СОПЕРНИЦЫ - Нагаи Кафу
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда Комаё одна вернулась в комнату, она обессилено опустилась на татами и разрыдалась, уткнувшись лицом в пол. Нервы её были на пределе, она и сама не понимала, что с ней. Все эти два дня и две ночи, как бы ни хотелось ей убежать от его неотступных уговоров и надоедливых увещеваний, бежать было некуда, и больше она уже не в силах была заботиться о его чувствах и настроении. Она слишком устала, голова раскалывалась от боли. Стоило подумать о том, что её ждет, останься она здесь еще на два или три дня, как вилла «Три весны», выбранная по её же рекомендации, показалась ей сущей тюрьмой.
Откуда-то послышалось петушиное пение. Для Комаё оно прозвучало внезапным напоминанием о провинции, и в душе сразу поднялось все то, что она когда-то испытала в далекой глубинке, в провинции Акита: горечь, тоска, страх. Вслед за петухами закричали вороны. У края террасы тихонько и неумолчно звенели насекомые. Комаё почувствовала, что больше она не в состоянии это выносить. Казалось, еще немного она пробудет здесь, в этой спячке, и уже никогда не сможет вернуться обратно в Симбаси. И почему ей чудилось, что в Симбаси так уютно и безопасно? Но только Комаё вдруг решила бежать из этого дома. Она уже ничего больше не соображала и, не зная дороги никуда, кроме туалета, выскочила в коридор как была, подпоясанная лишь узким пояском.
В коридоре она нежданно столкнулась с красивым молодым человеком в банном кимоно и с круглым веером в руке. Молодой человек удивился еще более самой Комаё, поскольку, кажется, считал, что находится в доме один, и обходил комнату за комнатой, как подрядчик на строительстве. Ему было двадцать семь или двадцать восемь лет, и по подведенным тушью выбритым бровям, короткой стрижке гобугари, а также среднему росту и телосложению в нем сразу можно было угадать актера. Это был Сэгава Исси, известный актер театра Кабуки, исполняющий женские роли.
— Ах, неужели это вы, братец!
— Комаё-сан! Ну и шуточки! Так и напугать можно! — Исси, словно желая сдержать сердцебиение, приложил руку к груди и издал громкий вздох — мол, наконец-то успокоился.
Когда в ранней юности Комаё была гейшей-ученицей в Симбаси, она знала Исси по общим урокам танца у наставницы Ханаяги. В то время Исси был всего лишь юнцом и проходил азы обучения ремеслу. Возобновив свою карьеру, Комаё этой весной навестила его гримерную во время представления гейш Симбаси в здании театра Кабуки. За то время, что они не виделись, он стал уже опытным и известным актером, большинство гейш величали его старшим братцем.
Комаё, которая в отчаянии кинулась из дома не разбирая дороги, в одном лишь спальном кимоно, при виде Исси внезапно пережила тот же прилив родственных чувств, какой бывает в чужих краях от неожиданной встречи с земляком. Охватившее её здесь одиночество показалось вдруг не таким уж страшным, и сердце вновь обрело опору. От избытка чувств она чуть не бросилась к нему на грудь:
— Простите, братец, что так вас напугала!
— У меня все еще сердце колотится, правда. Вот, попробуй дотронься… — Исси непринужденно взял руку Комаё и приложил к своей груди.
Лицо Комаё мгновенно вспыхнуло:
— Прошу вас, извините меня…
— Ладно. Сейчас поквитаемся.
— Но, братец, разве я не попросила прощения? Братец и сам виноват. Молча здесь затаился…
Братец пристально смотрел на растрепавшиеся пряди ее волос, на сбившиеся полы кимоно и, не отпуская руки Комаё, рассказывал, что в честь окончания театрального сезона в «Мэйдзидза» он с несколькими актерами сговорился поиграть здесь в цветочные карты, только вот отчего-то никто больше пока не явился.
— Приятного вам вечера, братец!
— Ты это о чем?
— Как о чем? Интересно, с кем вы здесь. С вас угощение, когда вернемся в Токио.
— А ты-то сама! Уж прости меня, ты тут потихоньку от всех уединилась с кем-то, а я помешал…
Комаё стало вдруг очень горько, и она уцепилась за рукав Исси, который на этом собирался её оставить:
— Мне так плохо! Братец, пожалейте меня, пожалуйста!
— Но ты ведь останешься на ночь… Увидимся потом.
— Никого здесь нет, правда! Меня бросили совсем одну…
— Вот как? Значит, только ты и я, вдвоем… Хозяйка ведь уехала по каким-то делам на побережье.
— Да? И хозяйки нет?
Когда она представила себе, что вокруг никого нет, просторный дом показался ей вдруг еще безмолвнее. В залитом последними жаркими летними лучами саду, видневшемуся из окна коридора, не только в пределах ограды, но и за ней, на улице, не слышно было никаких звуков, кроме пения цикад и звона мошкары.
Некоторое время двое стояли молча, глядя в лицо друг другу.
— Как здесь тихо…
— Да, верно. Тишина…
— Кома-тян, а что бы ты делала, если бы я оказался разбойником? Просить о пощаде было бы напрасно…
— Что вы, братец, страх-то какой! — Комаё крепко вцепилась в Исси.
Когда такси доставило на виллу двух приглашенных Ёсиокой гейш, те застали Комаё спящей в таком неприглядном виде, словно она и впрямь побывала в руках разбойников.
— Ну и ну… — Переглянувшись, гейши невольно залились краской.
6
ГЕРБ «ЮИВАТА»[13]
Ёсиока вернулся на виллу «Три весны», когда солнце было еще высоко, он привез с собой господина Эду, толстого любителя сакэ. Эда должен был в тот же день вернуться в Токио последней электричкой, но Комаё силой его удержала, сказав, что все они могут улечься в одной комнате, как сардинки. К полуночи она обошла даже такого, как Эда, беспрерывно подставляя свой стакан для виски, и в конце концов там же на месте рухнула. Через некоторое время её затошнило, пришлось всем вокруг неё хлопотать, а весь следующий день она провела, прикладывая к голове лед. В результате её патрон Ёсиока сдался и решил спешно ретироваться с виллы.
С самого начала недомогание Комаё было наполовину театром. Она намеревалась вернуться домой и тут же, не медля, отправиться в храм Инари в Синдзюку, куда она постоянно ходила на поклонение, чтобы попытать у богов, не выйдет ли беды, если она теперь оставит свое ремесло, положившись на заботы господина Ёсиоки. Она попросит, чтобы гадатель хорошенько проверил, не придется ли ей потом, после недолгого счастья, как и в прошлый раз, встретиться с горем. А потом она посоветуется со своей хозяйкой, гейшей Дзюкити, а также с хозяйкой чайного дома «Хамадзаки» и тогда уже даст ответ патрону — такой у Комаё был план.
Вернувшись, Комаё подправила прическу, сходила в баню и уселась перед зеркалом, но тут послышался голос торопливо взбегавшей по ступенькам ученицы Ханако:
— Сестрица Комаё, у вас приглашение!
— Вот некстати! Неужели опять из дома свиданий «Хамадзаки»?
Комаё подумала, что это Ёсиока, который несколько ранее вернулся с виллы «Три весны» на автомобиле. Вероятно, не заходя домой, он сразу отправился в чайный дом в Цукидзи и оттуда послал за ней. Но в ответ она услышала:
— Нет, это из дома «Гисюн».
— «Гисюн»? Странно, что оттуда. Уж не ошибка ли? — Хотя Комаё в сомнении качнула головой, у неё вырвался вздох облегчения.
Но всё же она попросила отказать гостю под предлогом, что ей нездоровится и она отдыхает, ведь в чайном доме «Гисюн» она еще ни разу ни с кем не встречалась, и к тому же у неё не были уложены волосы. Последовал еще один звонок, её просили непременно прийти без всяких церемоний, хотя бы ненадолго. На вопрос, кто приглашает, ответили, что старый друг, и, поскольку Комаё не смогла догадаться, кто бы это мог быть, грубо отказывать ей показалось неудобным. Нехотя, все еще сомневаясь и побаиваясь, она велела рикше отвезти её к одному из больших и малых увеселительных заведений, выстроившихся вдоль узкой улицы за Министерством торговли и сельского хозяйства.
На плетеных воротах была вывеска с каллиграфической надписью в стиле школы Сага: «Дом Гисюн». Ей сразу указали путь на второй этаж, и когда она с замиранием сердца поднялась по лестнице, то, поскольку время было дневное и на окнах были подняты тростниковые жалюзи, еще из коридора можно было увидеть единственного гостя, который сидел прислонившись к опорному столбу возле парадной ниши и перебирал струны сямисэна. Она уже не раздумывая могла сказать, кто это был, — актер Сэгава, с которым у неё на вилле «Три весны» неожиданно вышла любовная встреча.
— Ой! — Некоторое время Комаё так и стояла, не в силах войти, она чувствовала и радость, и смущение, и несказанное удивление.
Позавчера, средь бела дня, в коридоре обезлюдевшей виллы ей всего лишь пригрезился счастливый сон. Тогда она не ведала, чей порыв был первым, не помнила, что делала она и что он с ней делал. Только он ведь актер, которому с избытком хватает поклонниц, — по обыкновению, шутка на том должна была и закончиться… Ну что же, пусть это была всего лишь мимолетная встреча, шалость, все равно для неё, гейши, такая встреча — словно лучший дар богов. Она и представить себе не могла, что не пройдет трех дней, как Сэгава по всем правилам пригласит её в чайный дом и к тому же сохранит это в тайне от людей — жест, полный искреннего чувства! Комаё была растрогана до слез и растеряла все слова.