Бывшие (СИ) - "Ann Lee"

— Так всё я пошла! — Лидка встала, разгладила несуществующие сладки, на платье, слегка повела плечиками.

— Куда? — удивилась я, разглядывая как подруга, освежает губы, блеском.

— Генерального на танец приглашу, — отвечает она и кладёт свой клатч на стол, — его блондинка вовремя утопала, и песня как раз подходящая.

И модельной походкой пошла к столу руководства. А она, между прочим, тоже без нижнего белья и в чулках, и фигура у неё классная, пышная грудь, тонкая талия, и шикарная зад… бёдра. Серое тонкое платье струиться, облегает красивую фигуру.

Я честно, заставляла себя не пялиться, но мне было интересно, выгорит ли у неё. Выгорело. Только она так умеет. Что она там пела, я не слышала, но Стёпу на танцпол вытащила. Они медленно покачивались в танце, Лида что-то говорила, он кивал в ответ.

А моё бедное сердце, в который раз за вечер сгорело, обуглилось, и развеялось прахом. Поэтому когда меня позвал на танец Савелий Петрович, я не дрогнув, согласилась. Савелий Петрович был коммерческим директором, и знакомы мы были давно, с самого первого дня. Ему было около сорока пяти. Высокий, но с животиком. Женат, но у нас ходили слухи, что падок он был на некоторых особ, особенно на Лидку. Подруга всегда загадочно молчала, когда я её спрашивала об этом. Ко мне же шеф не приставал, ни на что не намекал, и был мной глубоко уважаем.

Мы тоже медленно кружились, на танцполе, пока не докружили до Лиды с генеральным.

— Ой, Степан Дмитриевич, не возражаете, произведём обмен, — вдруг сказал Савелий Петрович, и быстро и технично отжал у него Лидку, а меня всучил Стёпе. Я даже сообразить ничего не успела, да никто не успел.

И вот на моей талии замирает рука Стефа, он переплетает наши пальцы на другой, и я несмело кладу на его плёчо ладонь. Смотреть даже не пытаюсь, пытаюсь справиться с волнением и участившимся дыханием, прямо слышу, как грохает моё сердце. Стёпа ведёт, медленно, под ритм лиричной песни, закручивает, бедро касается моего, совсем на миг, и мои пальцы дрожат. Я робко поднимаю взгляд, и тут же обжигаюсь об его. Дыхание и без того неровное, сбивается. Я отвожу глаза, и вздрагиваю когда его рука на талии, скользит выше, а потом вновь опускается, а переплетенные пальцы сжимают мои. Я не выдержу! Я сейчас просто разорву наш медленный, мазохистский танец, и убегу. Его аромат околдовывает меня, и от тела так и пышет жаром. Из расстегнутой на шее рубашки виднеется пульсирующая жилка, когда он слегка поворачивает голову, и я облизываю губы, вспоминая какова на вкус эта кожа. По телу разливается тепло. Но расслабиться не получается, я только больше завожусь, когда он снова, следуя танцу, прижимает слегка и невзначай. Моя грудь, касается его, а рука на талии становиться твёрже, и уже не так быстро мы разъединяемся. Прижаты больше секунды, и я успеваю ощутить быстрый стук его сердца, и снова поднимаю на него глаза.

— Я хочу тебя! — говорит он. — Хочу тебя прямо сейчас!

— Что?! — отшатываюсь от него, думая, что мне показалось от перевозбуждения.

Он вперил в меня немигающий взгляд, и я осматриваюсь по сторонам, но нас особо никто не обращает внимания. Я отступаю ещё на шаг, ошеломлённая, ошарашенная. Вижу по потемневшим глазам, то, что он сказал мне, не показалось. Я отступаю, и ретируюсь, шаг за шагом. Пока не спускаюсь вниз, и не остаюсь в темном вестибюле. Здесь тихо и прохладно, и мысли можно собрать в кучу.

Но как только я отлипаю от каменой холодной стены, решив, что справилась с волнением, на горизонте появляется Стёпа.

— Не подходи, — дрожит мой голос.

— Тише, тише! — он всё же подходит.

— Стеф… — срывается с моих губ, я совсем обескуражена его поведением. Не пойму его!

— Иди сюда, — он притягивает меня к себе, вжимает в своё тело.

— Что ты творишь? — я вяло трепыхаюсь, больше от неожиданности. Его руки скользят вверх вниз, исследуя мои изгибы, задирают платье, оголяя ягодицы. Упираюсь ему в грудь, но тут, же сдаюсь, обнимаю за шею и прижимаюсь сама. Не могу сопротивляться. И он правильно воспринимает это, как моё согласие, и толкает меня куда-то спиной.

Какая-то каморка, кладовка. Темно и затхло. Я натыкаюсь спиной на что твёрдое, оно с грохотом падает, но я даже разобраться не успеваю, как Степа стягивает платье с плеч и груди, отодвигает бюстгальтер, и жмёт руками грудь. Я вспыхиваю от этой грубости, и с губ моих срывается стон. А он жадно припадает к шее, и кусает кожу, так же ненасытно, жёстко и даже больно, но я позволяю ему, я сама так хочу.

Я зарываюсь пальцами в его волосы лохмачу его причёску, хочу поцеловать, хочу ощутить жар его губ, но он уворачивается, и склоняется к оголенной груди. И мне остаётся только дрожать и запрокидывать голову, открывая чувствительные места, для новых укусов, и поцелуев. Кожа горит под его пальцами, под его губами. Я сама тянусь к его брюкам, и расстегиваю ремень, а потом ширинку, достаю твердый член, сжимаю в руке. Стеф и без того пыхтит, а сейчас вообще рычит. Бесцеремонно и резко толкает меня к стене, убирает мою руку, и я слышу шуршание фольги. Он всегда помнит о презервативах. А уже в следующее мгновение, он подхватывает меня под ягодицы, упирает спиной в шершавую, холодную стену, и тут же врывается, входит одним толчком, и я вскрикиваю от накатившего удовольствия, и крепче обхватываю его плечи, стараясь удобнее выгнуться, чтобы ни капли не пропустить того блаженства, что ждёт меня впереди. Он толкается быстро, грубо. Вколачивает меня в твердую стену, и пыхтит горячим дыханием в ухо. Я громко постанываю, и жадно ловлю воздух, мне его не хватает, от переполняющих меня эмоции, я словно задыхаюсь.

— Сколько у тебя было мужиков, за эти шесть лет, — сипит он, продолжает вбиваться в меня.

— Что? — переспрашиваю я, не в силах собрать свои мозги в кучу.

— Сколько мужиков трахали тебя после меня? — повторяет он.

Меня словно холодной водой облили.

— Отвали, Стеф! — я пытаюсь его оттолкнуть, вырваться из железной хватки, но он только усиливает напор, и, перехватив одной рукой мои ягодицы, другой сжимает железной хваткой мой подбородок, задирая моё лицо выше, заставляя смотреть туда, где его глаза, в темноте всё равно не видно.

— Отвечай! — рычит он, опаляя горячим дыханием лицо.

— Два! — выдыхаю я. — Двое мужчин, — поправляюсь я, и он словно скалиться на меня, в темноте не разглядеть, но судя по звукам, ответ ему не нравиться. Он усиливает напор, словно раздавить меня хочет. А я прижимаюсь ближе, подчиняясь ритму и острому удовольствию, на грани боли. Трусь оголённой грудью, о ткань шелковой рубашки, и стону с придыханием, прикрывая глаза, чувствуя, что финиш совсем рядом. Я готова отдаться сейчас без остатка. Только ему. Моему единственному мужчине. Пусть даже такому дикому.

— Сука! — снова рычит, и вбивается глубже, словно убить меня хочет, затрахать до смерти. — Как же я тебя ненавижу!

Я слышу это, но уже не обращаю внимание, потому что растворяюсь в экстазе. С моих губ срывается только его имя. Я сладостно тяну его, сжимаясь внутри, и он следует за мной. Низко рычит, пока изливается и крепко сжимает, обдавая кожу жаром.

Мы замираем, пронзённые обоюдным удовольствием. И я знаю точно, что он наслаждается моей близостью, потому что даже если он меня ненавидит, сейчас он раним, как и я, обнажён, хоть и одет. Потому что он тянет мой аромат, и всё ещё держит меня, крепко сжимая мои ягодицы. И я решаюсь на глупый шаг. Обхватываю его лицо ладошками и тянусь к его губам.

— Стеф… — но он тут, же отпускает меня, и резко отстраняется.

Я встаю на дрожащие ноги, и слышу, как он шуршит одеждой, а потом просто уходит, не говоря не слова.

На корпоратив я не вернулась, вернее, заглянула в зал, забрала сумочку, и улизнула, пока никто не стал приставать с расспросами.

Долго боролась со слезами, в такси, всхлипывая, и промакивая глаза платком. Водитель даже выделил мне водички, из собственных запасов, чтобы я успокоилась.

Но как только я оказываюсь дома, даю волю чувствам. Скольжу спиной по закрытой двери и самозабвенно реву. Я не плакса, и не нытик, и я прекрасно понимаю, что, наверное, заслужила это. Просто это такая жестокая ответка. На что я надеялась, когда отдавалась ему? Он даже целовать меня не хочет! Он же сказал, что ненавидит меня! Трахает и ненавидит! Боже мне бы продержаться бы до весны, а потом я уеду, в другую страну, где никогда уже его не встречу.