Антымавле — торговый человек - Владилен Леонтьев

Гемалькот рассказал Антымавле, как было.

— Когда ты ушел, сначала хорошо жили. Нерпы много били. Потом патроны кончились. Сетками ловить стали. Пришел месяц темных ночей, не стало нерпы. Лед толстый. На умку охотились. Но плохо, патронов нет. Все же двух убили копьем. Умка ногу мне поломал. Болел долго. Имлытегин один охотился. Сын мой помогал ему. Потом умка ушел совсем. Голодно стало…

Сидит на корточках возле костра Номнаут, каждую щепочку переворачивает, угольки в кучу сгребает, чтобы все сгорело. Постарела женщина, не узнает ее Антымавле. Лицо осунулось, морщинок — как рек в тундре, кожа почернела, татуировка — две полоски на носу и пять на подбородке — с кожей сливается. Молчит Номнаут, щепочку тщательно осмотрит и в очаг аккуратно положит, глаз с пламени не сводит. Бурлит вода в котле, варится мясо нерпы. Слушает Антымавле Гемалькота.

…— Может, хорошо было бы, но Пьёт обманул. Приехал с севера обмороженный, еле живой, собаки голодные, корм просит. У самих мало, однако поделились. Взамен табаку дал столько, что несколько раз понюхать хватило. Шкуры медвежьи забрал. Обещал долг вернуть. Весна уже, дороги скоро не будет, а долга Пьёт все еще не везет.

Потом совсем плохо стало. Собак ели, шкуры ели, мололи кости и со шкурой варили. Приезжал племянник Имлытегина, немного мяса, жира привез. Но говорил, что и у них плохо. Еще рассказал, что в Увэлене торговый дом есть. Там можно дешевле взять, чем у Пьёта и Конопа.

А как сейчас проживешь? Чаю нет, табаку нет, патронов нет. Привыкли настоящие люди к этим вещам, без них прожить не могут. Племянник уехал. Имлытегин решил туда пойти. Меня звал. А как же я родное место покину? Остался. Когда я поправился, Имлытегин собрал свои вещи, ребятишек на нарты посадил, Эргынаут больную и сам, как собака, потащил их.

Говорил ему — не иди, пусть жена поправится. Не послушался, ушел.

Говорят, в Рыркайпии он сейчас. Думает еще дальше идти. Все…

Задумался Антымавле. Грустно, тяжело. Не было для него ближе человека, чем Имлытегин, — все равно, что родной отец.

— Догонять буду, — твердо решил он.

— Как хочешь, — неопределенно ответил Гемалькот. — Давай есть будем. Сейчас лучше. Нерпу сетками ловим. Вчера две попалось.

Мелькает в руках Номнаут пекуль — полукруглый женский нож, падают ровными ломтиками на деревянный поднос кусочки мяса. Следят молча за руками женщины мужчины.

Ловко режет Номнаут, не допустит, чтобы нож о поднос стукнулся, нельзя: услышат келет, что достаток в доме, плохо будет.

Жуют люди мясо, не разговаривают, каждый свое думает.

— А может, останешься? Нам поможешь, — предложил Гемалькот. — Скоро реки тронутся, не пройдешь.

— Имлытегин отца заменил мне, Эргынаут — мать. Догонять буду, — упорствовал Антымавле. — Им тоже помощь нужна. Может, догоню?..

— Как хочешь. — Старик достал винчестер. — Вот Имлытегин винчестер оставил. Твоего отца он. Вдруг патроны достанешь, легче жить будет.

Покинул Валькатлян Антымавле, бросил родное место и пошел от стойбища к стойбищу в надежде догнать Имлытегина.

«Тымнелявыль — праздный человек, ничего не имеющий», — называли его люди в стойбищах. А стойбищ бесчисленное множество по всему побережью до самого Большого Носа. Стойбища маленькие, по одной, по две-три яранги стоят недалеко друг от друга. В стойбищах поближе к Валькатляну Антымавле находил сочувствие и радушный прием: его знали как сына смелого охотника Гывагыргина, но чем дальше уходил от родных мест, все чаще слышал обидное: Тымнелявыль. Не хотелось ему быть таким, но что поделаешь, если действительно у него ничего нет, кроме худой одежды на теле, запасных торбасов, чижей да старого винчестера без патронов за плечами. Успел до разлива рек к Энмыкаю дойти, и здесь застало бездорожье.

Не очень-то радостно встретили празднохода жители маленького Энмыкая, но все же приютили Антымавле у себя. Сами впроголодь живут, а тут еще лишний едок появился. Хорошо, что весна, промоин много на льду образовалось, нерпа на солнышке греется, чаще зверя добывать стали.

Живет Антымавле в Энмыкае, то в одной яранге ночует, то в другой. Не говорят люди — уходи: сам догадается. Понимал Антымавле, что в тягость им, но как быть, если дороги нет. Помогал, как мог: охотился, байдару чинил вместе со всеми, плавник собирал, а за это кормили его. По-другому о нем люди говорить стали: «Праздноход, а работящий. Не похож на тех, которые только бродяжничеством живут». А кое-кто из маломощных стариков уже был не прочь навсегда оставить у себя Антымавле: мужская сила в доме никогда лишней не будет. Но как только отошел лед, дорога открылась, собрались энмыкайцы в Рыркайпий на байдаре, и Антымавле с ними.

Далеко до Рыркайпия, но энмыкайцев тоже нужда гнала: патроны нужны, чай — радость сердца — нужен, табак, а летом туда усатые лодки приходят. Все достать можно.

Первый раз увидел Антымавле такое большое стойбище, такое множество людей. Яранг в стойбище больше, чем пальцев на руках и ногах. Стоят, как кочки в тундре, недалеко друг от друга, а между ними таннытские жилища.

— Ка-а-комэй! — удивился Антымавле. — Откуда это они столько дерева достали? Наверное, у них на родине дерева больше, чем на Лесной реке.

Боялся подходить близко, рассматривал издали. Крыши на таннытских жилищах железом волнистым покрыты, дырки в стенах с нетающим льдом. А на море усатая лодка появилась, подошла к берегу и за косой встала. До этого знал он о шхунах лишь по рассказам Имлытегина и Гемалькота, а здесь своими глазами увидел. Увидел, и страшно стало: настоящий остров и тоже весь из дерева.

Много танныт сошло на берег. Вещей много выгрузили, как яранги возвышаются, в куче лежат. Ходят танныт по стойбищу, а среди них один высокий, худой, на нерпу-крылатку похожий. Около него другие танныт. Откуда-то Пьёт появился. Опять добрым стал, улыбается высокому танныту, за руку берет, трясет головой. И Коноп радом с высоким таннытом ходит.

Рассказывали энмыкайцы Антымавле, что самый высокий танныт — это главный торговец Ысвенсон, а Пьёт и Коноп его помощники. И все эти вещи Ысвенсона. Оказывается, и танныт разные есть. Одних американами называют, других русилинами.

Приехали и чукчи из других стойбищ. Много байдар на берегу стоит, под ними временные жилища разбиты, костры горят. И чего только не привезли люди: клыки моржовые, шкурки песцов, лисиц, китовый ус. Достали веселящей воды, радостно всем. А дня через три разъезжаться стали.

В любую байдару мог сесть Антымавле — гребцы везде нужны. Но встретился со стариком Рэнтыгыргином из стойбища Вельвун, что за Ванкаремом, и услышал:

— Со мной поедем. Патроны для винчестера дам. Одежду другую тебе надо, твоя старая…

Старик маленького роста, щупленький, глаза бегают, на человека прямо смотреть не могут. Рэнтыгыргин давно приметил юношу-празднохода и решил взять его гребцом к себе в байдару.

Согласился Антымавле. Одежда действительно износилась, и патроны хорошо приобрести. Сел в байдару Рэнтыгыргина, а байдар у старика три, и все таннытскими товарами загружены.

«Разве может чукча иметь столько товаров? — удивился Антымавле. — Наверно, для всех везет».

Бойко и быстро бегал по Рыркайпию Рэнтыгыргин, но как сел в байдару — заболел сразу. Посадил вместо себя на руль другого старика, сделал небольшой навес-палаточку у кормы, заохал и лег на оленьи шкуры… Пожалел его Антымавле.

Идут байдары вдоль берега, опускаются три пары длинных весел в воду, вытирают рукавами кухлянок потные лица гребцы. Спешит Рэнтыгыргин домой, сам стонет, а гребцов подгоняет. С утра до вечера гребут люди и совсем бы из сил выбились, но не пропускает ни одного стойбища Рэнтыгыргин: везде чаю попьет, табаком людей угостит, а те рады. Пока старик новости расскажет, последние вести услышит — отдыхают гребцы.

Идут байдары по морю, льдины обходят. Ровно весла в воду опускаются. А как прошли устье реки Омваам, ветер с северо-запада подул в корму.

— Парус! — приказал Рэнтыгыргин.— Спешить надо, худо, если дорогу льдом закроет.

Журчит у носа байдары вода, волны в стороны расходятся. Отдыхают люди. Сидит Антымавле на носу, а рядом носовой стоит, вперед смотрит.

— Правее! — кричит он.

— Прямо, прямо!

Не видно моря с кормы из-за паруса, а льда много. И как скажет носовой, байдара так и поворачивается, льдины осторожно обходит.

— А я и не знал, что байдара голоса слушаться может, — сказал Антымавле соседу.

Рассмеялся тот:

— Да ты что, первый раз, что ли, в море? — и дал очередную команду, заметив небольшую льдинку прямо на носу. — Там же человек сидит — рулевой.

«И как это не догадался я? — смутился Антымавле. — Теперь смеяться будут».

Стих ветер. Опять опустились в воду весла. Лежит Рэнтыгыргин, стонет: