, что юная девушка вынуждена выплескивать эмоции хоть на что-нибудь – на домашнего попугая, на машину; хотя чаще всего она вываливает их на себя.

– Нет, – сказал Профейн; в волосах у него был колтун, под пожелтевшими ногтями – омертвевшие частички скальпа. – Тут есть что-то еще. Не надо увиливать, не выйдет.

– Ты не шлемиль. Ничего особенного в тебе нет. Все в той или иной степени шлемили. Вылезай из своей раковины – сам увидишь.

Совершенно раздерганный Профейн застыл обмякшей грушей с мешками под глазами.

– Чего ты хочешь? Сколько я должен тебе дать? Этого, – он потряс перед ней дряблым и бесчувственным фаллосом, – достаточно?

– Недостаточно. Ни мне, ни Паоле.

– Да откуда ей…

– Женщина для Бенни найдется где угодно. Пусть хоть это тебя утешит. Всюду найдется дырка, в которую можно спокойно вставить, не боясь утратить свое драгоценное шлемильство. – Она расхаживала по комнате, громко топая. – Ну, ладно. Мы все шлюхи. Цена одинакова для всех и за все – рядышком, бочком, рачком, язычком. Ну что, готов платить, милый? Хоть по велению разума, хоть по велению сердца?

– Если ты думаешь, что мы с Паолой…

– Да хоть с кем угодно. И до тех пор, пока функционирует твоя пружинка. Выстроится целый ряд таких же идиоток, как я, разве что некоторые будут покрасивее. Это с каждой может статься, поскольку у всех нас есть вот эта штучка, – она положила руку себе между ног, – и к ее зову приходится прислушиваться.

Рэйчел улеглась на кровать.

– Давай, малыш, – сказала она, едва сдерживая слезы, – Это задаром. Ради любви. Залезай. И приятно, и бесплатно.

Профейн вдруг совершенно не к месту вспомнил мнемоническое руководство радиотехника Хиросимы для определения величины сопротивления по цветовой кодировке.

Грязным Членом Крутя, Оскверним Женский Зад Бессловесной Фигуры, Заваленной в Сад (или «Благодушной Фиоле Засунем Снаряд»). И приятно, и бесплатно.

Можно ли измерить их сопротивление в омах? Когда-нибудь, упаси, Господи, появится электронная женщина-робот. Может, ее назовут Фиолой [256]. Возникает затруднение – заглядываешь в руководство пользователя. Концепция съемных модулей: пальцы чересчур толстые, сердце слишком горячее, рот великоват? Заменил – и порядок.

И все-таки он залез на Рэйчел.

Хотя Мафия сидела за решеткой, а часть Братвы, отпущенная под залог, вела себя смирно, вечером «Ржавая ложка» расшумелась сильнее обычного. Как-никак был субботний вечер на исходе самых жарких дней лета.

Перед закрытием Стенсил подошел к Профейну, который весь вечер пил, но почему-то оставался трезвым.

– Стенсил слышал, что у вас с Рэйчел не все ладно.

– Не начинай.

– Стенсилу сказала Паола.

– А ей сказала Рэйчел. Чудесно. Купи мне пива.

– Паола тебя любит, Профейн.

– Думаешь, ты меня потряс? Что ты ко мне лезешь, умник?

Стенсил-младший вздохнул. Рядом звякнул колокольчик.

– Пора, джентльмены, прошу вас, – воззвал бармен. Вся Шальная Братва благожелательно принимала такие типично английские штучки.

– Что пора? – передразнил Стенсил. – Пиво пить, разговоры разговаривать? К новой бабе, на новую пьянку? Короче, пора заниматься всякой ерундой, а для важных дел времени нет. Профейн. У Стенсила сложности. С женщиной.