И опять снова… - Берта Ресио Тенорио

Наконец мы остановились в маленьком проулочке, в тени огромного раскидистого дерева, что в такую жару, как сегодня, было очень кстати.

Мне показалось, что он хочет достать сигарету, но в его руке очутилось удостоверение; увидев оттиснутые три большие буквы, означающие, что он сотрудник органов госбезопасности, я вдруг ощутила пустоту в желудке. Эти три буквы резко изменили мою жизнь.

С невероятной быстротой в мозгу замелькали обрывки каких-то мыслей и фраз, но я так ничего и не сказала. Заговорил человек за рулем, и мне показалось, что я вот-вот упаду в обморок, руки мелко дрожали. Он многое знал – во всяком случае, достаточно, чтобы привлечь меня к суду. Не могу сейчас вспомнить в подробностях, о чем он говорил, я слушала и тут же забывала.

Бесполезно было отрицать мое участие в контрреволюционной группировке. Насколько я знаю, они не предприняли бы подобного шага, если б не 'собрали предварительно всех необходимых данных. Стало быть, я разоблачена? В чем мы просчитались? Может быть, кто-то нас предал?

– Почему ты против революции?

Этот вопрос меня поразил. Я ведь думала, что меня уже не отпустят, что я уже под арестом. Почему я против революции? Слова не шли с языка.

Трудно ответить на вопрос, над которым ты сам ни разу не задумывался. Почему я против революции? Почему? На память вдруг пришел мой двоюродный брат Роландо, о котором я никогда не забываю. Весь в синяках и ранах от побоев, нанесенных ему в полицейском участке, он лежит на кровати в дальней комнате и стонет от боли, а тетя благодарит бога за то, что Роландо здесь, пусть израненный, пусть избитый, а не валяется мертвый на обочине шоссе. Тогда, в 1958 году, я была совсем еще девочкой и не понимала, зачем людей бьют и пытают, почему юноши вроде Роландо добровольно бросают учебу и подвергаются гонениям; потом Роландо вдруг исчез, а в доме шептались, что он ушел в Сьерру-Маэстра. За два месяца до победы революции Роландо погиб в бою…

Почему же я против революции? Раньше было не так, раньше я восторгалась революцией. И продолжалось это довольно долго. Каждый год, в день гибели Роландо, мы вместе с тетей ходили в школу, носящую его имя. И я гордилась тем, что мой брат боролся за победу правого дела.

А потом… Сначала мои родственники уехали с Кубы – и было очень больно проходить мимо их домов и видеть там совсем чужих людей. А для меня так много значили эти дома: в них оживали воспоминания детства и отрочества… Затем тот случай на работе. Педросо отозвал меня в сторону и посоветовал расстаться кое с кем ив приятелей, мол, это может бросить тень на мою репутацию, они мне не пара и, ничего не давая, лишают меня доброго имени. Я решила, что никому не позволю устраивать за собой слежку и указывать, с кем мне дружить. А дальше уже ничего не оставалось, как привести в соответствие слова и поступки и еще ближе сойтись с теми людьми, которые оказывали на меня такое страшное влияние. Постепенно менялся и мой образ мыслей. Я заметила, что вокруг нас образуется пустота, но все больше разделяла их ложные взгляды, повторяла абсурдные слухи, ходила к ним в гости и даже нарочно выставляла напоказ наши отношения. Кончилось тем, что мне предложили нелегально покинуть Кубу. Я, правда, отказалась, но властям не сообщила. Когда однажды вечером у нас в учреждении созвали собрание и объявили об их бегстве, я почувствовала на себе пристальные взгляды товарищей. Наверное, они удивлялись, почему я здесь, а не там, не с теми. С тех пор мне стало как-то не по себе на работе, и я постаралась подыскать другую.

Именно тогда я и познакомилась с Беттиной на Варадеро, где проводила с соседями конец недели… Почему я против революции? Действительно, нелегко дать этому объяснение…

Неужели ты и в самом деле поверила, что люди из компании Беттины могут стать твоими друзьями? Ближе, чем Педросо, который так досадил тебе, посоветовав разумнее выбирать знакомства?…

Мои друзья… Это благодаря им я очутилась в теперешнем своем положении. Они впутали меня в заговор. Впервые задумалась я над тем, какой могла стать моя жизнь, если б я подружилась с другими людьми, делила их заботы и радости, побольше доверяла им. Мои друзья? А были они когда-нибудь мне друзьями?

– Ты единственная изо всей этой шайки, кому в ней не место.

Мысли беспорядочно теснились в голове. Почему ты мне все это говоришь? Почему не арестовываешь? Каждый твой вопрос заставляет меня еще глубже осознать, что же я натворила, как легкомысленно вела себя, повинуясь лишь собственным капризам. Да, я нанесла большой вред и только теперь понимаю это, ведь я впервые пытаюсь оценить свои поступки без всяких скидок.

– Революция много дала тебе… материальную независимость, возможность учиться и работать, жить без страха перед завтрашним днем; тебе, твоей семье, всему народу. Я верю в тебя, так же как мы верим в новое поколение, которому рано или поздно придется заступить место тех, кто пожертвовал всем во имя будущего нашей страны. Революция доверяет тебе, даже сейчас…

Что же это получается? Революция мне еще верит. Мне, которая боролась против нее? Она и вправду слишком благородна… Мне дают возможность снова приносить ей пользу, вернуться на дорогу, с которой я не должна была сходить.

– Что мне теперь делать?

– А вот это придется решать тебе самой, тебе, и никому другому. Ты сама должна выбрать, продолжать je и дальше играть на руку врагу или вернуться к тем, кто день за днем ведет битву за более справедливое общество, действительно видит в тебе человека, кому небезразлична твоя судьба.

– Но тогда мне придется выступить против них, а они мои друзья, это же предательство…

– Нет, не их ты предашь. Все это время ты предавала самое себя.

Сумерки сгущаются. Я не заметила, как пролетело время, и сейчас, бросив взгляд на улицу, вижу первые ночные тени – кончается день, так круто повернувший всю мою жизнь. Теперь я должна сказать тебе, что буду делать начиная с этой минуты. Ты ждешь. Спокойно. Доверчиво.

– Хорошо. Я помогу вам во всем, что нужно… И ничего не попрошу взамен.

Итак, решение принято. Я должен убедить ее с первых же слов. Нельзя давать ей время на размышления или позволить лишние вопросы, да и сам я не имею права объяснять все в подробностях.

– Хорошо, будьте через полчаса на автобусной остановке на углу 17-й и «X» в Ведадо.

Я повесил трубку и еще раз быстро перелистал папку, в которой, уже в хронологическом порядке, подшиты сведения из твоей биографии, а также о привычках, вкусах, политических взглядах, характере, о твоих друзьях и родных, записи некоторых твоих высказываний. Мы никогда не встречались, а я уже знаю о тебе немало. Была проделана большая работа, чтобы набросать твой портрет, и если он пока еще не полон, во всяком случае, нам есть от чего оттолкнуться.

С того места, где я остановил машину, мне было видно, как ты выходишь из дома. Я тебя сейчас же узнал и, развернувшись, тронулся. Два раза, так, чтобы ты не заметила, я пересекал перекресток 17-й и «X». На третий раз остановил машину у самого тротуара и приготовился действовать, сообразуясь с твоим поведением. У меня было продумано несколько вариантов. Ты решила предоставить инициативу мне, но я не начинал разговора, пока мы не приехали в подходящее место. Твое волнение выдавали руки и частое, прерывистое дыхание. Мое удостоверение поразило тебя, точно внезапный удар молнии. Ты не смогла этого скрыть. Четко и без околичностей я высказал тебе то, что продумал заранее. Мы знали пока немного, но вполне достаточно, чтобы дать тебе понять: органы безопасности начеку и готовы пресечь деятельность твоей группировки, угрожающую стране. Ты не возражала. Я заметил, как изменилось твое лицо при моих словах, что, хотя ты сбилась с пути и позволяешь другим думать за себя, мы знаем, какая ты на самом деле, и хотим, чтобы ты тоже знала и раз и навсегда решила, с кем ты.

Ты едва слушала меня. Очевидно, то, что я говорил, не доходило до твоего сознания, ты заново переосмысливала свое прошлое. Впрочем, сейчас не важно, обращаешь ты на меня внимание или нет. Гораздо важнее, чтобы ты сама задумалась о положении, в котором очутилась, о том, почему ты в нем очутилась и что тебе нужно делать, чтобы исправить его, короче, чтобы ты задумалась над своим будущим.

Я понимал твое душевное состояние и твои колебания. Сложная, непривычная работа шла в твоем мозгу, наверное, ты не постигала, как революция еще может доверять таким, как ты. Тебе просто не приходило в голову, что для нас главное – не арестовать тебя и наказать, а предоставить возможность самой оценить всю тяжесть своих поступков и причины, приведшие к ним.

Мы о многом поговорили в тот вечер. Я дал тебе время подумать и, услышав твое решение, искренне обрадовался. Мы не ошиблись – на тебя можно положиться.

Прилагаю два первых сообщения Лианы. Они очень кратки. Судя по всему, в ней что-то восстает против ее новых обязанностей.