Красная Шапочка. История одного расследования - Дмитрий Хоменко

— Инспектор, вы к нам погостить или по делу?

Бегемот медленно повернулся и, сам того не заметив, облегченно вздохнул. Удача, видимо, решила не отпускать его далеко от себя, и первым, кого он встретил в этом неуютном месте, стал, пожалуй, единственный волк, на помощь которого можно было рассчитывать. Перед ним стоял, хитро ухмыляясь, старый, весь седой и местами облысевший сикх Акела. Когда–то этот волк был знаменитым вожаком стаи, но вынужден был покинуть родные джунгли после победы на демократических выборах человека по имени Маугли. Трагедия Акелы состояла в том, что он сам, при посильном содействии таких авторитетных личностей как Балу, Багира и Каа, помог этому гаденышу выжить и освоиться в родных джунглях. Девиз Маугли: «Мы с тобой одной крови» на многих обитателей тех мест оказывал поистине гипнотическое воздействие, и они относились к юркому и пробивному пареньку как к равному себе. И только один Шер–хан отчаянно пытался обратить внимание остальных на то, что эти слова таят в себе величайшую угрозу, но безрезультатно. Одним даже нравилось, что какой–то человечек наводит ужас на их личного врага, другие просто не понимали, какую опасность представляет собой существо, которое превосходило в физической силе разве что бандерлогов, третьи, преимущественно самые слабые, тут же признали в нем своего вожака. Сам Маугли умел находить подход к каждой из этих групп: в первых он всеми силами разжигал ненависть к Шер–хану, вторым — преданно и наивно заглядывал в глаза, а с третьими вел себя так, будто он один из них и прекрасно понимает все их проблемы и надежды. В этом деле ему особенно пригодились слова об одной крови, в которые он вкладывал, как и предсказывал Шер–хан, нечто большее, чем намек на дальнее родство, — идею всеобщего равенства. Его популярность росла как на дрожжах, и, в конце концов, наступил момент, когда обитатели джунглей сами преподнесли ему власть на тарелочке с голубой каемочкой, проигнорировав истошные и отчаянные вопли разума и Шер–хана.

Первым, как и следовало ожидать, был показательно и в назидание остальным уничтожен Шер–хан. Вскоре за ним последовали Балу, Багира и Каа, плохо вписывавшиеся в идею всеобщего равенства. Потом, уже тихо и незаметно стали исчезать волки. В конце концов, самыми заметными фигурами в джунглях стали бандерлоги и шакалы. Первые получили возможность безнаказанно заниматься своим любимым делом, разрушать, а вторые — вдоволь излюбленной пищи. И те и другие не переставали громко удивляться, как это они могли когда–то делать подлости человеку, который дал им все, о чем только можно мечтать. Со временем, правда, эту тему пришлось прикрыть, так как кое–кто путавшийся под ногами пострадал за свое компрометирующее прошлое.

Акела же, как уже было сказано, оказался в лесу, где ему на первых порах тоже пришлось несладко из–за явной склонности к умничанью. Кое–кто даже пытался представить его хорошо замаскировавшимся эльфом, но этот бред не прошел, так как среди волков эльфов не могло быть в принципе. И все же еще долго звучали требования попользоваться Акелой во время одного из народных гуляний, но лесное руководство выступило категорически против. Старый сикх нужен был ему как живой пример того, что происходит, когда кому–то взбредет в голову осуществить на практике идею всеобщего равенства. Постепенно все привыкли к Акеле и оставили его в покое, и только у Павлика Морозова каждый раз при упоминании его имени начинался нервный тик. Бегемот же был одним из немногих, кто опекал сикха в самые трудные дни. Он даже предлагал волку помощь в обустройстве жилища в одном из спокойных «хламырных» районов, но тот выбрал Гарлем, хотя ко многим его особенностям относился скептически.

— Рад тебя видеть, Акела, — совершенно искренне сказал инспектор своему старинному знакомому.

— Я бы с удовольствием ответил тебе тем же, если бы мы встретились в более подходящем месте, — грустно заметил старый волк.

— У меня здесь маленькое дельце. Хочу узнать кое–что о недавно погибшем волке по имени Эрнесто, — объяснил ему цель своего визита инспектор.

— Ну, тогда тебе нужно к … Этот шакал у нас отвечает за правопорядок.

Акела собрался было показать, куда нужно идти, но Бегемот остановил его.

— Я здесь неофициально. Так сказать из личного интереса, — сказал он как можно тише и заставил волка удивленно посмотреть в его сторону.

Акела был не глуп, поэтому быстро сообразил, что не стоит выспрашивать подробности. Но он не был и трусом, поэтому и предложил свою помощь.

— Если тебе нужны сведения для отчета, буду рад помочь. Мне все равно нечем заняться. Эрнесто жил на южной окраине Гарлема, и будет лучше, если мы сейчас же туда отправимся, пока о твоем прибытии не успели донести куда следует.

Пока Акела с Бегемотом шли глухими закоулками, волк успел рассказать инспектору почти все, что знал об Эрнесто. Оказалось, что тот жил сам в убогой лачуге, не спеша заводить семью в отличие от своих сверстников. По мнению сикха, он вообще был довольно странным типом.

— Иногда, глядя на Эрнесто, я вспоминал Маугли, — грустно заметил Акела. — Все тот же мусор в голове. Но на этом все сходство и заканчивалось. Маугли всегда знал, чего хочет, тогда как Эрнесто, похоже, точно знал только, чего он не хочет. Я был уверен, что у него впереди трудная жизнь, а оказалось и того хуже, — вообще никакой. Но он был толковым парнем, куда лучше большинства местных жителей.

— И, тем не менее, по версии «Лесного вестника» он покусился на Красную Шапочку и ее бабушку, — неуверенно возразил волку инспектор.

— И ты поверил в эту галиматью? — иронично оскалился Акела.

— Никакой Красной Шапочки там не было, — была Розовая, — уклонился от прямого ответа Бегемот. Но мудрому волку и этого оказалось достаточно, чтобы с уважением посмотреть на своего спутника. Не стал он и задавать новые провокационные вопросы, тем более что они уже подошли к жилищу Эрнесто.

Внутри лачуга была такой же убогой, как и снаружи: примитивная лежанка, грубо сколоченный стол и такой же стул. Вот, по сути, и вся обстановка, если не считать еще перекосившуюся картину на стене. Это была работа не очень почитаемого в лесу заболотного художника Сальвадора Дали под названием «Девушка, развращенная собственным целомудрием». Картина такого рода в лесных условиях могла оказаться только в жилище «умника» или извращенца: первому был понятен ее смысл, второму — само изображение. Что касается общества в целом, то оно не могло принять подобное творчество из идеологических соображений, — там, где господствовала грубая реальность, не было места исповедуемому автором сюрреализму.

— Похоже, здесь уже кто–то побывал, — с тревогой в голосе заметил Акела, оценив неестественный беспорядок в комнате.

Бегемот молча с ним согласился и без особой надежды стал исследовать самые незначительные детали жилища. Вскоре его настойчивость была хоть как–то вознаграждена на первый взгляд ничего не значащей надписью на стене возле кровати. Это было имя хранителя лесного архива, которое, видимо, Эрнесто записал перед сном на всякий случай, чтоб не забыть. Пока Бегемот думал над значением необычной для подобного места надписи, в жилище зашли два огромных молодых волка и нагло уставились на следопытов. По тому, как напрягся старый сикх, инспектор понял, что их могут ожидать серьезные неприятности.

— Наш лидер Догин хочет вас видеть. Немедленно, — сообщил один из волков тоном, не располагавшим к дискуссии. Бегемоту и Акеле не оставалось ничего другого, как принять приглашение и последовать за громилами.

Вскоре они предстали перед взором Догина, окруженного толпой учеников, всем своим видом демонстрировавших, что стоит их духовному наставнику лишь намекнуть, и они разорвут прибывших на самые мелкие составляющие. Может быть, поэтому инспектор сразу же обратил внимание на молодую волчицу, расположившуюся рядом с лидером и единственную из всех, остававшуюся безучастной к происходящему. Ее эффектная внешность стоила того, чтобы почти не обращать внимания на остальных. К тому же, каждый раз, когда в поле зрения Бегемота попадала морда Догина, его тут же начинало подташнивать. Учитывая личность лидера, в такой реакции организма не было ничего противоестественного. Об этом типе продолжительное время знали только несколько таких же вонючих шакалов, как он сам. Даже волки, чуть ли не в каждом шакале пытавшиеся разглядеть какое–то ответственное лицо, его практически не замечали. Но феномен Догина состоял в том, что природа, по ошибке или сознательно, поменяла пропорции воды и дерьма в его организме, и, не будучи по счастливому стечению обстоятельств или из брезгливости никем вовремя раздавленным, он вполне предсказуемо начал постепенно всплывать наверх. К тому же, Догин в процессе восхождения понял, что если он не хочет вскоре совершить обратный путь, то нужно к моменту всплытия предъявить общественности нечто, доказывающее закономерность и насущную необходимость его появления. Претендовать на что–либо глобальное, вроде «хламыра», он, конечно, не мог, но свою, достаточно прочную, нишу все–таки занял. Вместе с ним появилась хоть и убогая, но нашедшая в определенных кругах живой отзыв, философия, основой для которой послужил один единственный догмат: «Чебурашку украли эльфы». Остальное приложилось само собой, и в первую очередь, необъяснимая для несведущих в своем большинстве обитателей леса поддержка лесорубов. Но одной этой протекции уже было вполне достаточно, чтобы сознательные граждане не задавали глупых вопросов, а молча наблюдали за тем, как специфическая органическая масса бродит в своем котле, постепенно подбираясь к его краям. Сам Догин в процессе брожения поднабрался сил и наглости и уже оказывал определенное влияние на общественную жизнь, по крайней мере, Гарлема. В то время, когда Павлик Морозов попусту пугал своими шаблонными фразами затаившихся эльфов, новоявленный «лидер» наводил ужас на тех, кто никакого отношения к эльфам не имел. Ведь стоило ему указать грязным пальцем на кого–то и заявить, что это эльф, как жизнь несчастного превращалась в сущий ад. Правда, надо отдать должное Догину, — ставил подобное клеймо он достаточно редко, предпочитая до поры до времени обменивать свою «толерантность» на всякого рода «пожертвования» его движению. С самого животрепещущего вопроса он и начал беседу с Бегемотом.