Дело не в тебе, дело во мне (ЛП) - Джонсон Джули

— Джемма.

Я поднимаю глаза и встречаюсь с ним взглядом, и понимаю, что отключилась на несколько мгновений.

— Прости, — я прочищаю горло. — Теперь я готова. Я придумала. Почти.

Он смотрит на меня, замечая внезапную смену моего настроения с игривого на задумчивое.

— Хорошо, поехали, — мой голос дрожит, я делаю сознательное усилие, чтобы успокоить его. — Я сломала ногу, когда мне было семнадцать, упав с мотоцикла, и она до сих пор болит, когда идёт дождь. Я левша. И единственное, что сейчас есть в моём холодильнике, это вино, немного просроченного апельсинового сока и очень старый лук.

Он долго молчит, просто смотрит на меня, и тишина между нами растёт, пока не становится такой тяжёлой, что я едва могу дышать. В его глазах нерешительность, но я не могу решить, потому ли это, что он не знает ответа… или потому, что он точно знает, и он не может понять, хочет ли он его использовать.

— Джемма…

Мои брови поднимаются от смеси эмоций в его голосе, тоски, нежелания, вожделения, сдержанности, и хотя всё, что он сказал, это моё имя, я интуитивно знаю, что произойдёт.

Отказ.

По какой-то нелепой причине я чувствую, как слёзы угрожают обжечь мои глаза. Что, честно говоря, самая абсурдная вещь в истории вещей, потому что я не плачу. Никогда.

Ни в дневнике. Ни на похоронах. Ни на свадьбах, ни на детских утренниках, ни на других мероприятиях, вызывающих рыдания.

Я отмахиваюсь от незнакомого ощущения, списывая его на временное помешательство, которое в значительной степени было темой моей ночи.

Мне не испытываю наваждений от мальчиков. (Мужчин. Один хрен.)

У меня не бывает бабочек.

Я не плачу без причины. (Чёрт возьми, я даже не плачу по уважительным причинам.)

И всё же…

Я знаю, это безумно, глупо… Но, сидя здесь и ожидая, когда он заговорит, я почти чувствую, что он видит меня насквозь, до самой души. Как будто, каким-то образом, посреди этой игры в ложь, он проник в меня и нашёл моё сердце, бьющееся слишком быстро в моей груди, дикое, бунтующее животное, пойманное в клетку из рёбер, сделанное из плоти, крови и уязвимостей, которые я никогда ни с кем не делила.

Как и у любого хорошего хищника, у него есть врожденная способность искоренять слабости. Он чувствует моё дикое, раненое сердце с лёгкостью акулы, почуявшей кровь в воде за много миль, или паука, почувствовавшего вибрацию своей жертвы в паутине задолго до того, как увидел её.

Это неприятное чувство. Нервное, неудобное, необъяснимое. Как будто моя кожа стала прозрачной, и он каким-то образом знает все мои секреты ещё до того, как я их озвучила.

Он открывает рот, затем снова закрывает, как будто ищет правильные слова, чтобы легко меня подвести. Как будто я уже не знаю, что он собирается сказать.

— Просто скажи это, — шепчу я, не в силах больше ждать. — Неизвестность убивает меня.

— Я не могу это сделать.

— Ты не можешь угадать ответ?

— Ты правша, Джемма, — он вздыхает. — Но я не это имел в виду.

— Я не понимаю.

— Я не могу поступить так с тобой.

Я морщу лоб в замешательстве, пока жду, когда он прояснит ситуацию.

— Одна ночь. Никаких обязательств, — он поднимает глаза к потолку. — Да поможет мне бог, но я не могу это сделать. Не с тобой.

— Ты тот, кто установил условия, — мой голос оскорблен, сердит. — Ты тот, кто выдвинул эту идею на кон.

— Я знаю. Господи, Джемма, я знаю это.

— Ну и что? Передумал? Решил, что я недостаточно горяча для тебя?

Его глаза, сощуренные от эмоций, возвращаются к моим.

— Ты великолепна.

— Тогда в чём дело?

— Я думал, что смогу… Но с тобой… Это просто… Я недооценил…

Он косноязычен.

Этот сладко говорящий, читающий Сунь-Цзы, помешанный на контроле, на самом деле не находит слов из-за меня. Это должно быть мило, но я слишком зла, чтобы быть милой.

— Спасибо, — протягиваю я. — Это очень проясняет ситуацию.

Его взгляд вспыхивает.

— Джемма, дело не в тебе, не надо. Дело во мне.

Я фыркаю.

— Вау.

— Прошу прощения?

— Я не думала, что ты из тех парней, которые используют фразу "дело не в тебе, дело во мне".

— Это не так, — возражает он.

— Только не говори мне, что ты тоже работаешь над собой. Ох, и ты хотел бы остаться друзьями.

— Джемма.

— Что? — рявкаю я. — Это невежливо… возбуждать девушку и утруждать её обещанием ночи бесконечных оргазмов, а потом давать заднюю. Вообще-то, это просто грубо.

Его взгляд падает на мои губы, которые выплевывают на него гневные слова, и я вижу, что его глаза расширены от желания, гнева и миллиона других эмоций, которые я не могу назвать.

— Неважно. В любом случае, я бы никогда не пошла на это, — говорю я, не уверенная, правдивы мои слова или нет.

Мои глаза снова защипало, когда необъяснимое отторжение проходит через мою систему.

От меня не ускользнуло, что я больше расстроена из-за того, что сексуальный зеленоглазый незнакомец отверг меня, чем из-за разрыва с единственным парнем, с которым я когда-либо пыталась встречаться.

Боже, что, чёрт возьми, со мной происходит?

(Не отвечай на этот вопрос.)

Его глаза всё ещё прикованы к моему рту, когда он вслепую тянется вправо и нажимает кнопку, чтобы активировать интерком. Когда он говорит, то не со мной.

— Эван?

— Сэр?

— Пришло время высадить Джемму.

— Да, сэр.

Секундой позже я чувствую, как машина поворачивает, хотя и не отрываю глаз от мужчины, сидящего всего в нескольких сантиметрах от меня.

— Если тебе так не терпится избавиться от меня, выпусти меня тут, — по-детски огрызаюсь я. — Я пойду пешком.

— Нет, — категоричное отрицание.

— Ты меня раздражаешь.

— Ты уже говорила мне об этом.

— Ну, я не шутила.

— Хорошо, — говорит он серьёзным тоном. — Мне будет легче держаться от тебя подальше.

Я некоторое время смотрю на него, не зная, как на это ответить, пока, наконец, не набираюсь смелости, о которой даже не подозревала, и шепчу вопрос, преследующий мои мысли:

— А что, если я не хочу, чтобы ты держался подальше?

Его глаза опасно вспыхивают.

— У тебя нет выбора.

— Я не какая-то невинная маленькая девочка, которую тебе нужно оградить от мира, — говорю я ему, понизив голос. — И я не ищу любви, романтики или какой-то ерунды, в которой, по-твоему, нуждаются такие девушки, как я, — я наклоняюсь ближе к нему. — Ты можешь думать, что поймал меня на крючок, но ты ничего обо мне не знаешь. Я не из тех девушек, которые любят отношения. Ральф был самым близким человеком, к которому я приблизилась, и, ну, ты видел, как это обернулось.

Его глаза снова вспыхивают.

Я наклоняюсь ещё ближе.

— Может быть, я не хочу встречаться с тобой. Может быть, мне интересно узнать, как выглядят не-отношения с тобой.

Из глубины его горла вырывается угрожающий звук, похожий на рычание.

— Я уже сказал тебе, я не могу.

— Ты можешь. Мы можем.

— Ты не знаешь, о чем просишь.

Одно наглое слово, насмешка, вылетает у меня изо рта, прежде чем я успеваю его остановить.

— И?

— Ты играешь с огнём, — шипит он сквозь зубы. — Ты знаешь, что происходит, когда сахар попадает в пламя?

Я качаю головой, едва слушая, как мои глаза скользят по его точеному лицу, его плоскостям и углам, ошеломляющим даже в тусклом свете автомобиля. Я не могу удержаться от вопроса, каково было бы снова поцеловать его, от мысли, что бы он сделал, если бы я сократила расстояние между нами и прижалась губами к его губам.

— Он превращается в пепел, — снова рычит он. — Джемма.

Я поднимаю свои ошеломленные глаза к нему.

— Что?

— Прекрати.

Заметив чистую сталь в его тоне, я смиренно вздыхаю. Он не передумает. Он не хочет меня.

Осознание этого должно смутить меня, но по какой-то причине всё, что я чувствую, это сокрушительное разочарование.