Камень, ножницы, бумага - Йен Макдональд

У некоторых шевелятся волоеы на затылке. У других покалывает большие пальцы. У меня же всегда появляется ощущение зуда у самого основания спины. И это безошибочный знак опасности. Восемь человек в легких камуфляжных доспехах с геральдикой своей Хартии, в ореоле изысканно стремительных техно-готических «ямах». Акира. Подростки из среднего класса, отвратившиеся от низкопробных развлечений бесконечными телесериалами и соблазненные пятнадцатью каналами самурайских саг по анимо под звуки Trash Metal – чтоб кровь и гитары! Подростки, сбежавшие из мифологизированного имперского прошлого и устремившиеся к недосягаемому будущему. Большие «ямахи» окружают нас, урча моторами, выбрасывая углеводороды. На задних сиденьях девицы с развевающимися штандартами, прикрепленными к спинам, изучают нас пронзительными взглядами, наводя страх своими черными, блестящими губами. Одно слово их главаря – толстого агрессивного юнца, раз и навсегда решившего проблему грязных волос, сплетя их в косицу, – и они утащат нас в темную вонь крысиного хода между налезающих друг на друга этажей жилых контейнеров. Девица на заднем сиденье его мотоцикла поигрывает моими рыжими волосами, наматывает их на черную кожу перчаток, зажимает черными губами и слегка посасывает. В голосе Маса возникают нехарактерные нотки паники, он непрерывно и суетливо кивает, повторяя, что мы только простые пилигримы по стопам Дайцы, всего-навсего невинные пилигримы… Толстяк же явно предпочитает угрожающе рассматривать рыжеволосого дайдзына.

Его рука бьет меня по шее, моя голова дергается. В черепе молча взрывается вспышка. Наступает глухая немота: языковой чип вырван из своего гнезда. Он подбрасывает его рукой в черной перчатке. Теперь речь Маса балансирует на грани мольбы, а у меня, в буквальном смысле слова, вырвали изо рта язык. Толстый юнец раздражен. Когда имеешь дело с подобными людьми, раздражение означает смерть. Я знаю, я уже видел такое. И я знаю, что должен действовать, хотя хенро во мне стонет от необходимости высвободить демонов… Я кричу Масу по-английски:

– Закрой глаза! Прямо сейчас! Делай, что я говорю! – и тянусь снять перчатку с правой руки. Стальной змеиный звук: девица выхватывает из ножен короткое таси и приставляет мне к адамову яблоку. Я поднимаю руки. В перчатках. Она игриво склоняет голову набок. Улыбается. Толстый юнец тоже улыбается. Улыбаются и его друзья.

Если раздражение означает смерть, то улыбка – это унижение и разрушение. Голова со штандарта на спине у девицы тоже улыбается. Вдруг раздается крик. Подручный Толстяка что-то обнаружил у Маса в сумке. Вожак щелкает пальцами: покажи мне! Это одна из паломнических полосок с именем хенро. Там написано, что Масахико – это и есть Дандзуро Девятнадцатый, актер кабуки. Толстяк подносит ее к самому лицу Маса, отрывисто летят вопросы. Даже без чипа я понимаю смысл по интонациям толстого юнца и торопливым, испуганным кивкам Маса. Затем с той же поразительной скоростью, с какой он был извлечен, меч агрессии убирается в ножны и больше не висит над нашими головами. Толстяк возвращает мне микрочип, кланяется Масу и уважительно, обеими руками подает ему полоску с именем хенро.

– Ты из кабуки? Ты играешь в кабуки? – Он оборачивается к своей банде и театрально восклицает: – Он! Создал! Дандзуро Девятнадцатого! – Его отряд что-то бормочет и кланяется с искренним благоговением.

– Хартия Сынов порядка приносит тебе глубокие извинения, вам обоим, – напыщенно произносит толстый юнец. Поразительная перемена происходит так быстро, что я просто не могу в нее поверить. – Мы не очень-то доверяем духовным паломникам. Компания «Тоса Секьюрити» пытается проникнуть на территорию «Токушима Холдинга». Они хотят переманить держателей акций, демонстрируя силу против братьев. «Токушима Холдинг» сопротивляется, а улица оказывается между двух огней. У них повсюду агенты. Ты можешь нас простить? Позволь по крайней мере составить тебе эскорт до следующего храма. Для нас честь сделать это для создателя персонажа кабуки.

Едва ли мы могли отказаться. С развевающимися штандартами и сверкающими крыльями боковых зеркал акира взлетают на своих коней и делятся на авангардную и арьергардную группы, окружая нас со всех сторон. Треск их мотоциклов плотной волной летит по улочке, отражаясь от штабелей жилых контейнеров и закрытых, разорившихся лавок. По лицам прохожих я читаю, кто на самом деле эти герои задворок, Восставшие Юные Души, робингуды для шерифов из Ноттингема и гаев гисборнов в лице страховых компаний. Толстый юнец едет рядом со мной и пространно объясняет, что для них персонаж кабуки – это истинный дух Японии, воплощение чести, справедливости, достоинства, индивидуальности, верности, решительности, опыта и готовности к агрессивным действиям – иначе говоря, мерило настоящего человека.

– Он понимает, как надо жить, – говорит Толстяк. Его девушка протягивает руку к моим волосам, пропускает их сквозь свои черные блестящие пальцы.

– Эй, мистер со сказочными волосами, Дандзуро Девятнадцатый всегда был другом настоящих акира, – объясняет она.

В Восемнадцатом храме мы совершаем омовения, молимся, ставим отметки в альбомах. Акира остаются снаружи. Сидят на своих мотоциклах и курят за воротами храма. Священник хочет вызвать подмогу из «Тоса Секьюрити», я отговариваю его. Толстый юнец принимает полоску пилигрима от актера кабуки со слезами на глазах и дает каждому из нас по пачке табака с травкой в качестве сеттаи – подаяния паломникам. Возможно, позже, когда наше паломничество останется позади и можно будет снова наслаждаться такими штучками, мы выкурим их и с нежностью вспомним Токушима-Сити и Хартию Сынов порядка.

Как только они уезжают с развевающимися на ветру штандартами, Маса начинает выворачивать наизнанку прямо на аккуратный газон у ворот храма. Когда я пытаюсь прийти на помощь, предлагая бумажное полотенце и воду в бутыли, он сердито машет на меня рукой, охваченный страхом и злобой. Весь остаток дня, пока мы едем к Девятнадцатому храму, он не говорит мне ни слова. Инцидент с акира подействовал на него несоизмеримо сильно по сравнению с причиной. Что касается меня, то его молчание очень кстати. Мне самому требуется заштопать кое-какие дыры в душе: искушение властью, такое, казалось бы, случайное спасение от него, милосердие – Дайцы? – которое незримо сопровождает меня и которое позволило применить мою силу лишь в бескорыстных целях и уберегло от эгоистических и вредоносных. Но даже бескорыстие является поражением. Я пересек половину земного шара, чтобы отправиться в паломничество и уничтожить эту силу совсем, до конца, абсолютно! Небо здесь перечеркнуто множеством инверсионных следов самолетов: местные аэрокосмические силы ткут сложную оборонительную паутину в ионосфере, а я не в состоянии расшифровать ее тайный смысл.