Искры революции - Александр Панов

…Петя первый увидел брата на ступеньках вагона, проскользнувшего мимо.

— Миша! Миша, скорей ко мне! — изо всех сил крикнул Петя.

Михаил услыхал крик младшего брата и хотя не разобрал слов, но понял, что Петр не случайно здесь. Старший Гузаков, а за ним и дружинники соскочили с остановившегося поезда.

— Миша, Миша, — торопясь, заговорил Петя, — в Симе казаки. Дядя Вася велел вам скрыться. И здесь шпик.

Разведчики скрылись.

Казаки жили в Симе несколько дней. Они с песнями разъезжали по поселку, никого не трогая. Жители уже стали поговаривать: «Поживут, припугнут нашего брата и уедут». И вдруг ночную тишину разрезали винтовочные выстрелы, визг собак и хлопанье дверей. Каратели ворвались в дома рабочих. Свистели нагайки, плакали женщины и дети. Казаки перетряхнули все имущество в двадцати домах и арестовали 15 рабочих, в том числе и Василия Андреевича Чевардина.

Урядник Чижек-Чечик в сопроводительной написал:

«С помощью тайных агентов выявлены 15 наиболее активных революционеров. (Список прилагаю). Арестованные не сопротивлялись. Вещественных улик не найдено».

Каково же было удивление урядника, когда на другой же день после ареста пятнадцати, Перлаков принес листовку, распространенную в поселке. Эта листовка была напечатана в типографии. Она сообщала о том, как царь утопил свой Манифест в крови, задушив восстание в Москве. Листовка звала к продолжению борьбы с самодержавием.

Чижек-Чечик искал в этой листовке отклик на арест пятнадцати, но не нашел. Создавалось впечатление, что действует какая-то организация, к которой не имеют отношения арестованные «активные» революционеры. Больше того, перечитав листовку, урядник подумал, что арестовал, пожалуй, не главных.

Умов полагал, что в связи с арестом пятнадцати, на заводе могут возникнуть беспорядки. Но завод по-прежнему дымил, грохотал, пыхтел и гудел в положенное время.

День после ареста «главных» революционеров прошел совершенно спокойно. Ни митингов, ни групповых сборов, ни громких разговоров. Мастера докладывали Умову, что на заводе спокойно.

Управляющий заключил, что арестовали, видимо, самых главных смутьянов, раз народ молчит.

Настроение у Умова еще более поднялось, когда он получил желаемую телеграмму от заводовладельца Балашова. Хозяин, узнав о подавлении восстания в Москве и расправе на местах, осмелел. Он приказал восстановить прежние порядки на заводе.

«Никаких прибавок к сдельным платам. Отпуск леса и дров производить только по билетам и за попенную плату. Возвратить на службу самоуправно удаленных Войткевича и других. Если рабочие и служащие этому требованию не подчинятся, буду вынужден закрыть заводы. О чем прошу поставить в известность все население. Балашов».

Но еще не успел управляющий отдать приказ, как к нему явился Чижек-Чечик.

— Господин Умов, на заводе снова листовки. В поселке ночью была стрельба, кто-то пел песни революционного содержания. Нарушители порядка разбежались, когда мы попытались задержать их.

— Значит, вы арестовали не главарей. Когда вы, наконец, поймаете этого Гузакова?

— Ищем, господин Умов. Но надо еще что-то предпринять.

Посоветовавшись с местными властями Чижек-Чечик решил предпринять меры для устрашения населения.

В воскресный день они созвали сход. Собравшиеся увидели на площади ряд виселиц и большой портрет царя Николая Второго…

— Братья и сестры! — громогласно обратился священник Жуков. — Да простит вам господь все прегрешения. Покайтесь в грехах своих, просите прощения у государя и целуйте крест. Поклянитесь в верности государю и миролюбии. Да будет воля господня и рассеется зло, затаенное вами против хозяев своих и великого государя.

— Кайтесь, православные! Петля для вас приготовлена! — крикнул кто-то из толпы, — Где царь, там и виселица! Долой самодержавие! Да здравствует политическая свобода! — неслось со всех сторон из толпы. То там, то тут произносились короткие речи. Ораторов заслоняла толпа, только слышались их гневные голоса. Из многих голосов выделился один, который симцы слыхали при каждой решающей схватке с местными властями. Это голос Михаила. Вот он крикнул:

— Все понятно, товарищи! Расходитесь!

Народ отвернулся от царского портрета, и потекла народная река по всем улицам поселка. Весь день в поселке негодовал народ: «Вздумали запугать виселицами, палачи! Да мы вас самих на виселицу вздернем!

Перепуганный Чижек-Чечик приказал немедленно убрать виселицы и царский портрет.

Умов неистово орал в своем кабинете:

— Какой безмозглый дурак выставил виселицы?!

— Господин Умов, я полагал, что…

— Что вы полагали со своей идиотской затеей?! Уходите отсюда, пока я не наговорил вам еще дерзостей!

Впервые Умов выгнал из своего кабинета Чижека-Чечика.

На другой день во всех цехах завода возникли короткие митинги. Ораторы не поднимались на станки. Они говорили в народе. Рабочие их укрывали от глаз мастеров и заводской администрации.

Во второй половине рабочего дня Мастера по цехам объявили приказ Умова:

«Хозяин отклоняет все требования рабочих. Приказываю:

1. Восстановить 12-часовой рабочий день и прежнюю заработную плату.

2. Возвратить на службу самоуправно удаленных Войткевича и других.

3. Отпуск леса и дров производить только по билетам и за попенную плату».

В ответ по заводу пронесся клич:

— Будем работать по девяти часов и ни минуты больше! Нет, господин Умов, по-вашему не будет! Бросай работу!

Большинство рабочих тотчас же ушли с завода. А на следующий день все пришли, но работали только девять часов. И так поступали ежедневно, несмотря на угрозы заводской администрации.

Умов снова вызвал карателей. Приехали тридцать казаков и двадцать стражников, которые надолго остались в Симе. Они теперь не распевали песен, а разъезжали но улицам и пороли каждого встречного, если тот не кланялся им, или не обнажал головы. Они избивали также тех, кто почему-либо оказывался на улице глубокой ночью.

Полицейские все чаще и чаще стали навещать завод. Но стоило им зайти на территорию завода, как об этом уже знали во всех цехах.

Обычный зимний вечер. В долину со стороны, не защищенной горами, ворвался сильный ветер. Он вихрем понесся по улицам поселка, останавливая встречных.

Юноша свернул в переулок и скрылся. Он перешел на другую улицу и остановился у дома с тремя освещенными окнами. Высокий, острый карниз. Чердачное окно с застекленной рамой. Тесовая крыша. Две трубы. Ворота тесовые с карнизом. Подворотня с лазом для собаки. У калитки большая кольцеобразная ручка. Окна подняты выше среднего человеческого роста, без ставней.