Время собирать камни - Вячеслав Игоревич Борняков

души, о существовании которых я до этого момента и не ведал, исцеляющим прошлое и не требующим будущего. Я ненасытно пялился в окно, покуда будоражащие мою душу картины не начали насильственно скрещиваться с инородными фрагментами привычной реальности. Близилась новая запланированная встреча. Мои мысли потихоньку вернулись к минувшим событиям, к пьяному дебошу и рассказу незнакомца, к той девушке с перрона и к беспощадным надругательствам над её историей. Какое-то заочное грехопадение, избежать которого можно, лишь остановив время. Как это сделали недавно ускользнувшие от моего взора дома, церкви и заборы. Их законсервировала сама природа, сделав неотъемлемой своей частью в назидание потомкам. Чтобы те имели возможность узреть воочию, попробовать на вкус первозданные, простые истины длиною в жизнь. Мы подъезжали к Тюмени.

В гости к угрюмому, бывалому такому Викингу, совершающему свои бесчисленные плавания по обильно покрытой потом рыхлой земле. Такой опасный в своей решительной непостижимости, с небритой шеей и туберкулёзной одышкой. Он мог бы плавать где угодно, бороздить невиданное и неслыханное, но вместо этого скован, навеки скован мраком человеческого сознания. И никто ему не указ. Тихий шёпот бури – пролог. Сюжет и эпилог. Переступил через черту. Оббил с ботинок грязь. Встречай, родной порог. Всё как в забытье. Сразу понять невозможно, остаётся только ждать послевкусия, не требуя добавки, под звон бесчисленных колоколов по обеим берегам Туры. Такое ощущение было, знаете, когда встречаешь случайно старого друга, с которым вместе росли в одном дворе, ходили в один детский сад, потом в школу. Пробовали вместе первый раз курить, а потом и пить, в первую приставку играли вместе. Влюблялись в одну и ту же девчонку из параллельного класса. Вместе отхватывали пиздюлей в соседнем районе, после чего всей гурьбой ходили наказывать обидчиков. Жевали гудрон, в конце концов, тоже вместе. Ну, а потом школа закончилась и вас раскидало по стране. Пятнадцать лет вы были неразлучны, блин, затем двадцать лет ни слухом ни духом. И вот на тебе. Случайная встреча. Зачем? Вроде ещё тот же человек перед тобой, в чертах и повадках прослеживается ещё связь с образом, запечатлённым навеки в памяти. Мгновенно вспыхивают воспоминания детства, яркие, прекрасные и чистые. Я тяну к ним руки, но тут же понимаю – самообман. Передо мной-то уже другой, совсем не знакомый теперь пассажир. Хочется, очень хочется верить ему и предаться сладостным воспоминаниям, но душу разрывает наличие неопровержимых улик. Взгляд из-подо лба, глоток и пауза. Тупик. А ведь и ядля него теперь такой же незнакомец. Мы разминулись когда-то давным-давно, и отныне пути наши могут быть лишь параллельными. У каждого уже свой мир, со своими ценностями и нормами, укладом и перспективами. И дело не в том, чей лучше или правильней, а просто понимаешь теперь, что расстояния могут измеряться не только километрами, но и годами. Поэтому крепкое мужское рукопожатие без наигранного даже обмена телефонными номерами и непоколебимая походка в сторону вокзала как итог непродолжительной встречи. Где-то в этих местах оставлен наконец груз, так долго копившийся. Камень, приросший на душе, о существовании которого узнал я лишь сейчас. Вот как-то так. Походка сразу стала легче, мысли рассеялись. Я шёл, просто шёл. Не куда-то или откуда-то, без цели. Полный штиль. Ясность и простота момента, обезоруживающие моё сознание, которое охотно сдалось на милость победителям. Баки слиты, резервуары души пусты. Вымыты и вычищены. Ведь впредь наполнять их предстоит исключительно тщательно отобранным концентратом из чувств и мыслей. Без всякого пафоса от осознания значимости момента, без драматизации, без вида привокзальной площади, в конце концов, к которой я так неукоснительно приближался. Она становилась всё ближе и ближе, а мой мутный взгляд беспорядочно блуждал по её периметру, пока не наткнулся на часы, возвышавшиеся над ней и привлёкшие моё внимание, отчего я сразу же вернулся в реальность. Оказалось, время жило по своим законам и ему, видимо, было наплевать на мои внутренние перипетии, на мою маленькую прихоть. До отправления оставалось всего полчаса, а сентиментальных прощаний, как выяснилось, я терпеть не могу. Немного покрутил, повертел и оп-ля! Кубик собран, а пластырь оторван. Номер вагона известен. Теперь только осталось присесть на дорожку, потом книжку под мышку, ступню на подножку, глазом коснуться неба краёв и прокричать что есть сил: «Будь здоров!»

Столица.

– Да она уже разрослась до Кали-юги! – выдернул меня чей-то возглас из живописнейших полей и лугов, обрамлённых извилистой рекой, на берегу которой в тени раскидистых осин и тополей отдыхали после ударной работы косари бессмертной Анны Карениной. Вскользь выхваченная из контекста фраза эта привела меня в полнейший ступор. Кто хоть мог разрастись до Кали-юги? Да ещё из уст человека, количество зубов которого с возрастом, видимо, уменьшалось в обратно пропорциональной зависимости от площади его «роскошных» усов. Что за вестник перемен, и откуда его чудесная рапсодия? Я отложил книгу и придвинулся поближе в безутешной попытке подслушать дальнейший ход мыслей моего таинственного попутчика, сидящего от меня напротив через купе. Но никак не мог расшифровать, к чему была сказана взбудоражившая моё воображение фраза. Его почти беззубый рот вкупе с приличным расстояние до него не давали теперь шанса разобрать хоть что-то мало-мальски членораздельное. В связи с чем я решился на штурм этой цитадели неизведанной народной мудрости.

– Простите, – подойдя поближе, обратился я к нему. Ну, и, согласно общепринятым нормам, чуточку помялся и полебезил перед тем, как перейти к сути. –Краем уха я услышал ваш разговор, – и, повернувшись, чтобы увидеть всех его участников, скрывавшихся до этого времени от моего взгляда за перегородкой между купе, начал свою прелюдию. Сразу же воцарилось молчание, все замерли в ожидании моих дальнейших слов, подтягивая головы поближе. – Мне послышалось, вы говорили что-то о Кали-юге, точнее, как что-то разрослось до неё. Верно?

И в ту же секунду понял по лицам собравшихся, в какой просак попал.

– Какая ещё Кали-юга? Что это вообще такое? – с недоумением ребёнка, но раздражительностью старика возмущался ответчик.

– Ну, вы говорили,«Она уже разрослась до Кали-юги», – настаивал я в неиссякаемом желании добиться правды.

– А! Вот ты про что. Я говорил, до Калуги. Москва разрослась до Калуги, – и тут всех очевидцев нашей дискуссии охватил приступ смеха от свалившегося на них случайно каламбура. Похоже, правда, они абсолютно не понимали глубины иронии. Они просто беззаботно радовались как дети причудливой игре слов, ненадолго скрасивших их праздное пребывание до точки следования. Я же откланялся, немножко замешкавшись, с натянутой улыбкой, чтобы не выдавать себя и не портить импровизированный юмористический