О чем молчит ласточка - Сильванова Катерина

Володя отодвинул диван от стены, нашел давно выломанную паркетную доску, вынул ее и увидел в нише толстую черную тетрадь. Забавно, в такой же он писал заметки, когда работал в лагере вожатым.

Тетрадь стала удивительно хрупкой от времени – едва оказалась у него в руках, как из-под обложки выпала половина листов. Подхватив их и вставив обратно, Володя заметил вложенные среди страниц газетные вырезки, давно просроченные рецепты на транквилизаторы и конверт. Его он открывать не стал. Плотная белая бумага не просвечивала, но Володя и так помнил, что находится внутри: снимки голых женщин, которые дал ему врач. Володя вздрогнул от омерзения.

На пол упала сложенная вдвое черно-белая фотография. Он развернул ее. Это был снимок первого отряда той самой смены в «Ласточке». Много людей, нижний ряд сидит, верхний – стоит. В центре – его Юрка. Володя нервно отвел взгляд. Увидел молодую, высокую, еще стройную Ирину, присмотрелся к Маше. Короткое платье в цветочек, длинные светлые волосы перекинуты через плечо, чтобы закрывали грудь, собраны в хвост пластмассовой заколкой.

«А заколка-то та самая», – улыбнулся Володя, вспомнив их знакомство с Машей.

После происшествия у эстрады Володя отправился к Ирине, вожатой первого отряда, выяснить, кто такой этот Юра Конев, которого ему навязали помогать с театральным кружком.

На крыльце, утопающем в розовых петуниях, одиноко стояла белокурая девушка в коротком желтом платье и ела грушу.

– Здравствуй! – приближаясь, крикнул ей Володя. – Ирина здесь?

– Зд… здравствуйте. – Девушка покраснела, поднесла руку к волосам. – Нет, ушла куда-то. Ей что-нибудь передать?

– Да нет, передавать нечего. Тогда я пойду, – вздохнул Володя. – Хотя… как тебя зовут?

– Что? – смутилась девушка. – А… Маша.

– Меня зовут Володя, очень приятно.

– Да, очень, – потупив взгляд, негромко ответила та.

– Я спросить хотел, не знаешь ли ты такого Юру Конева из первого отряда?

Маша нахмурила лоб и буркнула:

– Ну знаю, конечно. Мы в одном отряде. Кто же его не знает? Каждый год в «Ласточку» ездит.

– Вижу, не очень-то он тебе нравится… – хмыкнул Володя.

– Ой, да кому он вообще нравиться может? Хулиган и бездельник! В прошлом году вообще тут драку затеял, из-за этого Конева наш Саша, видимо, и не приехал.

– Все понятно, – вздохнув, протянул Володя. – Ну ладно, я пойду.

Он развернулся на пятках, но Маша окликнула его:

– Хочешь грушу? У меня много. Вот. – Она наклонилась, снова запуталась в волосах и достала из сумки, что лежала возле ее ног, большую спелую грушу. Протянула Володе.

– Вообще-то по инструкции нам нельзя есть угощения детей, – начал Володя, но, увидев, что Маша отчаянно покраснела, взял грушу. – Спасибо. Кстати, сегодня вечером пройдет первая репетиция театрального кружка, а из вашего отряда никто, кроме Конева, не записался. Ты не хочешь ко мне?

– Да-да, я бы очень… – пробормотала Маша, накручивая на палец выбившуюся из прически прядку. – Я люблю театр. А еще я играть умею, на фортепиано, в кинозале есть…

– Играешь? Как здорово! Как я рад, что нашел тебя! – воскликнул Володя.

И тут же понял, что сболтнул лишнего – Маша еще сильнее смутилась и стала с остервенением дергать прядки волос. Вдруг ее заколка щелкнула и упала на землю, а длиннющие, по пояс, светло-русые волосы рассыпались по плечам. Володя наклонился поднять заколку, выпрямился.

– Ой, сломалась… – прошептала Маша. Она принялась нервно убирать волосы назад, но они, слишком длинные и густые, не слушались, выскальзывали из пальцев, падали на плечи и грудь.

– Я думаю, ее можно починить, – успокоил Володя и, чтобы скрыть неловкость, уточнил: – Значит, договорились, ты будешь нашим музыкантом?

Маша радостно пискнула и кивнула, посмотрела Володе прямо в глаза. Не зная, как реагировать, Володя сконфуженно улыбнулся в ответ и убрал заколку в карман.

– Давай я починю ее к вечеру, а ты на репетиции заберешь. Хорошо?

А ведь Маша ничуть не изменилась с тех пор. Даже привычка вертеть что-то в руках, когда нервничает, осталась.

Володя смотрел на нее и вспоминал, какой она была в «Ласточке», и все больше жалел о сказанных утром словах. Маша всего лишь глупая влюбленная девочка, которая творила черт-те что, совершенно не осознавая, какой вред могут нанести ее действия. Но при этом она не желала никому, даже Юре, зла. А потом вместе с развалом СССР, когда страну и ее граждан шатало из стороны в сторону, корежило и ломало, на нее, совсем юную восемнадцатилетнюю девчонку, свалилась огромная ответственность – ребенок. Она просто не успела повзрослеть, не успела поумнеть и, оставаясь ребенком, стала матерью. Она не смогла получить высшее образование из-за сына, вскоре ее бросил муж, и Маша практически осталась одна. Помнится, она говорила, что ей помогала мать, но, кажется, недолго.

Разумеется, все это повлияло на ее и без того невротический характер. Разумеется, она всегда будет защищать своего сына от всего, пусть даже самого абсурдного, желая оградить от зла, но не понимая, что сама может стать злом. И, конечно, не Володе ее судить, потому что он не понимает и не сможет понять, каково это – быть родителем. Тем более одиноким.

Володя достал телефон и набрал ее номер. Услышав, что трубку подняли, уверенно произнес:

– Маша, я хочу извиниться за то, что сказал в кафе. По поводу идеальной матери был перебор.

Маша не ответила, лишь прерывисто дышала в трубку. Володя дополнил:

– В действительности я так не думаю.

– Тогда почему ты это сказал? – спросила она тонким, дрожащим голосом.

– Потому что разозлился. Ты, наверное, сама не понимаешь, но, поливая грязью Диминого друга, попадаешь и в меня тоже. Я уверен, что ты не стремилась намеренно унижать меня, поэтому старался не принимать на свой счет, но всему есть предел. Называя его извращенцем и больным, ты называешь так и меня.

Маша вздохнула:

– Нет! Ну конечно, я не имела в виду тебя. Наоборот, ты так помогал мне. Нашел для меня время, слушал…

– Кстати, по поводу слушал, – перебил ее Володя. – Я перестал понимать, зачем ты ищешь встречи со мной. Ты же вообще не слышишь меня. Что бы я ни говорил, ты обращаешь внимание только на подтверждение своих мыслей в моих словах.

– А ты думаешь, мне можно жить по-другому? – спросила Маша на удивление спокойно. – Я привыкла слушать только себя. Мне ведь не на кого положиться. Нет никого, кто мог бы взять на себя часть моей ответственности. У меня есть только Дима, но он еще молод…

– Дима – шестнадцатилетний лось! Ты его недооцениваешь – и очень зря… Но ладно Дима, а как же Ирина?

– Подруги… – Маша вздохнула. – Они, конечно, дадут совет, но не им жить моей жизнью. Не им бороться с последствиями неправильных решений. Да, они дадут дельный, на их взгляд, совет, но что потом? Потом они уйдут домой, где у них нет таких проблем, как у меня. Зато есть тот, кто поддерживает их и на кого можно положиться. А я останусь. Одна. Я уже обожглась так пару раз, и да, признаю, я перестала слушать других.

– Ясно, – только и ответил Володя, хотя в глубине души признал, что может лишь представить ее положение, но понять – вряд ли.

Ее слова удивили. Во время этого короткого диалога он несколько раз спросил себя: «Ты ли это, Маша?» Он действительно не узнавал ее. Но знал ли он Машу вообще? Нет. Он и не мог – многим ли поделишься на посиделках у Ирины с Женей, среди толпы малознакомых людей? А если Маша рассказывала о себе что-то важное, то много ли там услышишь?

Она прервала его размышления:

– А по поводу того, что я мало внимания уделяю ребенку. Володь, вот ты, наверное, думаешь, что раз он парень, то не требует больших трат. Как бы не так! Ему надо так много: обычная одежда его не устраивает, надо брендовую из Европы. А обувь… Эта его «Демониа» сколько стоит – с ума сойти! Еще ему нужен новый телефон, но не потому, что старый сломан, а потому, что сейчас в моде слайдеры, и ноутбук нужен, потому что старый компьютер медленный, желтый и портит зрение. В следующем году еще и в университет поступать, принтер покупай… А как мне купить все это, если не работать? Нет, это, конечно, не значит, что я работаю только на него. Я все-таки девушка свободная, мне тоже надо выглядеть привлекательно, но все-таки…