"Рассказы трактирщика" - Вальтер Скотт

— Ты гнусный убийца, Берли, — сказал Босуэл, крепко сжимая палаш и стиснув зубы, — однажды тебе удалось от меня ускользнуть, но твоя голова (он выпалил такое ужасающее проклятие, что мы не решаемся его повторить)… стоит того, во что ее оценили, и она будет болтаться у луки моего седла, или мой конь возвратится к своим с опустевшим седлом.

— Да, — отозвался Берли с видом суровой и мрачной решимости, — да, я тот самый Берли, который обещал тебе, что уложит твою голову на землю, и притом так, чтобы ты не смог ее больше поднять. И да сотворит со мной господь то же самое и еще худшее, если я не сдержу своего слова.

— Значит, или ложе из вереска, или тысяча мерков! — воскликнул Босуэл, обрушиваясь изо всей силы на Берли.

— Меч господа и меч Гедеона! — прокричал Белфур, отбивая удар Босуэла и нанося ему ответный удар.

Едва ли часто случалось, чтобы оба участника поединка были столь же равны в физической силе, в искусстве владеть оружием и конем, в безграничной храбрости и в непримиримой взаимной вражде. Обменявшись многочисленными ударами, нанеся и получив по несколько легких ран, они в бешенстве набросились друг на друга, подгоняемые слепым нетерпением смертельной ненависти: Босуэл схватил Берли за портупею, Белфур вцепился в воротник его куртки, и оба свалились наземь. Товарищи Берли поспешили ему на выручку, но им помешали драгуны, и борьба опять стала общей. Но ничто не могло оторвать Берли и Босуэла друг от друга, и они продолжали кататься по земле, борясь, беснуясь, с пеной у рта, напоминая упорством чистокровных бульдогов.

Несколько лошадей промчалось над ними, но они не разжали объятий, пока удар копытом не сломал правую руку Босуэла. Подавляя глубокий стон, он отпустил врага, и они оба вскочили на ноги. Сломанная рука Босуэла беспомощно повисла у него на боку, но левой рукой он пытался нащупать место, где Должен был находиться кинжал, который, однако, выпал из ножен во время борьбы. Устремив на противника взгляд, в котором сочетались бешенство и отчаяние, он стоял теперь безоружный и беззащитный; и Белфур, с диким торжествующим хохотом взмахнув палашом, обрушил его на противника. Тот устоял на ногах, так как палаш лишь слегка задел ему ребра. Босуэл больше не защищался, но, взглянув на Берли с усмешкой, в которой выразил всю свою беспредельную ненависть, он презрительно бросил ему:

— Грязный мужик, ты пролил королевскую кровь!

— Умри, жалкая тварь! — закричал Белфур, нанося новый удар, и на этот раз с большим успехом. И, наступив ногой на тело упавшего Босуэла, он в третий раз пронзил его своим палашом: — Умри, кровожадный пес! Умри, как ты жил; умри, как подыхают животные, ни на что не уповая, ни во что не веря.

— И ничего не страшась, — прохрипел Босуэл, собрав последние силы, чтобы произнести эти гордые, полные непримиримости слова, и тотчас же испустил дух.

В конце концов Клеверхауз и его войско разбиты наголову и бегут с поля сражения.

Автор дает живой, но несколько преувеличенный отчет об этой примечательной схватке, в которой Клеверхауз потерпел поражение. Отношения менаду ним и убитым корнетом Грэмом полностью вымышлены. По свидетельству Критона и Гилда (автора поэмы на латинском языке под названием «Bellum Bothuellianum»[13]), тело этого офицера после смерти было зверски изуродовано победителями, которые решили, что это труп самого Клеверхауза. Если бы нам позволяло место, мы бы охотно привели здесь любопытный отрывок из рукописи очевидца, Джеймса Рассела, одного из убийц архиепископа Шарпа; он объясняет надругательство над телом корнета Грэма неосторожными речами, которые тот будто бы произносил в утро перед битвой. Обе стороны, разумеется, настаивали на своей версии рассказа; в таких случаях это всегда вопрос совести.

Мортон, освобожденный победившими ковенантерами, вынужден примкнуть к ним и принять пост командира в их войске; к этому его склоняют уговоры Берли и глубокое сознание несправедливости правительства к повстанцам, равно как естественное чувство протеста против недостойного и жестокого обращения, которое ему самому пришлось испытать. Но, делая этот решительный шаг, он все же отнюдь не разделяет узколобого фанатизма и горького озлобления, с каким большинство членов преследуемой партии смотрит на прелатистов, и ставит одно непременное условие: поскольку дело, к которому он примкнул, отстаивается мужчинами в открытой войне, то ее надо вести согласно законам цивилизованных народов. Если мы познакомимся с историей тех времен, то убедимся, что ковенантеры, пройдя школу гонений, не научились милосердию. Этого, пожалуй, и нельзя было ожидать от лишенного прав и преследуемого племени, озлобленного тягчайшими страданиями. Так или иначе, у победителей при Драмклоге был жестокий и кровожадный нрав, и это явствует из рассказа их историка, мистера Хови из Лохгойна, личности не менее интересной и своеобразной, чем Кладбищенский Старик; несколько лет тому назад он с большим усердием собрал все, что можно было извлечь из рукописей и из устных преданий относительно поборников ковенанта. В своей истории битвы при Босуэл-бридже и предшествующей схватки при Драмклоге он ссылается на мнение мистера Роберта Гамильтона, командовавшего вигами в этом последнем сражении, о том, насколько допустимо и законно щадить побежденного врага.

Мистер Гамильтон проявил большое мужество и доблесть как во время сражения, так и в преследовании неприятеля; но тогда как он и некоторые другие устремились вслед за врагом, нашлись и такие, которые жадно бросались на добычу, какой бы скудной она ни была, вместо того чтобы упрочить победу; а некоторые без ведома мистер? Гамильтона и вопреки его прямому приказу пощадили пятерых из этих окаянных врагов и отпустили их на волю; мистер Гамильтон сильно огорчился, увидев, что этому вавилонскому отродью удалось спастись, после того как господь предал его в их руки, чтобы они разбили его о камни (псал. CXXXVII, 9). В своем отчете об этом случае он высказал мнение, что оказание пощады врагам и освобождение их были одним из первых уклонений с пути истинного; и он опасался, что господь больше не удостоит их чести совершить что-нибудь для него; и он был против того, чтобы оказывать милости врагам господним или принимать таковые от них («Битва при Босуэл-бридже», стр. 9).[14]

Поэтому автор поступил в строгом соответствии с исторической истиной (было ли это разумно, мы разберем после), изобразив ковенантеров, или, вернее, ультраковенантеров (ибо большинство победителей при Драмклоге подходило под это определение), в виде кучки свирепых и кровожадных людей, в ком фанатизм и озлобление, вызванное долгими преследованиями, разрушили те чувства и принципы морали, которые должны сопровождать и облагораживать любой акт возмездия. Большинство пресвитериан, духовенство и народ далеко не сочувствовали этим крайностям; и когда они брали в руки оружие и присоединялись к повстанцам, им приходилось сталкиваться с явным недружелюбием и подозрительностью со стороны изуверов, о которых мы говорили выше. Священнослужителей, которые удовлетворялись разрешением правительства на отправление службы по так называемой индульгенции, антагонисты клеймили за эрастианство и самовольное служение богу, а те, в свою очередь и с большим основанием, обвиняли своих противников в том, что они под предлогом установления свободы и независимости пресвитерианской церкви намерены отказаться от всякого подчинения государственной власти. Автор «Пуритан» нарисовал картину их сумбурных совещаний и растущих разногласий и вывел несколько представителей их духовенства; в каждом из них религиозный пыл выражается по-разному, в зависимости от природных свойств их ума и характера. Энтузиазм Паундтекста искренний, но формальный; это принявший индульгенцию пресвитерианский священник, честный, благонамеренный и преданный, но немного боязливый и любящий свои удобства и покой. Рвение Тимпана более бурное. Это человек смелый, шумный и несговорчивый. У юноши по имени Мак-Брайер, обладающего более возвышенным и пылким воображением, энтузиазм неистовый, экзальтированный, красноречивый и увлекающий, а у Аввакума Многогневного он доходит до полного безумия.

Нам пришлось потратить немало усилий, дабы удостовериться, что разногласия, указанные в романе, действительно существовали, и мы считаем своим Долгом привести подлинные слова современников. Свидетельство Джеймса Рассела по этому вопросу недвусмысленно:

В субботу армия со всеми священниками собралась у Ратерглена, и они стали обсуждать вопрос о проповеди, ибо офицеры, которым господь ниспослал честь довести дело до такого славного конца, выступали против всех, кто не желал защищать истинную веру и разоблачать всякое отступничество, но священники решили войти в соглашение и проповедовали в трех разных местах; одни проповедовали против всякого отступничества и посягательства на права Иисуса Христа, а мистер Уэлч и его сторонники проповедовали подчинение подданных государственным властям. Это очень возмущало всех, ибо те, кто примыкал к первым, считали, что отступят от истинной веры, согласившись с мистером Уэлчем; те же, кто стоял за интересы короля и за индульгенцию, также были недовольны; и в этот день мистер Холл, Рэтиллет, Кармайкл, мистер Смит были посланы в Кэмпси, чтобы разогнать народное ополчение, которое собралось там, — умышленно или нет, мы сказать не можем, ибо все они были честными чужеземцами; однако по всей армии начались раздоры и споры, причем одни ратовали за интересы господни, а другие за интересы короля и свои собственные и поносили праведную сторону, называя ее раскольнической и бунтарской.