Закон Фукусимы - Силлов Дмитрий Олегович "sillov"

– Ага, – согласился я, потирая шею. – Причем, глядя на то, сколько яиц эта кумо наплодила, скоро у всего населения планеты будут серьезные проблемы.

– Думаю, это не она, – покачал головой Виктор. – Каждое яйцо метра полтора высотой. Кумо, конечно, немаленькая, но даже одно яйцо выносить не сможет.

Я призадумался.

– То есть ты хочешь сказать, что она их просто охраняла?

– Именно, – кивнул Савельев. – Все, что яйцам нужно, – это корм. Кумо проникли в форт через нижние этажи, уничтожили персонал. Потом натаскали сюда яиц, разорвали трупы, напихали расчлененку в яйца и ушли, оставив одну особь присматривать за кладкой до созревания.

– Похоже на то, – сокрушенно мотнул я головой. – А если в каком-то яйце закончится корм, то его вокруг форта бродит предостаточно. Не думаю, что хидои представляют опасность для такой паучихи.

– Согласен, – кивнул Виктор.

– Что ж, будем считать, что задание выполнено, – проговорил я. – Мы узнали причину гибели форта, так что можно вернуться и попытаться забрать у клана твою дочь.

Виктор покачал головой.

– Ты же сам понимаешь – если из этих яиц вылупится пара сотен новых кумо, Япония, может, с ними и справится, мобилизовав свои Силы самообороны. Но я уверен, что это не единственная кладка. К тому же, если кумо прорвут кордон изнутри, наружу хлынут не только они, но и симбионты.

– Понимать-то понимаю, – вздохнул я.

В принципе, Виктор ничего нового не озвучил, это все и так было понятно. Но я как-то слабо себе представлял, что мы вдвоем сможем сделать против твари, сумевшей отложить такое количество яиц.

Что я и озвучил.

– Ну а кто еще, если не мы? – усмехнулся Савельев. – Ямагути-гуми туда не полезут. Они уже пробовали, ничего не вышло – думаю, их бойцы пополнили ряды симбионтов. Или кумо накормила ими с десяток яиц, но это уже неважно. До правительства вряд ли удастся достучаться – нам просто не поверят. К тому же официально это просто закрытая зона экологической катастрофы, куда гражданским вход воспрещен, так что сразу возникнет вопрос, что мы тут делали. Тем более мы оба – белые гайдзины[7], люди второго сорта, которым веры нет и быть не может.

– Ясно, – сказал я. – Чего ж тут неясного. Опять придется в две хари мир спасать с вероятностью подохнуть примерно сто к одному.

– А тебя что-то держит на этой планете? – невесело оскалился Японец. – Мне казалось, что тебе абсолютно все равно – остаться жить или переселиться в страну Токоё[8].

– Так-то оно так, – хмыкнул я. – А поворчать насчет вселенской несправедливости и крайне отвратительного устройства мира – тоже нельзя?

– Это сколько угодно, – улыбнулся Виктор. – Но давай ворчание совместим с делом – надо осмотреть нижний этаж. Думаю, кумо пришли откуда-то оттуда, потому что больше неоткуда.

– Офигеть! Ты, оказывается, улыбаться умеешь, – удивился я. – Я уж думал, у тебя что-то с лицом, паралич какой-то или типа того. – И, видя, что Японец собрался что-то ответить, опередил его: – Да-да, свою рожу в зеркале я лицезрел не раз! Удивительно, что кумо, увидав ее, сразу не отбросила копыта. Намек понял, перекур окончен, пошли нижний этаж смотреть.

А посмотреть там было на что.

Половина нижнего этажа представляла собой что-то среднее между разделочным цехом и научной лабораторией. Научная часть была заставлена приборами непонятного назначения. А в разделочном цеху симбионтов препарировали, словно лягушек, отделяя от них хидои, которых упаковывали в специальные контейнеры и отправляли в морозильные камеры – их тут было несколько, заполненных контейнерами примерно на треть. Ну а останки симбионтов отправляли в большую шнековую мясорубку, из которой трупы выходили в виде костно-мясного фарша, тут же упаковываемого в брикеты.

– И я даже, кажется, знаю, куда потом отправлялся этот фарш, – задумчиво произнес я.

– Ну да, – кивнул Виктор. – Типично японская тяга к безотходному производству. Симбионтов снаружи чем-то надо кормить, а давно известно, что белок представителей своего вида усваивается лучше всего.

– Мерзопакостно, но логично, – пожал я плечами. – Если якудза занимается всякими прибыльными аморальными делами, глупо ожидать, что она будет загонять себя в какие-то рамки.

– Любое действительно прибыльное дело всегда аморально, – усмехнулся Японец. – У каждого человека в жизни рано или поздно появляется выбор: остаться честным, но бедным, или же стать несколько богаче, при этом загнав пинками свою совесть в самый дальний и темный угол сознания. И, загнав, никогда не выпускать обратно. Потому что совесть и богатство – вещи несовместимые.

Я посмотрел на Японца с нескрываемым уважением.

– Это ты сейчас, конечно, сильно отжег, – сказал я. – Будь живы Лао Цзы с Конфуцием, они бы сейчас нервно курили в тени той мясорубки. Но, может, хватит про мораль и бабло, пойдем делом займемся? А то уже вонь от протухшего симбионтского фарша даже меня задолбала.

– Давно пора, – невозмутимо пожал плечами Савельев. – Это ты тему про фарш начал, а я просто разговор поддержал.

– Всегда отбрешется… – буркнул я себе под нос.

Вторая половина этажа была отгорожена от первой стеной от пола до потолка, сложенной из бетонных блоков. В стене изначально имелась толстая стальная дверь, которая была вынесена наружу мощным ударом изнутри и теперь, изрядно помятая, валялась на полу.

А за проломом был склад, очень похожий на тот, где мы с Японцем затаривались оружием и снарягой. По ходу, такие склады в этой местности были типовыми, правда, на этом, помимо того и другого, имелись солидные запасы взрывчатки, аккуратно упакованной в длинные деревянные ящики.

А еще посреди этого склада в полу была здоровенная дыра. И, судя по торчащим из ее краев обрывкам арматуры, то ли взрыв, то ли удар страшной силы шел изнутри. Из-под пола склада.

Пока Японец подыскивал себе другой шмот взамен заляпанного кровью кумо, я подошел к краю дыры, бросил в нее обломок бетона, что валялись вокруг в изобилии, – и прислушался.

Ага, судя по приглушенному звуку удара, который донесся из ямы, дно у нее не особенно далеко, метров семь-восемь от поверхности. И, поскольку иного выхода не было, я нашел моток капроновой веревки, сел на пол и принялся вязать на ней узлы. Не, конечно, можно и по гладкой веревке спуститься, но с узлами оно всяко надежнее и комфортнее.

Подошел Японец, довольно быстро сменивший свой грязный шмот на почти такой же, но чистый. Деловой, руки за спину, вид как у ученого, готовящегося долго и в подробностях рассматривать редкую букашку. Поинтересовался:

– Ты это сейчас что делаешь?

– Какие варианты?

– Ну, могу предположить, что повеситься решил от такой жизни.

– Не дождешься, – хмыкнул я.

– Ну, тогда, наверное, решил спуститься вниз.

– Ну ты прям провидец.

– А вот это для твоих целей не лучше подойдет?

И показал свернутую в скатку капроновую лестницу, которую прятал за спиной.

– Зашибись, – проворчал я, откладывая веревку. – Раньше не мог сказать, что лестницу нашел?

– Мог, – кивнул Савельев. – Но зачем? Так ты хоть отвлекся маленько на вязание, отдохнул, голову разгрузил. Японцы для этого занимаются оригами, очень хорошо изгоняет из головы негативные мысли порубить кого-нибудь в фарш.

– Сейчас у меня, наоборот, возникла мысль порубить кого-нибудь в фарш, – проворчал я, поднимаясь на ноги. – И ты, наверно, догадался кого.

– Зря я так рано подошел, – с сожалением произнес Савельев. – Надо было тебе еще узлов понавязать для снятия излишней агрессии.

– Ну да, я ж не то что некоторые, у которых уровень агрессии всегда одинаковый – и когда они лапшу кушают, и когда кого-то в лапшу рубят…

– Кстати, о лапше, – перебил меня Савельев. – Не находишь, что самое время немного отдохнуть и перекусить, прежде чем ввязываться в новую бойню? А ее, чует мое ками, избежать вряд ли удастся.