Беспокойный возраст - Георгий Шолохов-Синявский

— Как ты не понимаешь, — с досадой пояснила Лидия. — Парню к девушке нельзя просто так приходить, если он не жених! Ну что ты так уставился? — Лидия вспыхнула, закрыла ладонями лицо. — Ах, я и сама не знаю, что говорю… Никогда об этом не думала… Это все мама…

Максим уныло глядел в одну точку. Его лицо заливала такая же горячая краска.

— А разве я не могу быть твоим женихом? Хочешь, завтра же поженимся? — с юной горячностью предложил он.

Лидия усмехнулась:

— Ты что? Разве это так просто делается?.. Так сразу?

— А как? Я люблю тебя… И ты… Ты ведь тоже любишь меня? — смело спросил Максим.

Лидия задумалась, вздохнула:

— Я не знаю. Мне еще год учиться… По-твоему, это пустяк?

— Ерунда! — нетерпеливо перебил ее Максим. — Мы можем пожениться теперь же, до моего отъезда. И ты будешь продолжать учиться.

Она покачала головой:

— Нет, мама так сказала: пока не окончишь институт и не станешь работать, ни о каком замужестве не может быть и речи… Сам посуди, какое уж тут будет учение? А твои родители? Ты должен же им сказать? Мама говорит: так нельзя, чтобы ты ходил ко мне как жених, а твои отец и мать не знали. Ты еще даже не познакомил меня с ними.

Максим окончательно был обескуражен: он и в самом деле ни разу не подумал о том, чтобы привести подругу в свой дом, представить ее отцу и матери. Наоборот, он стеснялся говорить с ними о том, что вот уже год дружит с Лидией. А теперь оказывается, из-за каких-то житейских правил ему давно надо было идти в открытую и назвать себя женихом…

Он сидел погруженный в противоречивые думы. Прямо перед ним стоял маленький столик, за которым они совсем недавно так спокойно работали по вечерам. Часами они могли сидеть над книгами и говорить только о том, как бы получше сдать зачеты. А теперь все стало по-другому…

Каждый предмет на столике был хорошо знаком Максиму. Вот стопка книг, и среди них — «Молодая гвардия», «Овод», толстый однотомник Тургенева из школьной серии, с закладками в нескольких местах.

Он знал: Лидия любила Тургенева больше других писателей-классиков и часто самозабвенно читала вслух целые страницы из романа «Накануне», из повести «Вешние воды». Ее увлекали благородные образы тургеневских героинь, страстная, одухотворенная сила их любви. Максим же относился к увлечению Лидии чуть иронически, не понимая его, хотя и не признавался в этом. Хрестоматийное чтение классиков и разбор их произведений наскучили ему еще в школе. Он предпочитал приключенческие романы.

Тут же, на столе, стоял небольшой портрет Зои Космодемьянской в скромной рамке. Максим не раз замечал, как задумчивый взгляд Лидии подолгу останавливался на портрете.

Вот и теперь на лице ее появилось самоуглубленно-мечтательное, отчужденное выражение. Неподвижный взгляд девушки был устремлен куда-то в невидимую дальнюю точку. Она, казалось, была далека в эту минуту от всего, что так занимало и волновало Максима.

Он осторожно дотронулся, до ее руки:

— Так как же мне быть, Лида? Я не хочу уезжать, ничего не решив.

Лидия рассеянно взглянула на него.

— О чем ты? Ах да, о женитьбе… — Она усмехнулась: — Рано еще, Макс, об этом думать… Очень рано.

— Почему? Ведь ты же сама только что говорила, — обиженно прошептал Максим.

— Ну и что же… — Она опять усмехнулась. — Я и сказала, что до этого еще далеко. Не так это приходит, Макс… Не так… Нет еще у тебя настоящего чувства, чтобы о нем говорить всерьез…

Лидия решительно отвела его руку, встала с дивана, выпрямилась, сразу став сдержанной и неприступной.

— Какого чувства? Ведь я же сказал, что люблю… — напомнил Максим, но она раздосадованно повела плечом.

— Ты уверен, что это любовь? Настоящая? — Помолчав, она заговорила более мягко: — Давай повременим, милый. Проверим. Ты только не сердись. Ты поезжай, я закончу институт, а потом… потом будет видно…

У Максима был удрученный, даже сердитый вид.

— Не могу я ждать, — угрюмо проворчал он. — Я сегодня же скажу твоим… Какая там еще проверка, какое испытание?.. Начиталась ты всяких старых романов и выдумываешь. — Максим кивнул на том Тургенева, скривил губы. — Любовь идеальная, возвышенная… Все это одна фантазия… Это бывало прежде… Сейчас смешно.

— Ну, знаешь! — Лидия негодующе вскинула голову, брови ее сдвинулись круто. — Ты так ничего и не понял. Ничегошеньки. Эх, Макс, какой же ты иногда бываешь… — она сделала брезгливую гримасу, — …как из деревяшек собранный. Вон как мы в детстве из чурочек всякие фигурки складывали. Такой и ты… Уходи! Скоро мама придет… — Голос ее прозвучал враждебно.

— Ну и уйду… — Максим театрально поклонился. — Честь имею.

Лидия последовала за ним с таким видом, будто ее жестоко обидели. Губы ее подергивались.

Максим пытался примирительно улыбнуться, загладить грубость, но улыбка получилась фальшивая.

— Придешь к Стрепетовым? — наигранно весело, как будто ничего не случилось, спросил он.

Лидия не ответила. Максиму показалось: в глазах ее сверкнули гневные слезы. Он готов был кинуться к ней, просить прощения, но было поздно — он не успел даже шагу ступить, как дверь за ним захлопнулась.

Максим опомнился только у автобусной остановки. В смятении он не заметил, как доехал до улицы Горького. Он шел под изменчивым, часто прячущимся за облака московским солнцем, терзаясь, раскаиваясь в своей ошибке и злясь на Лидию.

Ведь все было так хорошо — и этот поцелуй, быстрый и внезапный, как горячий июльский ветер, и ответный ее порыв. И вот все развеялось, как летучее облако на утренней заре, — блеснуло в лучах солнца и растаяло… Чего требовала Лидия? Каких особенных чувств? Какой верности? Капризная, своенравная девчонка! Набила себе голову всякими книжными бреднями. «Вот не пойду сегодня к Стрепетовым, назло не пойду», — негодовал Максим.

Вдруг его окликнуло сразу несколько голосов. Он обернулся. Его нагоняла шумно разговаривающая компания. В первое мгновение он хотел юркнуть в дверь магазина, но подумал: это было бы трусостью, ребячеством — и остановился. Он узнал своих прежних друзей, а теперь недругов — сына директора комиссионного магазина Леопольда Бражинского, Юрку Колганова и ученицу театрального училища Элю Кудеярову.

Максим избегал встречаться с ними после памятного комсомольского собрания, на котором ему вынесли выговор за участие в кутежах.

С того времени у него осталась боязливая неприязнь к Бражинскому и Юрке, но сейчас, после обидной, и несправедливой, как ему казалось, размолвки с Лидией, он вызывающе подумал, что теперь, когда диплом получен и он, Максим, вполне самостоятельный человек, никто не посмеет запретить ему пройтись по улице с кем угодно.

Он приветливо поднял руку:

— А-а… Честной компании… Здорово, сибариты!

Бражинский приподнял золотисто-зеленую велюровую шляпу, чуть приметно и насмешливо, как показалось Максиму, поклонился. Он всегда держался изысканно вежливо. Все в нем: сдержанно-скупые жесты и манера разговаривать ровно, не повышая голоса, с легкой иронической усмешкой на губах, и всегда усталое, пренебрежительное ко всему выражение на бледновато-смуглом помятом лице — когда-то нравилось Максиму, и он, как это часто бывает в юности, старался подражать во всем Леопольду.

И в костюме Бражинского, безупречно сшитом из дорогого английского трико по самой последней европейской моде, была изысканная небрежность. В нем не было ни признака вульгарной, крикливой пестроты стиляг. В разномастных, самой диковинной расцветки и покроя пиджаках, узких коротких брючках дудочкой и ослепительно ярких галстуках щеголяли глупые юнцы, маменькины сынки, а Леопольд Бражинский считал себя человеком со вкусом, одевался хорошо и презирал стиляг.

Совсем иное впечатление производил Юрка Колганов — худой, хрупкого сложения юнец, с нежным, красивым лицом, с длинной и белой до синевы шеей, с нездоровой мутью в больших серых глазах. Все в нем говорило о ранней испорченности. Растрепанные светлые волосы беспорядочно свисали на лоб, на вялых губах блуждала рассеянная улыбка, поношенный костюм был измят, тоненький галстук съехал на сторону. Во взгляде Юрия было что-то порочное и вместе с тем детски наивное, простодушное.

Максим сразу заметил затаенную враждебность в глазах Бражинского.

«Все еще сердится за то, что я откровенно рассказал о нем и Юрии на комсомольском собрании, о всех их проделках», — подумал он и решил держаться осторожнее.

— Куда торопишься? Погоди! — резко остановил Максима Бражинский, хватая его за локоть и увлекая в сторону от людского потока, к разросшимся у обочины тротуара раскидистым липам. — Такая приятная встреча… Ты что же избегаешь нас, порядочный и самый выдержанный комсомолец?

— Я не избегаю, откуда вы взяли? — пожал плечами Максим.