Три цвета времени - Анатолий Виноградов

Только к вечеру сквозь деревья старинного парка замелькал императорский штандарт на Петровском дворце. А через час Бейль входил в большую избу села Всесвятского, где ждал его, негодуя и ворча, старый Дюма, окруженный товарищами Бейля – Бюшем, Бергонье, двоюродным братом Гаэтаном Ганьопом, бароном Жуанвилем и Марциалом Дарю. Молодежь не сдавалась. Привыкнув к зрелищу горящего города, она уже не смотрела в сторону Москвы и развлекалась по-своему.

Через какие-нибудь полчаса дремлющий Бейль увидел над своим изголовьем карикатуру с надписью:

«Pekin des cendre, due de brandspuil»[28].

Французская колония и русские купцы в поддевках с большими бородами сидели у бивуачных огней в Серебряном бору. Огромная поляна от Петровского парка до Серебряного бора была сплошь уставлена артиллерийскими повозками. Гвардия снова ушла в Москву, с ведрами оцепила Кремль и отбивала у огня место, облюбованное Бонапартом. Восемь тысяч людей работали без передышки. Наполеон был мрачен и настроен плохо. Он почти не отпускал от себя Дюма, требуя у него точных сведений о возможности восстановления фуража. Бейль, не разгибаясь, сидел за работой.

Блестящие математические способности Бейля помогали ему оперировать огромными цифрами с быстротой и легкостью, поражавшей военных инженеров, кончивших учрежденную Конвентом знаменитую парижскую Политехническую школу имени Эйлера. В этих занятиях прошел весь день.

Бонапарт, усталый, сел за стол с карандашом в руке и не мог решить уравнения с двумя неизвестными. Он гневно пытался поймать Дюма на ошибке и не мог этого сделать, так как сам горел в лихорадке. Генерал Дюма взял с собою Бейля на доклад. Стоя перед обеденным столом императора, Бейль, замороженный от отчаяния и измученный до крайности, спасался только огромным напряжением способностей математика. Бонапарт, жуя куски холодной индейки и запивая глотками белого вина, говорил ему цифры, предлагая карандаш. Бейль вычислял наизусть и с каждым итогом, с каждым решением задачи, не замечая прояснившегося лица Бонапарта и восхищенного взгляда генерала Дюма, чувствовал только одно облегчение: он менее ощущал невыносимую боль пережитой утраты. Записав решение задачи о длине пути, пробеге лошадей, потере конского веса на ста километрах, Бонапарт подвел итоговую цифру и, передавая Дюма листок, сказал:

– Обеспечить конницу!

Прием был кончен. Бонапарту подавали кофе, когда Бейль выходил из Петровского дворца. Франсуа развернул кожаный чемодан. Бейль, порывшись, достал зеленую тетрадку с брауншвейгским дневником, книжку Ланци «История живописи в Италии» и запись своих собственных впечатлений об итальянских музеях и галереях, перелистал дневник 1806 года. Там были поездки на Брокен, масонская ложа, спуск в шахту «Доротея» на Гарце, наконец, в виде отдыха после брауншвейгской стычки, когда он, вооружив больных и раненых, отбив нападение на французский гарнизон в Брауншвейге, выехал всего на три дня в маленький саксонский городок Стендаль, записки: «Стендаль красивый город. Было тринадцать башен. Родина Винкельмана[29], написавшего вот эту восхитительную «Историю искусств». Отряды Гофера и тирольского разбойника Катта с вооруженными крестьянами бродят вокруг. Катта видел в корчме, охотясь за козами в девяти милях от города Стендаля».

Наутро следующего дня, по поручению генерала, отправился верхом вместе с Франсуа в апраксинский дворец. Маршал Пьер Дарю и повеса Марциал Дарю – оба просили осмотреть дворец Салтыкова и дать распоряжение генерал-квартирьеру об оставлении его за маршалом Дарю, генералом Дюма и командиром голландского отряда, генералом Ван-Дэдэм. Доехал без приключений. Дворец Салтыкова нашел легко. Он не был тронут пожаром и даже еще не разграблен, равно как и дворец главнокомандующего Растопчина. Бейль осмотрел их оба, отправил Франсуа за вещами, заняв библиотечную комнату салтыковского дворца и сдав лошадь в комендатуру, пошел скитаться по Москве.

Проходя мимо Страстного монастыря, Бейль увидел рядом с красивым старым домом Римской-Корсаковой небольшое здание Дворянского пансиона и в ту минуту, когда поровнялся с окнами первого этажа, едва не был сбит мальчуганом, бросившимся из окна. Сочтя мальчика воришкой, Бейль схватил его за руку. Дерзкие глаза пойманной птицы были ему ответом. Мальчик в темно-лиловом расстегнутом мундире с низким воротом и обшлагами, покрытыми золотым шитьем, изображавшим лавровые ветки, смотрел на него дерзко и презрительно.

– Кто ты? – спросил Бейль по-французски.

– Я гимназист Петр Каховский, – ответил беглец, не смущаясь и произнося французские слова довольно чисто.

– Откуда бежишь?

– От ваших товарищей, – сказал мальчик и поднял окровавленный палец, на котором прочно держалось отбитое горлышко узкой бутылки.

Бейль взял мальчика за руку, вошел во двор и, стукнув ногой в незапертую дверь, увидел в широкой большой комнате, в облаках табачного дыма, человек восемь французских офицеров и с ними старика в колпаке, в вязаной куртке, с шарфом на шее. Один из офицеров кричал пьяным голосом:

– Он приказал: «Расстрелять негодяя» – только за то, что я осмеливался сказать правду о смертельной опасности. Однако сам уехал, а мы – оставайся в Москве. Наши лошади повезли генеральский скарб, а младшие офицеры спешились. Вот что значит смертельная охота посидеть на троне русских тиранов.

– А ты бы молчал, – ответил другой. – Тебя вывели, постреляли в стену и отпустили. Так последнее время все мы делаем. Недоставало, чтобы мы своих французов расстреливали в Москве!

Внезапно говорившие остановились. Бейль, держа Каховского за руку, старался вглядеться в лица. Пьяный офицер закричал:

– А, вот ты, чертенок! Будешь обливать вареньем голову моему денщику?

Каховский с горящими глазами объяснил Бейлю, что с тех пор, как господа офицеры поселились в его пансионе, он жил с ними хорошо и ходил вместе на добычу, но его заставили засунуть палец в бутылку с вареньем, и он от боли, размахнувшись, действительно ударил денщика по голове.

– А это что за адвокат? – вдруг спросил один из собутыльников, пальцем указывая на Бейля остальным.

– Это интендант, организатор легального мародерства! – крикнул другой.

– А здесь организаторы нелегального мародерства! – закричал Бейль.

– Какое оскорбление! – раздалось несколько голосов. Но встал усатый швейцарец и, загремев грубым голосом, потребовал:

– Никаких ссор, пусть пьет с нами!

– Да, не время ругаться, – сказал другой. – Пусть пьет!

Бейль присел и выпил большой стакан. Это была смесь всевозможных московских вин с водкой. Один из офицеров кричал:

– Мой дед был почтальоном в Дижоне. Мой отец с большим трудом с помощью брата купил себе офицерский патент, но принужден был уступить его другому, так как аристократы в полку стали его травить. Какая разница с теперешним положением! Все неперевешанные графы сделались маршалами. Армия полна неперевешанным дворянским сбродом. А вы – дворянин? – обратился он внезапно к Бейлю.

Бейль отрицательно покачал головой.

– Ну тогда вы – наш товарищ. Надо испечь в московской золе всех аристократов.

Каховский наклонился к Бейлю и сказал:

– Уйдемте, пока не поздно. К вечеру дело всегда кончается побоищем.

– Идем со мной! – сказал Бейль. – Захвати свое имущество.

– Все мое на мне, – шепнул Каховский.

По дороге Бейль пытался узнать о судьбе Зубова. Каховский ничего не знал, но сказал, что у каких-то Волконских сгорела женщина с ребенком. Бейль поник головой. Шли молча, выбирая уже сгоревшие места, и иногда утопали ногами в золе.

И вдруг при виде большого пустыря с сожженным бурьяном Бейль остановился. Из маленькой лачуги, в углу двора, примыкавшего к пустырю, с раскиданным сгоревшим забором, осторожно вышел человек, несущий узел на правом плече и большую оркестровую арфу на левом. В туфлях и серых чулках, в оливковом фраке и широкополой шляпе, оп показался до странности знакомым Бейлю. Бейль ждал, когда оп выйдет на улицу, и воскликнул:

– Фесель, неужели это ты?!

Арфист остановился в недоумении, потом, поставив арфу и скинув узел, бросился, протягивая Бейлю обе руки.

– Боже мой, китаец, великий египтянин, ты ли это? – воскликнул арфист, припоминая итальянские и марсельские прозвища Бейля.

– Что ты здесь делаешь на пожарище, с оркестровой арфой? – спросил Бейль.

– Собираюсь улизнуть из Москвы, а перед этим думал проситься к вам в Оперу. Ведь вся французская колония ждала вас с нетерпением. Долго ж вы шли до Москвы! Еще неделю тому назад Растопчин выслал в Сибирь сорок французских семей, разорив их дочиста. Тут были купцы…

Бейль прервал его,

– А как Баскова?

– Жива, жива! Мелани жива! Она во-время успела уехать по горящим улицам с мужем и ребенком, получив двойной пропуск в Петербург. Она почти что разошлась с мужем и тянула отъезд до последнего дня, надеясь на медлительность мужа и скорость ваших маршей.