Унесенные временем - Геннадий Авласенко

Некоторое время Санька неподвижно продолжала стоять по шею в воде с крепко зажмуренными глазами, потом все же открыла их.

И едва не закричала от радости. и не закричала потому лишь, что от лютого холода голос ей совершенно даже не повиновался.

На берегу одиноко стоял Феофан, а на песке, у самых его ног, лежало два неподвижных тела. Тело главаря, такое же неподвижное, располагалось чуть поодаль, на том самом месте, где и уложил его тяжелый посох монаха.

— Давай, вылезай! — буркнул Феофан, стараясь не смотреть в сторону Саньки. — Одевайся, я отвернусь пока...

Он и в самом деле отвернулся, когда Санька, синяя от холода, пулей выле­тела из воды. Выбивая зубами дрожь, она принялась одеваться. впрочем, это оказалось не таким уж и простым делом, ибо продрогшие руки совершенно онемели и почти не повиновались хозяйке, да и одежда с трудом налезала на мокрое тело...

Одевшись, наконец, Санька натянула на ноги кроссовки (хорошо еще, что были они на липучках, а не на шнурках!) и подошла вплотную к Феофану.

— Я готова, — робко проговорила она, по-прежнему дрожа всем телом.

— Вот и хорошо! — сказал монах, наконец-таки поворачиваясь в сторону девушки. — Потому как уходить нам быстро надо!

— Куда? — почему-то поинтересовалась Санька, хоть ей это сейчас было совершенно безразлично.

— Подальше отсюда, — сказал Феофан. — Пока эти двое не очуха­лись.

— Они живы? — почему-то обрадовалась Санька и даже сама удивилась своей радости.

— Не убивец я. — нехотя пробурчал Феофан, — хоть, может, и зря жизни им покинул, душегубам.

Нагнувшись, он ловко подхватил оба топора одной левой рукой и с силой зашвырнул их на самую середину заводи. Потом, вслед за топорами, туда же последовал и кистень, и тоже левой рукой.

И тут только Санька заметила обширные пятна крови на правом плече монаха.

— Вы ранены?

— Так, пустяки! — отмахнулся Феофан. — Царапина.

— Да нет же, надо посмотреть, — заволновалась Санька, но Феофан лишь поморщился досадливо.

— Уходить надо! — повторил он, тревожно озираясь по сторонам. — Идем, Алексашка. или как тебя звать-величать на самом деле?

— Александрой и зовите! — тихо и даже как-то виновато прошептала Санька. — Это и есть мое настоящее имя.

— Вот и хорошо!

Повернувшись, Феофан быстрым шагом пошел прочь от реки. Санька едва поспевала за ним.

— Вы не сердитесь? — спросила она некоторое время спустя.

— Не сержусь, — сказал Феофан, не оборачиваясь. — Про брата, которо­го ищешь, тоже солгала?

— Не солгала! — проговорила Санька, тяжело дыша и отставая все боль­ше и больше. — Я и вправду его потеряла и пытаюсь теперь разыскать!

Феофан заметил-таки, что взял темп ходьбы, непосильный для Саньки. Он чуть сбавил ход, и теперь оба путника шли рядом. И оба молчали.

А характер местности постепенно изменялся. Огромное поле наконец осталось позади, а впереди темнел лес, куда и направлялся в данный момент Феофан.

— А куда мы идем? — запоздало поинтересовалась Санька.

— Я же сказал: подальше отсюда! — буркнул Феофан, да так мрачно, что у Саньки пропала всяческая охота с ним разговаривать. Она даже подумала: а не лучше ли им разойтись по-хорошему, в разные, как говорится, стороны.

Санька не успела еще обдумать до конца соблазнительную эту мысль, как Феофан вдруг остановился и внимательно на нее посмотрел.

— Я тебя, отроковица, не неволю, — сказал Феофан, вздохнув. — Хочешь — разом пойдем, не пожелаешь — неволить не стану. Иди тогда, куда нужным посчитаешь. Но опасаться меня не надо или в чем-либо худом подо­зревать. Я для тебя не опасный, ибо зарок дал перед иконой святой и зарок сей блюду уже десятый год нерушимо. Да и возраст мой во внимание прими. в отцы ведь тебе гожусь.

Последний аргумент не показался Саньке особенно убедительным. Те трое отморозков у реки тоже вполне могли годиться ей в отцы, а один из трех, возможно, даже и в дедушки. Да и десятилетнее соблюдение зарока не слишком убеждало.

Санька и сама удивилась, какие «взрослые» мысли полезли вдруг ей в голову. Она-то привыкла считать себя совсем маленькой. да и мама всячески поддерживала Саньку в наивном убеждении.

Впрочем, недавние события у речки кое-чему ее научили.

— А эти трое, кто они? — поинтересовалась она, вопросительно глядя на Феофана. — Разбойники?

Тут в ее памяти всплыло одно старинное слово, тоже означающее раз­бойников.

— Тати?

— Тати и есть! — нехотя буркнул Феофан. — Вояки из разбитого воин­ства! Люди бают, что их Шуйского ратники здорово потрепали на Восме-реке, что под Каширой. Сам воевода к Туле теперь отходит с главными силами. а это так, отбросы! Разбежались, как зайцы, во все стороны. теперь, поди, опомнились! Торопятся, догнать пытаются воеводу своего.

— Воеводу? — не сразу поняла Санька. — Какого воеводу?

— Болотникова, какого ж еще! — все так же нехотя пробурчал монах. — Главного военачальника царя самозваного.

— Что?!

От возмущения Санька даже остановилась.

Историю, как науку, она всегда любила и знала ее очень хорошо. Даже отлично, лучше всех в классе. А с воеводой Болотниковым «познакомилась» еще в начальной школе, когда принесла домой из библиотеки первую свою «историческую» книгу под названием «Наша древняя столица». Тогда она просто влюблена была в эту стихотворную книжку и многие ее главы могла цитировать наизусть.

И Болотников был в то время одним из любимейших ее героев из много­кратно перечитанной этой книги. Наряду с Евпатием Коловратом и Стенькой Разиным

И, наверное, именно оттуда, с потрепанных страниц «Нашей древней столицы», сформировалось у Саньки твердое убеждение, что восставшие болотниковцы — это убежденные и бескорыстные борцы за светлое будущее человечества, защитники всех униженных и угнетенных, рыцари, так сказать, без страха и упрека.

И наоборот: воинство царя Шуйского — те еще сволочи!

Встреча с конным боярином, яростно оравшим на Саньку, а затем исхле­ставшим кнутом Феофана, вроде бы подтверждала правильность сего пред­положения.

Но эти три отморозка... они, выходит, из войска Болотникова?

Да нет, быть такого не может!

Или может?

Впрочем, немного поразмыслив, Санька пришла к выводу, что в семье не без урода. А может, эти уроды и не болотниковцы вовсе. может, они из тех дворянских отрядов, что предадут в самый решающий момент своего воеводу и трусливо переметнутся на сторону Шуйского?

Пока она так размышляла, путники успели уже не только войти в лес, но и основательно в него углубиться.

— Ягод хочешь? — сказал вдруг Феофан, останавливаясь. — Вон их сколько!

Вокруг и в самом деле было красно от земляники. И вся такая крупная и ароматная, что у Саньки даже слюнки потекли.

Некоторое время, позабыв обо всем, Санька «паслась» на ягоднике. Насо­бирает полные пригоршни — и в рот. Вскоре у нее ладошки совсем красными сделались, губы и подбородок тоже, наверное.

Выпрямившись, Санька вдруг обнаружила, что Феофан стоит совсем неподалеку и, прислонившись спиной к сосне, внимательно за ней наблюдает. Слишком внимательно, что Саньке совсем даже не понравилось.

А Феофан, заметив, что Санька тоже на него посмотрела, лишь вздохнул как-то по-особенному тяжело и отвернулся.

— Дочка у меня была. — проговорил он тихо, еле слышно. — Смешная такая девчушка. А потом.

Не договорив, он замолчал, а Санька так и не решилась спрашивать, что же такого случилось с дочерью Феофана.

— Переодеться бы тебе, — перескакивая на другую тему, заговорил вновь Феофан. — Во что-либо не столь приметное. А это — сжечь или при­прятать.

— Нет! — не проговорила даже, выкрикнула испуганно Санька. — Ни за что!

Ее вдруг пронзила нелепая, в сущности, мысль, что одежда эта — един­ственное напоминание о том настоящем времени, в котором она родилась и выросла и из которого так глупо выпала недавно. И потеряй Санька сейчас эту одежду — ей никогда уже не вернуться домой.

Но Феофан, кажется, понял ее испуганный возглас по-своему.

— Ты не боись, Александра, что в женское одеяние облечь тебя хочу! — добродушно пророкотал он. — Достанем тебе портки холщовые, рубашечку ситцевую с пояском. Обувку. — Внимательный взгляд Феофана скользнул на мгновение по Санькиным кроссовкам. — Обувку можно и эту оставить, кто сейчас на обувку внимание обращает.

— Нет! — Санька что есть силы замотала головой. — Не хочу!

Она вдруг вспомнила об Иване, которого просто необходимо как можно скорее отыскать.

— Меня брат может не узнать, ежели переоденусь!

Это был слабоватый аргумент, но Феофан неожиданно задумался.

— Как же вы с ним расстались-то? — спросил он, и в голосе его про­звучало не то чтобы недоверие. любопытство скорее. — Лихие люди вас разлучили али еще что?