«Мы не дрогнем в бою». Отстоять Москву! - Валерий Киселев

«Как глупо все получилось, – ругал себя Гришин. – Конечно, он пошел на смерть, чтобы доказать мне, что не трус…»

– Возвращаться надо, – с укором посмотрел на Гришина полковник Яманов.

– Прорываться будем здесь, да и все равно больше негде и выбирать некогда, – вставая с земли, сказал полковник Гришин. – Начало движения – двадцать часов.

К назначенному времени отряд полковника Гришина вышел на рубеж развертывания и по сигналу красной ракеты, в полной темноте, без выстрелов ринулся через луг в лес. Противник почти сразу же открыл плотный пулеметный огонь, но масса людей, с решимостью идущих на смерть, бежала на вспышки выстрелов, не обращая внимания ни на что.

Лейтенант Андрей Червов, радиотехник батальона связи, перед прорывом назначенный командиром отделения в роту старшего лейтенанта Михайленко, сразу же после вспышки ракеты поднявшийся вместе со всеми, бежал на выстрелы, не чуя ног, хотя всего лишь час назад мог с трудом подняться с земли.

Краем глаза Червов видел, как единственное их орудие, сделавшее всего два-три выстрела, было накрыто серией мин, как вздыбились кони от близких разрывов, как слева и справа спотыкались, падали, кричали, стреляли и бежали его товарищи. Он даже сразу не понял, что луг, метров двести в глубину, уже проскочили, начался ельник, и только когда он споткнулся об убитого немецкого танкиста и увидел рядом остов танка, броню которого лизал огонь, понял, что они среди немцев.

Рядом густо застучал пулемет, ярко вспыхнули кучи хвороста. Андрей упал, но, услышав чью-то команду «Вперед!», снова поднялся и побежал в темноту, боясь, что столкнется лоб в лоб с немцем. По всему лесу шел частый треск автоматных очередей и винтовочных выстрелов, слышались немецкие лающие команды и русская матерщина. Мимо Червова, чуть не сбив его, проехали, давя мелкий ельник, два броневика.

Уже совсем обессилевшего, его примерно через полчаса догнали несколько наших повозок, но никто не посадил, потом обогнали два наших танка. Перед рассветом, в глухой темноте, Червов услышал, наконец, голоса своих. Он из последних сил подошел к сидевшей на снегу группе и тоже сел, прислонясь головой к сосне. В висках стучало, спина была мокрой от пота, во рту жгло от сухости, а Андрей, глотая снег, думал одно: «И в этот раз все-таки остался жив…»

Командир 771-го полка капитан Шапошников, оставленный с батальоном капитана Осадчего прикрывать прорыв отряда Гришина, весь день 14 октября вел огневой бой с крупной немецкой частью. Никакого приказа от полковника Гришина не поступало, и Шапошников решил действовать по своему усмотрению. Решение двигаться вслед за отрядом Гришина представлялось ему крайне рискованным: в месте прорыва шел ожесточенный бой. Причем результат боя в пользу своих представлялся Шапошникову сомнительным.

– Давай думать, – сказал он Наумову, – или пойдем на прорыв вслед за командиром дивизии, или другим маршрутом.

– А сам как думаешь, Александр Васильевич?

– Если пойдем за Гришиным, то прорвемся или нет – как получится. Они сейчас как магнит притянули к себе немцев, и те не отпустят их долго, пока в леса не войдут или не уничтожат. Если даже и встретим Гришина, что маловероятно, то он нами опять прикрываться будет или опять дыру какую-нибудь заткнет, а это опять ближе к гибели, если нас еще при прорыве не перебьют.

– Да, это точно… – задумчиво произнес Наумов.

– Поэтому предлагаю: в бой не ввязываться, район прорыва обойти южнее и двигаться дальше на восток параллельно колонне Гришина.

– Сделать ход конем? – с надеждой спросил Наумов.

– Да, примерно так. Нам, главное, сам понимаешь, людей сохранить. До победы еще воевать и воевать. Ну, допустим, вступим мы сейчас в бой – что это даст? Лишние жертвы. А через неделю-месяц с кем воевать останемся? А Гришина, если повезет, в Ельце встретим, там пункт сбора всей третьей армии.

– Не подведем ли мы его этим своим маневром, Александр Васильевич? Кто знает, они там, может быть, кровью истекают и нашей помощи ждут, а мы стороной пройдем.

– Ты думаешь, он нас еще ждет? Вряд ли… Сходи к Осадчему и Терещенко, пусть выводят своих людей сюда. Семен Иванович, – позвал Шапошников своего зама по тылу капитана Татаринова, – продукты, все что можно, раздать бойцам, остальное уничтожить или закопать, спрятать, как хочешь. Лошадей распустить, машины сжечь, и, пожалуйста, все это надо сделать побыстрее.

– С таким трудом все это доставал и все бросить? – тяжело вздохнул Татаринов. – Может быть, попробуем все же вывезти?

– Нет, Семен Иванович, с обозом нам не выйти вообще. Ну, сам подумай: почти триста километров! Сержант Ляшко! – позвал Шапошников старшего писаря штаба полка. – Возьмите в машине все документы и положите их в противогазные сумки. Отвечаете за них головой.

– Есть товарищ капитан, – ответил Ляшко.

Тогда он не мог и представить, что такое простое задание – вынести две противогазных сумки с бумагами – не будет им выполнено…

Батарея лейтенанта Терещенко, приданная на время боя под Алешенкой полку Тарасова, все же догнала своих в лесу под Литовней. Комиссар полка Наумов, встретив Терещенко, приказал ему распустить лошадей, орудия привести в негодность и догонять своих.

– Последний снаряд остался, – сказал Терещенко. – Может быть, выпустить его?

– Не надо привлекать внимания, – остановил его Наумов.

К ним подошел сержант Ленский, в руках его была панорама от орудия.

– А расчет где, Ленский? Что с орудием?

– Пока получал задачу от майора Тарасова, вернулся – орудие разбито, из расчета никого, ни живых, ни убитых, только Боярский, ездовой. А это – как доказательство, – протянул Ленский панораму Терещенко.

– Все ясно. Иди, догоняй наших, они метрах в трехстах отсюда, – показал Терещенко направление. – А мы следом. Орудия уничтожим и догоним.

Борис Терещенко, командир батареи, лично снял замки со своих последних трех орудий, побросал их в кусты, сел на корточки и задумался. «Вот и кончилась моя батарея… Ну, ничего, двадцать танков мы все же уничтожили, счет в мою пользу…»

– Двух лошадей забили сейчас на мясо, остальных распустили. Пора двигаться, Борис. – К Терещенко подошел его политрук Евгений Иванов.

Судьба разведет их всех – Терещенко, Иванова и Ленского. И получилось это потому, что догоняли колонну полка они все по разным тропинкам огромного брянского леса…[3]

Разделившись на две части, батарея полка догоняла свой полк. С Борисом Терещенко пошли полтавчане, считая, что их командир, сам полтавский, поведет их на Украину. Когда они поняли, что Терещенко ведет их на восток, все ушли от него ночью, и Терещенко остался вдвоем с грузином-коноводом. Догнать свой полк ему не удалось, попал в другую часть, получил назначение на должность командира батареи и воевал, так и не зная, что же стало с Ивановым, Ленским, Шапошниковым. Политрук Иванов со своей частью батареи колонну Шапошникова догнал.

А сержант Ленский с ездовым Боярским, свернув в лесу не на ту тропку, своих догнать не сумели и через несколько дней напоролись на группу конных немцев. Бежать не было смысла. Отстреливаться – нечем. Их разули и втолкнули в колонну таких же бедолаг. Через несколько часов они оказались в Навле, за колючей проволокой…

Поздно вечером колонна капитана Шапошникова, спешно собравшись, вышла в направлении станции Локоть, от места прорыва отряда Гришина и главных сил 3-й армии взяв резко к югу. Глухой ночью колонна прошла по окраине станции, рискуя напороться на немцев, и уже за полночь, пройдя без остановки более двадцати километров, вышла к мелиоративным каналам.

– Не знаю, где они кончаются, и справа и слева прошел метров по триста – везде вода, – подошел к капитану Шапошникову старший лейтенант Бакиновский, начальник разведки полка.

– Придется идти вперед. Возвращаться и ждать больше нельзя. Если до рассвета не войдем в лес, немцы нас заметят, – сказал Шапошников.

Прошли по грудь в ледяной воде один канал, за ним, метрах в пятидесяти, второй, третий.

– Какой Сусанин нас сюда завел? – слышал Шапошников чей-то злой голос. – Да будет ли им и конец!

Только к рассвету люди вышли к лесу, на сухое место.

– Может быть – костерок? – подошел к Шапошникову капитан Филимонов, цокая зубами от холода.

– Не может быть и речи, Тихон Васильевич. Углубимся в лес, тогда и обогреемся.

Когда часа через два колонна встала на дневку в густом сосновом бору, обмундирование на всех было почти сухое.

– Тихон Васильевич, соберите всех командиров, – подошел Шапошников к Филимонову. – Людям можно отдыхать. Костры жечь, но небольшие.

Шапошников больше недели спал один-два часа в сутки. Голова гудела от напряжения, мысли ворочались, словно жернова на мельнице, мучили боли в желудке, но он все же удержался от соблазна присесть, только прислонился спиной к сосне. Бойцы, услышав команду «Привал!», большей частью, наскоро наломав лапника, повалились спать, лишь несколько человек раздували костры.