"Рассказы трактирщика" - Вальтер Скотт

Независимо от изображения нравов и характеров эпохи, описанной в романе, необходимо отметить как особое достоинство правдивое изображение жизни вообще. Если обратиться не только к тем выводкам романов, которые выскакивают на один день из болота, где их расплодили, но и к многочисленным другим творениям, с которыми связаны более честолюбивые претензии, становится очевидным, что при их сочинении авторы сосредоточивали внимание почти целиком на завязке и развертывании сюжета и что, запутывая и распутывая интригу, комбинируя входящие в нее эпизоды и даже обрисовывая характеры, они обращались за помощью главным образом к сочинениям своих предшественников. Бесцветность, однообразие и бессодержательность — вот неизбежные следствия этого недобросовестного и нетворческого метода. Совершенно иную книгу изучал наш автор — великую Книгу Природы. Он бродил по свету в поисках того, что в нем имеется в изобилии, но что дано найти лишь проницательному человеку и что сумеет описать только человек высокоодаренный. Герои этого таинственного автора не менее человечны, чем герои Шекспира, его мужчины и женщины живут и движутся не менее естественно. Именно благодаря этому, как мы уже говорили, многие из его действующих лиц кажутся нам списанными с натуры. Вероятно, на своей родине он много вращался среди разных слоев общества, а ученые изыскания познакомили его с ныне забытыми обычаями и нравами; поэтому действующие лица его драмы хотя и являются детищами фантазии, однако вселяют в нас убеждение, что они настоящие люди, которые существуют и сейчас или же вызваны из могил во всей своей первозданной свежести, с подлинными чертами лица и характера и с мельчайшими особенностями одежды и поведения. Разбираемое нами произведение равно примечательно как правдивостью выведенных характеров, так и бесконечным их разнообразием. Величавое и напыщенное достоинство леди Маргарет Белленден, поглощенной сознанием своего высокого положения; суетливая важность и неподдельная доброта миссис Элисон Уилсон, принимающие разные формы при переменах в ее судьбе, но незыблемые в своей сущности; подлинно шотландская осторожность Нийла Блейна — мы не можем здесь показывать в деталях, с каким тонким мастерством демонстрируются их характерные черты; автор не перечисляет их, не описывает, а дает возможность читателю, как в действительной жизни, наблюдать за взаимодействием этих черт с особенностями других людей. На более значительных персонажах останавливаться не стоит. Пусть нам все же простят, если мы отдадим легкую дань уважения замечательной старой женщине, которая указывает Мортону последнее убежище Берли; она изображена как терпеливое, доброе, мягкое и благородное существо, хотя ее нищета и бесправие ужасны и в довершение всего она слепа; ее религиозный пыл, в отличие от благочестия других членов секты, отмечен истинной печатью евангельского учения, ибо кротость сочетается в нем с глубокой верой и любовь к ближнему — с покорностью и любовью к всевышнему. А прекрасной иллюстрацией понимания человеческой натуры служит последняя мимолетная встреча с нашей старой знакомой Дженни Деннисон. Когда Мортон вернулся с континента, он обнаружил, что ветреная fille de chambre[16] из Тиллитудлема стала женой Кадди Хедрига и матерью многочисленного семейства. Все, вероятно, знают из наблюдений, что кокетство, всегда, как в высшем, так и в низшем обществе, основанное на глубочайшем эгоизме, с возрастом постепенно обнажает свою истинную сущность, а тщеславие уступает место скупости; поэтому есть большая художественная правда в том, что живая, пустенькая девушка превращается в благоразумную хозяйку дома, все заботы которой сосредоточены на ней самой и еще на ее муже и детях, ибо это ее муж и ее дети. ДДаже в этом беглом и несовешенном наброске мы не можем вовсе обойти выдающиеся достоинства диалога. Мы имеем в виду не только его драматургические свойства или живой, естественный разговорный тон, который неизменно его отличает; нам хотелось бы отметить, что при передаче подлинных чувств шотландского крестьянина на подлинном языке его родной страны автор проявил редкое мастерство, избежав налета грубости и вульгарности, до сих пор подрывавших успех всех подобных попыток. Мы, живущие в этой части нашего острова, может быть не способны в полной мере оценить это достоинство, хотя и не вполне бесчувственны к нему. Шотландский крестьянин говорит на языке своей родины, на своем национальном языке, а не на областном patois;[17] и, прислушиваясь к нему, мы не только не испытываем ни малейшего отвращения или антипатии, но в нашей груди находит отклик любое чувство восторга, благоговения или ужаса, которое автору угодно в нас возбудить. Истинность наших слов убедительно подтверждает пример Мег Меррилиз. Жуткое очарование этой таинственной женщины, парии и распутницы из подонков общества, действует на нас с большой силой, хотя оно и передано через посредство такого языка, который до сих пор вызывал ассоциации, исключающие всякое очарование. Мы могли бы с большим удовольствием для себя и, полагаем, к великой досаде наших терпеливых читателей продолжать обсуждение этой темы, подкрепляя наши взгляды цитатами из некоторых сцен, особенно нас поразивших, но мы и так слишком злоупотребили снисходительностью публики, и к тому же нам надо осветить еще один вопрос, не лишенный значения. В основном речь пойдет об исторических портретах, которые нам подарил автор. Мы намерены рассмотреть их более или менее подробно и надеемся, что сведения, собранные нами из мало кому известных источников, послужат нам извинением за обширность настоящей статьи.

Большинство персонажей этой категории дано резкими штрихами, но их подлинность, к тому же подкрепленную историческими документами, вряд ли кто-нибудь станет оспаривать, разве только упорные фанатики, для кого религиозный или политический символ веры служит единственным мерилом при оценке хороших или дурных свойств деятелей прошлого. Для таких людей доскональное знание истории — только средство извращения истины. Их любимцы должны быть нарисованы без теней (говорят, что такие же требования к своим изображениям предъявляла королева Елизавета), а объекты их политической антипатии надо писать одной черной краской и приделывать им рога, копыта и когти; только при этом условии признают они сходство портретов с оригиналами. Но если мы станем обожествлять память усопших, бывших при жизни достойными и благочестивыми людьми нашего вероисповедания, как будто они не были слабыми смертными, — значит, не стоило нам отрекаться от язычества, которое провозглашало умерших героев богами; а если мы будем безоговорочно предавать анафеме наших идейных противников и все их побуждения, то, выходит, мы мало что выиграли, отколовшись от римской церкви, по учению которой ересь включает любые возможные прегрешения.

Самым интересным с исторической точки зрения является портрет Джона Грэма Клеверхауза, впоследствии виконта Данди; трудно отрицать разительное сходство этого портрета с оригиналом, хотя те, кто помнит только о жестокости Клеверхауза к пресвитерианам, вероятно считают, что храбрость, таланты, жизнерадостность и верность несчастному государю плохо вяжутся с этими дурными проявлениями его натуры. Изучающие его жизнь не ошибутся, если сделают вывод, что движущей силой многих худших его деяний было ложное представление о долге безусловного повиновения офицера своим начальникам в сочетании с самым беззастенчивым честолюбием. Однако он не всегда был таким безжалостным, каким изображен в «Рассказах». В некоторых случаях он вступался за жизнь людей, которых ему приказано было казнить; особенно горячо он ходатайствовал перед сэром Джеймсом Джонстоном из Уэстерхола о помиловании некоего Хислопа, который был застрелен на Эскдейлской вересковой пустоши. Из его переписки с лордом Литгоу видно также, что он заботился о своих пленниках, поскольку он оправдывался, что не привез одного из них, ибо тому из-за тяжелой болезни было мучительно ехать верхом. Из нижеследующего отрывка видно, что его действия против вигов не всегда удовлетворяли требованиям власть имущих.

Герцог Куинсбери возмущался тем, что Клеверхауз не так беспощадно действовал против вигов, как ему следовало (они убили двух человек и заставили священнослужителя, мистера Шоу, поклясться, что он никогда не будет проповедовать под началом епископов), и поэтому приказал своему брату, полковнику Дугласу, взять двести человек из своего полка и напасть на мятежников. Но когда тот вместе с отрядом своих солдат столкнулся в одном доме с равным количеством мятежников, они убили двоих из его людей и брата капитана Уркхарта Мелдрама, и сам он был бы убит, если бы карабин вига не дал осечку (о чем нельзя не пожалеть, принимая во внимание, что этот полковник оказался впоследствии гнусным изменником королю Иакову VII), и Дуглас застрелил за это вышеупомянутого вига в январе 1685 года (Рукописный дневник Фаунтенхола).