Вольная жизнь - Валентин Ежов

Гринй все понял и покорно кивнул:

— Все ясно. Всем привет!

Сгреб под мыщку свою одежду, взял в руки ботинки и в трусах вышел из комнаты… На лестничной площадке натянул брюки, надел рубаху. Дверь открылась, на площадку вышел Патлатый с шубкой в руках, заговорил вполне дружелюбно.

— Я все понимаю, Гера… Сам кругом виноват.

Гриня молча одевался, но, как ни странно, особой горечи он не чувствовал.

— Ты тут кое-что прикупил возьми! — протянул шубку Патлатый.

— Извини, друг. Купленные вещи назад не принимаем.

— Тогда одолжи на пузырь, — тут же попросил Патлатый. — Сам понимаешь к жене вернулся. Надо отметить!

Гриня достал тонкую пачку оставшихся у него денег, отделил купюру. Патлатый изящно выхватил ее из его рук.

— Хороший ты парень. Заходи как-нибудь.

— Спасибо, — чиркнув молнией куртки, Гриня побежал по лестнице.

— Кепарик забыл!.. — Гриня оглянулся. — Патлатый держал в руках его кепочку, рассматривая этикетку. — „Симпл лайф“… Все правильно!

Гриня усмехнулся:

— Может знаешь, что там написано? А как же!

— Ну?…

Патлатый трезво и остро взглянул на Гриню.

— Тут написано: красиво жить не запретишь.

Подначка попала точно. Гриня сказал:

— С меня двадцать копеек.

Он надел кепочку, засунул руки в карманы и, насвистывая любимую песенку плавбазы, побежал по ступенькам вниз.

Штормило за ревущими сороковыми. В океане тьма, светили только прожектора плавбазы.

Плясал на бешеной океанской волне маленький тунбот. В него посыпался из брезентового рукава мелко накрошенный лед, за ним по штом-трапу — экипаж.

В унисон ревели ветер и мотор ярусоподъемника, скрежетал барабан, наматывая стальной трос с острыми крючьями. Отчаянно бьющаяся туша тунца упала в тунбот, за ним — другая… В сто „этажей“ матерился боцман, сопровождая свои команды, но „слова“ трудно было расслышать в свисте ветра и грохоте двигателя.

Гриню швыряло от борта к борту. Он схватился за поручень, стер с рук рыбью кровь. Боцмана швырнуло на него.

— Все!.. — заорал Гриня. — Теперь уж точно завязываю!

Боцман ощерился, прокричал в ответ:

— Не любишь?! — Подмигнул. — А шубы дарить любишь?!

Нагруженная под завязку рыбой плавбаза пришвартовалась в африканском порту. Ей, как всегда, предстояла суточная стоянка, чтобы пополнить запасы воды и топлива, а экипажу погулять в городе и прибарахлиться.

Радист Костя врубил на всю мощность магнитофон с любимой песенкой экипажа. У борта нетерпеливо толпились моряки. Наконец, с грохотом упал трап, и сидящие на мачтах волнистые попугайчики, словно воробьи, разом взлетели в яркую синеву африканского неба.

Боцман и Гриня в, своих „тропических“ одеждах двинулись к трапу. Боцман, поддал носком сапога под зад обезьяне, пытавшейся проскочить впереди него. Обиженная обезьяна, вскочив на ванты, с гримасой плюнула ему вслед.

Моряки поднялись на набережную.

Боцман и Гриня, как всегда покачиваясь в такт мелодии, двинулись вдоль улицы. Гриня на всякий случай, оглянулся, ища глазами знакомый „кадиллак“, но ничего подозрительного не заметил. Боцман, как всегда, с удовольствием оглядевшись, потер руки, сказал:

— Надо же, всегда тепло!.. Программа, значит, прежняя…

— Ударяем по шампанскому, — привычно закончил Гриня.

— Нет. Чистим сапоги и покупаем Клаве люстру, ты сам ей слово дал!

— Да, но сначала по шампанскому.

— Сначала в банк, меняем валюту, — вспомнил боцман.

Они подошли к зданию одного из международных банков. Прошли через массивные сверкающие никелем и стеклом двери.

Неизвестно откуда взявшийся серебристый „кадиллак“ с чернокожими друзьями Грини подъехал и остановился напротив этих дверей. Почти тут же подъехал большой черный „бьюик“ и пристроился за „кадиллаком“. В нем сидели четверо белых в чёрных костюмах, черных очках и черных шляпах. На коленях у переднего лежал автомат, а у сидящих позади большая мягкая сумка.

Передний, положив на сиденье автомат, пошел в банк, а сидящие позади завязали черными платками лица до самых глаз. Неожиданно их товарищ выбежал из банка, сел в машину и захлопнул дверцу.

— Что делать?… — взволнованно сообщил он. — Там Лисица Джо!

— Проклятье! — выругался второй. — Опять он нас обошел!

— Тихо! Может, это и лучше, — сказал третий. — Пусть берет банк, а мы заставим его поделиться.

— Правильно. И стрелять не надо!

В банке у кассы был всего один клиент. За ним стояли боцман и Гриня. Клиент, получив деньги, пошел к выходу. Боцман, встав на его место, наклонился к окошечку. Гриня с сумкой, стоящей на стеклянном прилавке, придвинулся к нему. Боцман протянул руку с купюрой в кассу, сказал на своем английском:

— Чендж.

Девушка-кассир, подняв к нему голову, на секунду оцепенела и ахнула. Все служащие банка, увидев боцмана, мгновенно вскочили со своих мест, бросились к стенам, повернулись к ним лицами и вытянули вверх руки. Девушка открыла сейф, через окошко проворно схватила сумку Грини и стала наполнять ее пачками банкнот. Боцман не успел ничего понять, как она подала ему сумку, полную, денег, через окошко. Наконец, боцман сообразил в чём дело, широко улыбнулся:

— Ноу, ноу… — Быстро вытряхнул всю сумку девушке на стол и снова протянул ей свою купюру. — Чендж!

— Дурак ты, боцман, — тихо сказал Гриня.

Кассирша быстро обменяла купюры того и другого, и они оба, сказав „сенк ю“, пошли к выходу. Девушка изумленно смотрела им вслед. Остальные служащие продолжали стоять у стен. Когда боцман с Гриней вышли, девушка прошептала:

— Джо заболел!

Боцман и Гриня вышли из банка и, считая деньги, остановились перед серебристым „кадиллаком“, не видя ничего вокруг. Из черного „бьюика“, стоящего позади „кадиллака“, выскочили трое с черными платками на лицах и кинулись к боцману. В это же время из распахнувшейся дверцы „кадиллака“ вытянулась черная рука, схватила боцмана за ремень джинсов и втянула его в машину. Дверца захлопнулась, и „кадиллак“ помчался по улице. Гриня, увидев людей в черных масках, рванул со своей сумкой бегом. Гангстеры на секунду растерялись.

— Опять под носом ушел! — скрипнул зубами первый.

— Черт с ним. Берем его кассира! Сумка у него! — кивнул его напарник в сторону убегающего с сумкой Грини.

Гангстеры, сорвав платки, бросились вслед за Гриней. Гриня, обернувшись, припустил быстрее, но понял, что ему не уйти. Тут он увидел какую-то дверь, открытую в сторону тротуара, в ней торчал большой ключ. Гриня юркнул в эту дверь, быстро закрыл ее, повернул ключ. Перевернул табличку на стекле двери и задернул занавески. Гангстеры подбежали к двери, дернули ее — она не открывалась.

— Ломать? — спросил первый.

— Тихо! Там есть запасный выход? — спросил второй.

— Нет. Я точно знаю, — сказал третий.

— Тогда подождем, — усмехнулся второй. — Куда он из этого заведения денется.

На стене, по одну сторону двери, у которой они стояли, был нарисован на большой стеклянной вывеске русский самовар, с другой стороны — румяная девица в кокошнике ид сарафане. На табличке, перевернутой Гриней, было написано по-русски „обед“, по-английски „закрыто“. Над всем этим красовалась большая вывеска, тоже на русском и английском языках: „У самовара я и моя Маша“.

Не успевший прочитать вывеску и вообще не понявший, куда он попал, Гриня оказался в небольшом уютном холле, главной достопримечательностью которого был стоящий на столе огромный самовар. Все остальное напоминало чем-то обстановку приемной частного врача. По стенам стояли диванчики, а над ними висели портреты девиц в кокошниках и сарафанах в разных позах, а с небольшой лесенки, ведущей на второй этаж, спускалась молодая женщина, тоже в кокошнике и сарафане. Гриня посмотрел на нее и ахнул — он тут же узнал Машу, певицу и стрипзвезду из ресторана его родного города.

Гриня радостно заорал:

— Не может быть!? Это ты, Маша?!

Маша присмотрелась.

— С ума сойти. Кажется, Гриня?!

— Точно!

— Плавбаза пришла?

— Точно!

— Заходи.

Она повела Гриню наверх.

Наверху был также холл, только еще более уютный, У стены — стойка бара. За стеклом были видны бутылки с разнообразными напитками. Посредине — стол с высокими стульями. По стенам — мягкие пуфики, диванчики, над ними тоже висели фотографии смазливых девиц в сарафанах, экстравагантных костюмах и вовсе без них.

Гриня оглядел все, спросил:

— А что ты здесь делаешь, Маша?

— Так. Руковожу небольшим коллективом. Можно сказать, маленькое совместное предприятие… Ударим по шампанскому? — Маша пригласила Гриню к бару.

Гриня оглядел бутылки.

— Можно, но мне не до этого!.. Маша, здесь есть другой выход?