Бывшие (СИ) - "Ann Lee"

— Ладно, Роза, давай возвращаться, а то Стёпка там уже изревновался весь, — тушит он очередную сигарету.

— Степа? — удивилась я. — Он не такой!

Мы жили вместе уже четыре месяца, и я ни разу не замечала за Стёпой подобного поведения, не то чтобы давал повод, но всё же.

— Такой, такой, — усмехается Илья, и пропускает меня первой в дом, идёт следом, — он ещё тот Отелло, но если что я тебе ничего не говорил! — заговорчески подмигивает он мне.

У меня в голове не укладывалась такая информация, но расспросить дальше, я не успела, мы вошли в гостиную, где был накрыт большой праздничный стол. Решила проверить по-другому. Стала наблюдать за Стефом, за его реакцией, на наше возвращение. Но он оставался совершенно спокойным, только осведомился, наговорились ли мы, и посетовал, что Илья меня совсем закурил. Но ничего, из Отелло не последовало.

А потом был совершенно чудесный ужин. Новый год встречали во внутреннем дворе дома, пили шампанское, запускали фейерверки, кидались снежками и резвились, как дети.

И только к утру, когда, мы ложились спать, и я в изнеможении от усталости, прижалась к боку Стёпы, я вдруг вспомнила.

— Почему ты меня не приревновал? — выдала я, подтянувшись на локтях, уперлась подбородком в его грудь.

— Ну, ка, поподробнее, — удивился он, подозрительно разглядывая меня.

— Ну, мы с Ильёй, так долго болтали на террасе, и он сказал, что ты тот ещё Отелло, а ты не тот совсем, — пояснила я, зевнув.

— Ну, вы же только болтали, — уточнил он, и я почувствовала, что он напрягся.

— Ага! — воскликнула я, прищурившись. — Ты все-таки ревнивец! И так ловко скрывал это все эти месяцы!

Стёпа прыскает со смеху, и переворачивает меня и подминает меня под себя.

— Сейчас душить буду! Готовься! — и разводит коленкой мои ноги.

— Стёп! Ну, ты что! — возмутилась я. — За стенкой твои родители, а ты…

Договорить не даёт, волнительно целует, так что мои принципы летят куда подальше.

— Они через две стенки, — бормочет он, зарываясь в мою грудь, — и если ты пообещаешь не кричать, новый год можем начать с удовольствия, — спускается ниже, стягивая вниз мои пижамные штаны.

Я думала, что только моя голова коснётся подушки, я тут же отрублюсь, мы целую ночь провеселились, и прогуляли, но его умелые ласки будоражат меня, и сон, словно рукой сняло.

Стёпа медленно спускается по внутренней стороне бедра с нежными поцелуями, и всё моё тело трепещет. Я откидываюсь на подушки, закусываю пальцы, пытаясь приглушить стоны. Влажный язык, касается шелковых складочек, пальцы нежно разводят их, и он перемещается на чувствительный бугорок. Я выгибаюсь, задыхаюсь, запускаю пальцы в его волосы. Он без жалости продолжает убивать меня нежными ласками. А я продолжаю упиваться этими ласками, пока не дрожу от разрядки, честно стараясь не кричать. Но протяжный стон все, же срывается с моих губ.

— С новым годом, любимая! — шепчет Стеф, поднимаясь выше, и целует меня в губы.

***

Новый год встречаю с мамой, и её подругой тётей Леной. Паша укатил в свой Эссен, и я пытаюсь скрасить печаль своей родительницы, хотя честно предупреждаю, что потом убегу к друзьям.

Со Стефом, после того вечера, мы не виделись. Мой отчёт был принят, и даже Божена меня хвалила за проделанную работу. Эх, знала бы она!

Я спокойно доработала, до праздников, и, поздравив коллег, а самым близким ещё и подарив подарки, со спокойной совестью отправилась на каникулы.

После двенадцати целую маму, и убегаю к Вовке с Наташкой. Они живут через два квартала, и я под звуки канонады фейерверков, добегаю, до друзей. У них маленький сын, Борька, ему три года, и поэтому они зазвали меня к себе, чтобы хоть как то скрасить своё одиночество. С Наташкой мы дружим со школы. Закадычные подружки. Как бы не разводила нас судьба, чтобы не происходило, связь держали всегда, могли по полгода не созваниваться, а потом неделями из гостей у друг друга не вылезать.

Муж Наташи, Вовка, тоже из нашей школы, только из параллельного, и нет, это не была любовь с первого взгляда. Это была ненависть с первого взгляда. Как только они друг друга не изводили, как только не ругались, и даже дрались. А потом на выпускном, вдруг воспылали к друг другу страстью, и Вова нежно ухаживал за Натальей, почти три года, пока та не согласилась выйти за него замуж. С их истории можно роман писать, причём автобиографичный, ничего не выдумывая.

Просидев и проболтав, почти до утра, я вызываю такси, и еду домой. По дороге, рассматривая сонный город, в предрассветном свете, я задумываюсь над тем, что пару раз за вечер порывалась рассказать Нате по Стёпу, про то что происходит сейчас, но так и не решилась.

Почему сама не знаю?

Это так порочно. Пытаюсь представить, как описываю подруге, то как он трахал меня в подсобке на корпоративе, или про то как лупил мои ягодицы, одновременно натягивая на свой член, или наш разнузданный минет. И щёки мои горят от стыда. Хотя я не ханжа, и Наташка тоже не ханжа. Но…

Нет, конечно, можно было обойтись без подробностей, но так хотелось рассказать, именно вот так, как было на самом деле. То насколько всё это меня поразило, врезалось в сердце, оставило там неизгладимый след. Я постоянно думала о нём. Опять он был в моей голове.

Тогда шесть лет назад, я болела им. Металась, не способная обрести покой. Слёзы не высыхали на моих щеках. Вся жизнь тогда летела в тартары. Я была в полном раздрае. Умирала. И Наташа была рядом. Нет, не оправдывала мой поступок, но всегда твердила одно, что мы люди, и мы совершаем ошибки. И то, что Стёпа мог бы хотя бы выслушать меня, а не скрываться как обиженная девочка.

Она и мама, тогда ещё с живым отцом держали меня на плаву. Шаг за шагом, помогая выбраться, не сойти с ума. А теперь я собственноручно, а вернее собственноножно, снова вступаю в это болото. Зачем? Почему?

И видимо, именно это заставляет меня молчать, что у меня новый начальник, мой бывший, самый важный мужчина в моей жизни, и что мы уже пару раз переспали, и что он мстит мне. Я же понимаю, чем вызваны его чувства. Вижу этот нездоровый огонь в его глазах, а он наверняка видит мой, потому что, я на все сто уверенна, если бы я не откликалась на его домогания, и решительно дала отпор, он бы меня не стал заставлять.

Но отпор дать не могу, потому что всё ещё люблю его, пусть и такого грубого, и жестокого. Я не скрываюсь от себя, и совершенно честно признаюсь себе, что он волнует меня. Сейчас ещё больше, но я не позволю играть с собой, сама установлю правила.

Все каникулы, что мы проводим с мамой, на горнолыжном курорте, который подарил нам Паша, я провожу в думах о Стёпе.

Когда мы катаемся на безопасных склонах, когда сидим в уютных ресторанчиках, и болтаем, и даже когда к нам, подсаживается на завтраке, интересный мужчина, мотивируя, это тем, что все столики заняты, хотя их полно пустых вокруг, и знакомиться с нами, шутит, развлекает, и открыто флиртует со мной, я думаю о Стёпе.

Я не могу дождаться, когда вернусь на работу и увижу его. Я скучаю. Заново. По новой. По-новому нему. По дикому, страстному, жёсткому. Хочу вновь гореть в его руках. Пусть снова подавит мою волю, попирает ногами, мой разум, только пусть так же прижимается, вибрируя всем телом, соединяется со мной, дрожит от обоюдного удовольствия.

Пусть теперь я для него грязная, лживая, порочная. Но я его. А он мой.

10

Я лежу с температурой, под двумя одеялами, потому что меня морозит. Я вся дрожу. Кости ломит, и я тихо постанываю.

Стёпа носится возле меня, и сюсюкает как с ребёнком. То одеяло подоткнёт, то лоб протрёт влажной тряпицей, то в очередной раз вставит градусник под мышку.

— Брось меня, — сиплю я и захожусь кашлем.

Где я подцепила эту заразу, которая свалила меня с ног, всего за вечер ума не приложу.

— Ты бредишь? — выгибает бровь Стеф.

— Я же заражу тебя, — настаиваю я, и пытаюсь отвернуться от его губ. Он касается ими моего горячего лба, как будто градусника мало.