Ты изменил мою жизнь - Абдель Селлу

— Не будут. Мы их предупредим. Они будут знать, что сегодня ночью ты точно в безопасности.

Я заказываю сэндвич с доставкой. Протягиваю двадцать франков дежурному, который с опаской смотрит на меня. Из новичков, еще боится нас, злодеев, — но таки бежит мне за бутером.

Он меня раздражает, и я ору на него:

— Эй, урод! Я сказал: кетчуп и горчица, и никакого майонеза! Ты даже простой заказ не можешь выполнить! Отличное приобретение для органов правопорядка, нечего сказать!

В одном углу камеры какой-то бомж потягивает вино, в другом хнычет старик. Из открытой двери кабинета раздается голос:

— Селлу, а ну взял и заткнулся.

— Господин инспектор, а этот ваш щенок зажал мою сдачу!

Из кабинета снова раздается усталый голос:

— Салага, а ну вернул Селлу деньги.

Болван мямлит, что у него и в мыслях не было. А я тем временем жру.

Я работаю в одном и том же квартале и регулярно натыкаюсь на одних и тех же копов. Вернее, это они натыкаются на меня. Мы уже прекрасно знаем друг друга, можно сказать, стали закадычными друзьями. Иногда они предостерегают меня:

— Селлу, ходи осторожно, часики тикают… Ты в курсе, что после твоего следующего дня рождения тебя могут посадить?

Мне смешно. Но не потому, что я им не верю. Я верю. Зачем им врать. Но, во-первых, я не боюсь того, чего не знаю. А во-вторых, что-то подсказывает мне, что в тюрьме не так уж страшно. И оттуда быстро выходят. Я знаком с сенегальцами, которые охотятся на девчонок. Их то и дело сажают за групповые изнасилования.

Максимум на шесть месяцев. Они выходят из тюрьмы, набрав пару лишних килограммов, со свежей стрижкой, и тут же начинают все по новой. Как-то один из них сел на три года, но только потому, что выбил девчонке глаз монтировкой. То, что он сделал, отвратительно, но он все равно скоро выйдет..

Вот поэтому тюрьма меня не пугает. Если бы там было так страшно, то те, кто там был, постарались бы больше туда не попадать. Короче, я могу спокойно доесть свой сэндвич, бояться нечего. Завтра я выйду. Наступает хорошая погода, женщины снова наденут красивые платья, мы с приятелями будем тусить, ночевать в электричках между Орсэ и Понтуазом, Понтуазом и Версалем, Версалем и Дурдан-ля-Форе.

На моем счету в банке кругленькая сумма. Почти двенадцать тысяч франков. У меня есть у кого переночевать в Марселе, в Лионе и еще в одном месте, под Ла-Рошелью. Впереди клевые каникулы. А там посмотрим. Так далеко я не загадываю..

Я как-то замотался и не отпраздновал свое восемнадцатилетие. Был чем-то занят, похоже. Но, видимо, его отметили полицейские в своих записных книжках. Приняли меня сразу — и тогда, когда я меньше всего этого ждал. В тот день у меня не было причин убегать — я собирался отдохнуть вдали от Парижа. Они сцапали меня как последнего долбака.

Я не знал, что жалобы, накопившиеся от туристов за несколько месяцев, могли обеспечить мне несколько лет в тюрьме..

Я и в самом деле жил как дикий зверь, не обращая внимания на то, как проходит время. Пока я оставался несовершеннолетним, меня можно было наказывать только по мелочам, а посадить в тюрьму — нельзя. Но теперь все изменилось. Все, что я натворил до совершеннолетия, отлилось в граните моего дела — и говорило не в мою пользу..

Если бы я исправился после 25 апреля 1989 года — дня, когда мне исполнилось восемнадцать лет, — то они ничего не смогли бы сделать. Но я ни о чем не подозревал, был беспечен и, как конченый дятел, продолжал вести себя как привык. То есть хреново. И рано или поздно все должно было прийти к ожидаемому финалу..

Я был на Трокадеро. Шел в метро по переходу, по широкому и длинному коридору, где в любое время года гуляет ветер, срывая клетчатые кепки со стариков и шелковые платки с женских шей. Навстречу мне шла пара, оба в джинсах, у мужчины на шее висел фотоаппарат, женщина была в бежевом плаще. На секунду я задумался: стоит попытаться или нет.

На фиг надо, я уже перевыполнил план на сегодня, можно не связываться. Слава богу, что я удержался..

Это были полицейские в штатском. Когда они поравнялись со мной, я почувствовал, что меня схватили за локти и запястья, еще трое (откуда они только взялись?!) повалили меня на пол, надели наручники и понесли к выходу. Это заняло всего несколько секунд. Настоящее похищение.

Серый асфальт, размазанные жвачки, тонкие щиколотки, туфли на шпильках, брюки со стрелкой и кожаные ботинки, поношенные кроссовки и волосатые ноги, использованные билетики на метро, скомканный бумажный носовой платок, упаковка от «Твикса», окурки… Я понимаю, почему Супермен не летает так близко к земле..

Наконец меня поставили на ноги.

— Эй, я вас не знаю! Вы что, новенькие? За что меня арестовали?

Я хотел услышать официальную причину, по которой меня затолкали в эту красивую чистенькую полицейскую машину. Пусть они сами мне скажут. Я не собирался облегчать им работу.

— Нападение и кража. Тебя видели вчера. И даже сделали несколько отличных снимков. И сегодня утром тоже.

— Да? И куда же мы едем?

— Узнаешь.

Но я не узнаю́. Я тут никогда не был. Они, наверное, построили фальшивый полицейский участок, как в «Афере» с Робертом Рэдфордом и Полом Ньюманом. Те же облезлые стены, скучающие полицейские, печатающие рапорта́ на грохочущих машинках, то же равнодушие, с каким смотрят на арестованного… Меня сажают на стул.

Хозяин кабинета вышел, но мне говорят, что он скоро вернется..

— Нет проблем, у меня полно времени.

Я волнуюсь не больше, чем всегда. Я выйду отсюда дня через два, самое позднее. Что бы ни случилось, это просто новый опыт…

— Не буду объяснять тебе процедуру, ты и так в курсе, — говорит грузный инспектор, садясь за стол передо мной.

— Нет уж, рассказывайте.

— С этого момента ты под арестом. Я тебя допрошу, ты подпишешь показания. Затем я передам их прокурору, который решит, виновен ты или нет. Но, как ты понимаешь, ты скорее всего виновен.

— Ага.

Я разглядываю ту парочку из метро, которая прохаживается по коридору. У мужчины по-прежнему на шее фотоаппарат. Женщина сняла плащ. Они больше не обращают на меня внимания. Они заняты новым делом. Другим жуликом, другим жалким отбросом общества.

Честные граждане, жители Франции и туристы, можете спать спокойно. Полиция заботится о вашей безопасности.

Из полицейского участка меня перевезли во Дворец правосудия. Там меня уже ждал прокурор. Все закончилось очень быстро.

— Прочитав ваше дело, я вижу, что во вторник и среду вы были на эспланаде Трокадеро и совершили там несколько правонарушений в отношении туристов. Кража видеокамеры, фотоаппарата, двух плееров, а также избиение двух человек, которые пытались оказать вам сопротивление. Признаете ли вы свою вину?

— Да.

— Вы не возражаете против того, что вас будут судить без предварительного следствия, предоставив бесплатного адвоката?

— Не возражаю.

Обратившись к двум полицейским, которые ждали у двери, прокурор сказал:

— Спасибо, господа. Можете отвести его в камеру предварительного заключения.

В подвале Дворца правосудия свет горит и днем, и ночью. У меня забрали часы и втолкнули в камеру. Я утратил всякое представление о времени, не понимал, медленно или быстро оно идет, но это меня не волновало. Французское государство любезно угостило меня ломтем хлеба, куском камамбера, апельсином, печеньем и бутылкой воды.

Мой желудок все это одобрил. Я думал: «Что бы ни случилось, от голода и жажды я не умру. А за все остальное уже париться не мне». Я задремал на нарах.

Мои — третьи, у самого потолка. Странно, но у меня было все, что нужно..

Меня разбудили незнакомые звуки. Люди плакали, кричали, стучали кулаками в двери камеры: у наркоманов пошли ломки. Зайдешь — подумаешь, что в дурдом попал. Я глянул вниз. Там, по ходу, шел живой камеди-клаб.

Два араба: один маленький и худой, другой — высокий и толстый. Первый метался по камере, второй спокойно сидел на нарах. Прямо Лорел и Харди в каталажке.

— Ужяс! Ужяс! — восклицал маленький. — Мая жина! Маи дэти! Ани никогда нэ работали! Миня посадят, что ани будут есть?! Как будут жить бэз меня, э?

Толстый посмеивался над ним, но все-таки пытался утешить:

— Да не переживай так! Если твоей жене придется работать, она научится. И дети тоже. И когда ты вернешься, на счету у вас будет больше денег, чем сейчас.

— Ой, нэт! Я так ни думаю, нэт!

— Слушай, а за что ты сюда загремел?

— Из-за бюмажника, билят!

Тут я не сдержался и заржал. Мне всего восемнадцать, а я уже был настоящим бандитом по сравнению с этим… Да он мне в отцы годится!

Я, конечно, ничего не сказал, потому что не хотел наживать врагов даже среди таких слабаков, как они. Но до чего же жалкое зрелище — попасться в пятьдесят пять лет на краже кошелька и биться из-за этого в падучей. С ума сойти, из-за какой ерунды он тут оказался, да еще так переживает. Трудно представить, чтобы французское правосудие потратило хоть один франк на возню с таким неудачником..