Акулы из стали (сборник) - Эдуард Овечкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ну наконец-то. Хоть поживу в своё удовольствие. Доча! Папа с моря вернулся!
Шутила, конечно. На удивление дружная семья у них была. Я даже иногда им завидовал.
А ещё – товарищи. Они постоянно гибнут и умирают. Они горят, тонут, калечатся или сжигают свои внутренности палёным спиртом. Или просто падают с груши и разбивают себе голову, когда собирают урожай в долгожданном и редком летнем отпуске. Но таких товарищей, которых я приобрёл на флоте, я больше не встретил ни разу за всю свою жизнь. Мы всё делали вмести: перевозили друг друга с квартиры на квартиру, скидывались едой для тех, у кого были дети, веселились, горевали, воевали, ели, курили, ходили по бабам в Северодвинске и Оленьей Губе… Дружба наша была непрерывной, круглосуточной и безвозмездной. Могли бы и умереть вместе, но нам повезло.
Где же тут Романтика? Вы не поверите, но в КАЖДОМ СЛОВЕ. В конце концов, морской волк понимает, что все его представления о морской романтике были смешны своей наивностью и примитивностью. На самом деле всё гораздо красочнее и грандиознее.
Тяжёлая мужская работа, лишения и Смерть за плечом приносят в его жизнь такую Романтику, о которой он и мечтать не смел. Настоящую, если вы понимаете, о чём я. Не каждый, конечно, может это выдержать.
Но кто смог, тот меня поймёт.
По системе Станиславского
Столкнулся тут несколько раз с каким-то непонятным недопониманием того, что все офицеры военно-морского флота – это люди с высшим образованием. И ещё больше люди не понимают, как офицеры его получают-то, если они вроде на службе всё время, и откуда у них тогда дипломы берутся государственного образца. Сейчас расскажу вам одну историю, вспомнилось тут.
Офицеры не сразу рождаются офицерами, а обычными, на первый взгляд, детьми. Потом они растут – как все, ходят в школу и даже, может, и не сразу хотят стать военными, а тем более моряками. Как все нормальные дети мужского пола, они сначала хотят стать космонавтами или пожарными, а потом юристами или программистами, а может быть, и вовсе директорами заводов. А потом они начинают читать всяких капитанов Бладов, смотреть фильмы про секретные фарватеры. И в их не заматеревших ещё душах начинает зреть Мечта, обильно сдобренная неуёмной юношеской фантазией, и вырастает она до каких-то невиданных масштабов и приводит в военное училище. В военно-морское, конечно, если романтика прямо из всех щелей сквозит, даже тех, которые прикрыты нижним бельём и шапкой.
В военно-морском училище эти дети сразу начинают служить и учиться одновременно. То есть особенно в первые два года из пяти (а четырёхлетнее высшее образование мы в расчёт брать не будем, как неполноценное для нормальной жизни) курсанты живут примерно как солдаты в армии, с той только существенной разницей, что «солдат спит – служба идёт», а курсант в это время ещё с головой окунается в получение высшего образования. Высшая математика и всё прочее складывается со стояниями в караулах, уборкой территорий, учениями и даже чисткой картошки. Вот, например, заступаете вы на дежурство в хозяйственный взвод. Естественно, идёте туда только после того, как у вас закончились все занятия и прошла самостоятельная подготовка, то есть поздно вечером. И приходит вас в скользкую кафельную комнату пятнадцать человек, а вас там ждёт пара тонн картошки, которую нужно начистить на всё училище на завтра. А машина для чистки картошки почти всегда не работает.
Ну, картошке-то всё равно, вы же понимаете, она лежит в предвкушении ласк юношеских ладоней и сама себя чистить не собирается абсолютно. И вот садитесь вы кружком с ножиками на стульчики, ставите лагуны и начинаете. Сначала, конечно, даже весело. В магнитофоне играет группа «Кино», вы травите анекдоты и тренируетесь подкалывать друг друга за малейшие проступки и неловкие ситуации. Но это первых часов пять-шесть. Потом, конечно, становится грустно, скучно и хочется спать даже больше, чем ебаться (уж простите, но более подходящего по глубине трагизма сравнения тут и не подобрать). И так продолжается до шести утра, например, а один раз до полвосьмого даже было.
И что, вы себе думаете, делают эти юноши дальше? А я вам скажу – идут на занятия, а первые две пары у них высшая математика. И вот приходит к ним в класс маленькая сухонькая пожилая женщина, которая так-то преподаватель высшей математики с какой-то там учёной степенью, и смотрит на них из-под своих очков, и видит пятнадцать зомби с красными глазами и бледными лицами, и спрашивает у старшины класса:
– А что случилось-то? Война, что ли, была ночью?
– Так точно! – отвечает ей наш старшина класса Антон. – Воевали с корнеплодами до семи тридцати! Но мы победили, не волнуйтесь!
И пожилая учительница смотрит на свой конспект и план занятия, на наши тела, которые – даже без очков видно, что без мозгов, и говорит:
– Идите в роту спать, потом наверстаем.
Ну, вот как было не расцеловать от восторга эту дивную женщину?
Но кроме всего этого мелочного ещё же и тяга к прекрасному есть! И я не только о девушках говорю сейчас, с ними-то всё понятно, пассионарности молодых и здоровых мужских организмов позавидовали бы и монголо-татары образца тысяча двести тридцать шестого года, это же и так всем ясно. Я говорю сейчас о тяге к искусству. Хотя всё-таки к девушкам она была сильнее, чего уж тут.
Мы тогда на втором курсе военно-морского училища учились, когда в Севастополь приехал «Сектор Газа». Группа легендарная в те времена, кто не знает – сам дурак. Пропустить концерт классиков российского панк-рока не представлялось возможным, и мы с другом Славой купили билеты. Накануне подходим к командиру роты и объясняем ситуацию, просимся у него во внеочередное увольнение для повышения своего культурного уровня. Он, естественно, интересуется, что за группа такая, какие песни поёт и достойно ли вообще будущему цвету нации посещать их. Мы ему рассказываем истории, что это вокально-инструментальный ансамбль, поёт, в основном, о любви, но есть и про Родину пара песен, про голубей там…
А был у нас Дима один – молдаванин с такой смешной фамилией, что его даже не дразнили ей – она была настолько смешная, что и дразнить было не смешно. Дима был хорошим, добрым парнем, но, как и любой подросток в семнадцать лет, хотел казаться крутым. Поэтому сразу объявил нам, что, вообще-то, у него в школе было прозвище Рысь – за его дерзкий характер и общую охуенность организма в целом. Ну, окей, сказали мы Диме и начали тотчас называть его Одноухая Рысь, так как одно ухо у него было порвано в детстве, неправильно срослось и смешно торчало вбок. Прозвище к нему приросло так сильно, что даже командир роты его так называл периодически.
Один недостаток был у Димы – он почему-то решил, что обязательно должен выучиться играть на гитаре и петь. Пел он плохо, играл фальшиво, но тренировался без устали. Естественно же, на чём он тренировался? Ну, конечно же, на песнях «Сектора Газа». Днями и ночами он сидел на подоконнике в умывальниках и пел. Ну, это он так думал, что пел. Заходит ночью в роту командир, который стоит дежурным по факультету, а среди общей звенящей тишины из гальюна доносится бреньканье гитары и рысиный голосок.
– Чтобля? АПЯТЬ? – возмущается командир и идёт в умывальники.
– Дмитрий! – орёт он ещё в коридоре. – Что за вакханалия после отбоя?!
Дима выскакивает с выпученными глазами в центральный проход:
– Я какал, тащ командир! У меня что-то с желудком!
– А, так это ты срал! А я уж подумал, что поёшь опять! Ну-ка, марш в койку, Флуераш недоделанный!
И вот, значит, вызывает его к себе, не веря нашим честным, как озеро Байкал, глазам, командир и спрашивает: а знаешь ли ты, Одноухая Рысь, песни ВИА «Сектор Газа»? Естественно, Дима их знал. Мало того, он кроме них вообще ничего играть не умел, а тут ещё так обрадовался такому неожиданному феерическому своему успеху, что не обратил внимания, какие страшные глаза мы ему показываем… Командир просит его исполнить какую-нибудь композицию, например, про любовь. Дима же рад стараться, забабахивает ему песню «Носки». Ужасно, конечно, в исполнении Димы. Командир бороду почесал и говорит: ребята… идите-ка вы… со своим концертом…
Ну, мы же моряки, чё. Отсутствие официальной бумаги не помеха в достижении поставленной цели. Приехали к Славе домой переодеваться. Решили, вполне логично, что там на концерте будут же одни панки и в нашей обычной одежде идти туда можно, но вряд ли это будет полезно для нашего здоровья и красоты. Сахарным сиропом наставили себе ежей на головах, оделись в какую-то рвань, найденную во всех закутках, по соседям ещё прошлись, старую одежду спросили, цепочек на все места себе навесили, даже от унитаза цепь мне на джинсы его старшего брата пошла. Оценили себя: не, ну как на картинке красавчики, на!
По дороге купили бутылку пива и прополоскали ей обильно зубы, чтоб, значит, и пахнуть, как панки. На одежду пивом побрызгали для аутентичности аутфита.