Великий Столыпин. «Не великие потрясения, а Великая Россия» - Сергей Степанов

Подполковник Кулябко очень странно командовал своим осведомителем в театре. В антракте он приказал ему возвратиться домой и проверить, на месте ли Николай Яковлевич. Богров ушел, затем вернулся с сообщением, что все в порядке. Охрана не хотела впускать его в театр, так как его билет уже был надорван. Но вмешался Кулябко и, обняв своего агента, увел его внутрь здания. В следующем антракте начальник охранного отделения вновь приказал ему ехать домой. Богров сделал вид, что уходит, незаметно вернулся в зрительный зал и направился к Столыпину, прикрывая браунинг театральной программкой.

Когда стрелявшего схватили, через толпу протиснулся Кулябко и, взглянув в его залитое кровью лицо, прохрипел: «Это Богров!» Ротмистру П.Т. Самохвалову было дано распоряжение, не теряя ни секунды, мчаться к дому Богрова и арестовать скрывавшихся там злоумышленников. Вместе с филерами, сторожившими подъезд, жандармы ворвались в квартиру. Все двенадцать комнат оказались пустыми. «Где же ваши террористы?» – спросил ротмистр. «Теперь ясно, что морочил он нас», – ответил старший филер.

Пламенный революционер?

Рискованный замысел Богрова удался. На допросе он признал: «Все рассказанное мной Кулябко было вымышленным». Никогда не останавливался у него на квартире Николай Яковлевич, никогда не приезжала девица с бомбой Нина Александровна. Вся история с мнимыми террористами была придумана, чтобы к Столыпину мог приблизиться настоящий убийца. За границей Богров купил браунинг. Он брал его с собой в Купеческий сад, но в последнюю минуту не решился стрелять. Зато в театре он не растерялся.

Самое существенное Богров рассказал ночью 1 сентября. На трех остальных допросах, продолжавшихся до 6 сентября, он вносил отдельные дополнения. Допросы проводили судебный следователь по особо важным делам В.И. Фененко и жандармский подполковник А.А. Иванов. Последний вспоминал, что «Богрова допрашивать было чрезвычайно трудно, он нервничал и постоянно отвлекался посторонними разговорами».

На основании пункта 1 статьи 18 Положения об усиленной охране Богров был предан военно-окружному суду «для осуждения и наказания по законам военного времени». Суд в составе генерал-майора Рейнгардта, одного полковника и трех подполковников проходил 9 сентября в одном из помещений так называемого Косого Капонира Печерской военной крепости-склада. Там же содержался под стражей и Богров.

Обвинителем выступал генерал-лейтенант Костенко, от защитника подсудимый отказался. По словам Костенко, «во время судебного заседания Богров держал себя корректно и совершенно спокойно, говорил он, обращаясь больше к публике, в числе которой были министр юстиции Щегловитов, командующий войсками, его помощник, киевский губернатор и предводитель дворянства, комендант, чины гражданской и военной прокуратуры»[365]. Заседание началось в 4 часа дня и продолжалось примерно до половины десятого вечера. После получасового совещания судьи огласили приговор. Богров был признан виновным в преднамеренном убийстве Председателя Совета министров и приговорен к повешению.

К судебному делу подшито его прощальное письмо родителям. Сверху надпись – «один лист бумаги выдан арестованному Богрову. Караульный начальник штабс-капитан Юрасов. 10 сентября 1911 г.». Далее текст письма, написанного рукой смертника: «Косой Капонир. Дорогие мама и папа! Единственный момент, когда мне становится тяжело, – это при мысли о вас, дорогие мои. Я знаю, что вас глубоко поразила неожиданность всего происшедшего, знаю, что вы должны были растеряться под внезапностью обнаружения действительных и мнимых тайн. Что обо мне пишут, что дошло до сведения вашего, я не знаю. Последняя моя мечта была бы, чтобы у вас, милые, осталось обо мне мнение, как о человеке, может быть, и несчастном, но честном. Простите меня еще раз, забудьте все дурное, что слышите, и примиритесь со своим горем, как я мирюсь со своей участью. В вас я теряю самых лучших, самых близких мне людей и я рад, что вы переживете меня, а не я вас. Целую вас много, много раз. Целую и всех дорогих близких и у всех, всех прошу прощения. Ваш сын Митя. 10 сентября 1911 г.»[366].

В ночь на 12 сентября в камеру смертника вошли судебные чиновники. Как передавал один из тюремщиков, проснувшийся Богров сказал им: «Самая счастливая минута в моей жизни только и была, когда узнал, что Столыпин умер». Приговоренного вывели на один из фортов – Лысую гору, где была установлена виселица. Много лет спустя палач Юшков рассказывал, что он набросил петлю на шею Богрова и выбил из-под его ног табурет. «Но вдруг молниеносно по виселице зазмеилась веревка, и повешенный упал на землю. Присутствующие охнули. Все поняли, что случилось «страшное» и неожиданное: не-ужели слепой случай освободит от смерти убийцу Столыпина? Но уже раздался свирепый окрик вице-губернатора, сопровождавшийся ударом кулака в спину палача: «Повесить!» Юшков торопливо стал вторично налаживать петлю на шею Богрова. Из-под мешка послышалось надорванное, скрипучее и бессильное: «Сволочи!»[367]

Рассказ, основанный на воспоминаниях палача, не очень достоверен. Во всяком случае никто из присутствовавших при казни не говорил об оборвавшейся веревке. Но даже враждебно настроенные свидетели признавали, что Богров сохранял полное присутствие духа. Он пошутил по поводу фрака, в котором его привезли на казнь. Стоя на табурете, просил передать последний привет родителям. Когда прошло положенное по закону время, тело Богрова вынули из петли, и врач констатировал смерть.

Несмотря на мужественное поведение, обычно превращавшее казненного в революционного героя, о Богрове высказывались нелестные суждения. В его биографии было слишком много темных пятен, чтобы современники могли дать ему однозначную оценку. Споры о Богрове начались почти сразу после казни. В 1914 г. были опубликованы две работы с противоположными выводами. Публицист Л. Ган рассматривал события 1 сентября с официальной точки зрения, используя правительственные источники. Для него Богров был обычным секретным агентом. Вторую работу написал А. Мушин. За псевдонимом Мушин, очевидно, скрывался человек, хорошо знакомый с анархистским подпольем. (Возможно, им был анархист В.И. Федоров-Забрежнев.) Он воспользовался личными документами, предоставленными ему родственниками Богрова. Мушин оспаривал факт сотрудничества героя своей книги с политической полицией. Богров, по его словам, только делал вид, что работает на охранку. Он руководствовался принципом «цель оправдывает средства», что, с точки зрения Мушина, являлось вполне оправданным. «Революционеры никогда не были и не будут морально чисты. В их партийном обиходе принимают права гражданства действия и поступки, ничем не отличающиеся от приемов правительственных агентов»[368].