ОСС 117. Совершенно секретно - Жан Брюс

– Сюда. Третья кровать слева. Остальные все заняты. Если будете выходить, вещи оставьте в шкафчике рядом с вашей кроватью.

Она вышла и закрыла дверь.

В комнате, где едва хватало места для двух кроватей, стояло шесть. В изголовье каждой находилась маленькая металлическая тумбочка. Юбер обрадовался, что оказался в углу, и спросил себя, кем окажутся его соседи. Это было не смешно.

Он сунул котомку в шкафчик и спустился: надо было осмотреть порт и пополнить запасы продуктов, истощившиеся за время дороги.

После тридцати шести часов допросов, из них более двадцати с применением мер физического воздействия, рыбак Такара по-прежнему отказывался говорить.

Владимир был взбешен. Взбешен и сбит с толку. К ярости, вызванной удивительным сопротивлением Такары, добавлялось смятение, возникшее от полученных у Китайца сведений и усилившееся после телефонного звонка Михаила Григорьева, его коллеги из Адатиума. В обоих случаях было названо имя Лин Манновой, что сильно его смущало.

Владимир покачал круглой головой. "Совпадение", подумал он, отказываясь поверить, что прекрасная Лин может быть замешана во что-то противозаконное. Она была порядочной женщиной, на которой он давно хотел жениться.

Он заставил себя не думать больше о деле "Сихоты", которое собирался закончить за час и которое приобрело необычайный размах.

Факты были известны. Ночью радарная станция сообщила об обнаружении неустановленного судна в обычном месте лова Такары. Тот вернулся раньше, чем обычно, и заявил пограничному контролю, что у него порвалась сеть... Так, наверняка это не проверили. Сделать. В момент проверки Кунг был на судне, и офицер пограничного катера, поднимавшийся на борт, уверял, что там никто не мог спрятаться, разве что под рыбой. Через полчаса – нормальное время – Такара привел "Сихоту" на обычное место стоянки в порту Ногликов и бросился в милицию, где заявил, что Кунг упал в море, а он не смог его вытащить. Обыск, проведенный на борту судна, позволил обнаружить мужскую одежду без запаха, про которую Китаец сказал, что ее недавно стирали, но не на Сахалине.

Тело Кунга найдено не было, хотя море должно было его выбросить в ближайшие сорок восемь часов, если он утонул так близко от берега, как утверждал Такара.

В конце концов Такара вполне мог взять кого-то на борт в море, убрать Кунга, чтобы тот его не выдал и... неизвестный вполне мог избавиться от одежды в нескольких кабельтовых от берега и добраться до него вплавь. Возможно, он ждал в каком-нибудь укрытии, пока Такара принесет ему одежду.

Владимир вдруг почувствовал, что сильно возбудился от этой мысли, и быстро принял решение.

После разговора с Китайцем он отдал куртку, брюки и рубашку, найденные на "Сихоте" оперативнику, который сразу же уехал в Гродеково, где была очень хорошо оборудованная лаборатория. Химики шахтоуправления сумеют заставить эту одежду заговорить. Оперативнику было приказано позвонить по телефону сразу, как только станет известен результат.

Владимир не счел нужным послать туда ботинки и сейчас обрадовался этому. Он взял их из шкафа, прошел в питомник, отвязал Японца – служебную собаку, приписанную к управлению, и увел его на поводке.

В течение десяти минут они медленно продвигались от дамбы, замыкавшей порт с юга. Собака, долго нюхавшая ботинки, ходила туда-сюда по узкому пляжу, уткнувшись носом в серый песок...

И вдруг пес остановился. Владимир с сильно забившимся сердцем тоже остановился. Они стояли внизу склона холма перед домом Лин Манновой.

Японец завыл, возбужденно забегал по кругу и направился прямиком к извилистой тропинке, идущей вверх между кустов. Владимир недоверчиво пошел за ним...

Двор, засыпанный галькой, низкий, пустой дом. Владимир вытащил "наган". Человек, если он существовал, мог спрятаться в доме без ведома хозяйки и до сих пор находиться там. Собака обошла двор и, остановившись перед дверью, залаяла.

Держа револьвер в руке, Владимир подошел к двери и достал из кармана отмычку, с которой никогда не расставался. Без труда открыв замок, он вошел в дом. Собака бросилась в прихожую, свернула в столовую, подбежала к комнате, где Юбер мылся, потом вернулась и стала скрестись в дверь спальни, соседней со спальней Лин. Владимир открыл ее. Собака влетела в комнату, вскочила на кровать, разворошила всю постель, спрыгнула на пол и, уставившись на хозяина, снова залаяла.

Владимир, бледный, как мертвец, не решался поверить своим глазам. "К счастью, я никому ничего не сказал", – машинально подумал он.

Собака снова выбежала во двор и там лихорадочно нюхала землю. Владимир позвал ее, и она неохотно вернулась. Чекист закрыл дверь дома и стал проводить обыск. Ничего.

Они вышли. Владимир запер дверь отмычкой и последовал за собакой, бежавшей вглубь суши. Человек, побывавший в доме Манновой, очевидно, ушел в этом направлении.

Через двадцать минут Японец остановился в лесу на шоссе Ноглики – Адатиум перед камнем с указателем: Адатиум 84 – Нуиво 5.

Здесь след обрывался.

7

Юбер снова проснулся мгновенно. В комнате было светло. Напротив него человек с виноватым видом держал в руке кисточку для бритья. Двое или трое запротестовали. На другом конце комнаты вскочил высокий тощий тип с блуждающими глазами, спрашивавший:

– Который час, а? Который час? А?

– Заткнись! – бросил ему ближайший из соседей. – Дай нам поспать.

– Полшестого, – ответил человек с кисточкой и, увидев, что Юбер проснулся, покачал головой и сказал ему, посмеиваясь:

– Ну, приятель, ты даешь! Не понимаю, как ты вчера дошел! Я редко видел, чтобы кто-нибудь так надирался!

– Заткнись! – отозвался Юбер, чтобы остаться в своей роли и, отвернувшись, уткнулся лицом в подушку.

Накануне, чтобы сразу пресечь все попытки завязать разговор, Юбер не придумал ничего лучшего, как притвориться пьяным. Все пятеро соседей по комнате клюнули на эту удочку, а один из них даже по-братски помог ему раздеться и лечь в постель. Теперь ему надо было дождаться, пока все уйдут, и встать последним.

Он снова заснул. В семь часов кто-то разбудил его, тряся за плечо, и крикнул:

– Эй! Товарищ! Семь! Ты должен идти на работу...

– Семь часов? – переспросил Юбер. – У меня есть время. Много времени.

Сосед оставил его в покое и ушел. В половине восьмого его заставила встать пришедшая уборщица. Он прошел к общему умывальнику в глубине коридора, умылся, побрился, потом, вернувшись в комнату, оделся под равнодушным взглядом уборщицы, видавшей и не такое.

Когда он шел по вестибюлю к выходу, его окликнул администратор:

– Товарищ Ворошин, вам записка.

Юбер взял запечатанный конверт и сунул в карман, несмотря на снедавшее его любопытство. Тусклые глаза администратора проследили за его жестом.

– Вы останетесь на следующую ночь, товарищ Ворошин? Я должен знать это сейчас.

Юбер пожал плечами.

– Пока не знаю. Скажу через час.

– Но не позже, а то я велю вынести ваши вещи вниз и сдам место другому.

– Хорошо.

Он неторопливо вышел, дошел до порта и только тогда вскрыл конверт. Внутри лежал листок белой бумаги с напечатанным на машинке текстом:

"Приходите как можно скорее. Проспект Победы, д. 27, второй двор, лестница слева, пятый этаж, дверь 6".

Никакой подписи. В принципе, приглашение могло исходить только от Манновой. В принципе...

Юбер заучил адрес наизусть и съел записку. Судя по описанию, речь шла о современном и очень большом здании.

Он набрался смелости и спросил дорогу у прохаживавшегося по тротуару милиционера. Проспект Победы находился недалеко. Надо было пройти метров триста по набережной и свернуть направо.

Дом оказался двенадцатиэтажным, бетонным. Фасад не был завершен. Юбер без колебаний вошел под широкую арку, пересек первый двор и попал во второй. Лестница слева, пятый этаж. Хорошо, что не двенадцатый, а то лифт пока не работал.

Дверь с цифрой 6. В темном коридоре его охватило неприятное предчувствие. А если это ловушка? Нет, не может быть. Если бы чекисты хотели его арестовать, то пришли бы в гостиницу. Это было проще.

Юбер поднял руку, чтобы постучать, но дверь открылась и из прихожей, еще более темной, чем коридор, прозвучал хорошо знакомый ему голос:

– Входите.

Он подчинился, почувствовав облегчение. Лин провела его в довольно просторную комнату, хорошо освещенную большим прямоугольным окном. Он быстро окинул взглядом декор и повернулся посмотреть на нее. Она была одета в довольно элегантное серое шерстяное платье, и его снова очаровал блеск голубых глаз на ее темном, как старое золото, лице. Потом он увидел в этих глазах тревогу и нахмурил брови.

– Прошу прощения за вчерашнее утро, – машинально сказал он. – Я вел себя, как хам, о чем сильно жалею.

Маннова нетерпеливо махнула рукой и ответила ледяным тоном:

– Речь не об этом! Я увидела вас в окно, почему и открыла дверь...