Сердце бури (СИ) - "Раэлана"

Рей слышала от Люка, что он как-то даже потопил «Нефритовую саблю» — по крайней мере, не пытался спасти свой несчастный корабль, когда тот ушел под воду — лишь бы отбросить подальше воспоминания, связанные с ним. Но почему же тогда магистр так и не решился избавиться от всего того, что напоминало ему о потерянном ученике? Он как будто спорил сам с собой, отлично понимая тщетность своей странной надежды, и все же не желая отказываться от мысли, что однажды его падаван, малыш Бенни воскреснет и возвратится сюда.

Все это время посреди «Сабли» тайно располагался могильный памятник. Монумент Бену Соло, погибшему от рук Кайло Рена.

«Ну что ж, парень, — вздохнула Рей, выбрав несколько просторных нижних рубах, — хочешь не хочешь, а тебе придется снова побыть Беном».

Другой подходящей для него одежды на борту не было. И уж точно и в помине не бывало туник из черного шелка, черных плащей и изящных кожаных штанов, которые девушка когда-то находила на «Ипсилоне».

Для нее тут тоже отыскалось кое-что подходящее. Шелковая лоснящаяся сорочка без пуговиц, с широкими, расклешенными книзу рукавами и округлым воротом — одна из немногих его пожиток, пришедшихся ей по размеру. Каким-то чутьем Рей поняла, что это вещь, из которой Бен (пока он был еще одного роста с нею) не вылезал до самого упора — оттого, вероятно, и держал ее здесь, среди своей взрослой уже одежды, как память. У каждого ребенка имеются безделушки, к которым он — иногда в силу причин, вовсе не поддающихся объяснению, — привязывается, словно к живым существам.

Она влезла в сорочку, мысленно прося прощения у духа маленького Бенни, бережно сохраненного магистром Скайуокером в стенах этой комнаты, за то, что осмелилась посягнуть на святое. Впрочем, ей было уже не привыкать таскать на себе его вещи, ведь свои у нее давно отобрали.

***

Дни протекали монотонно и обыденно. За постоянными заботами о раненом, за чередующимися инъекциями и перевязками, между которыми Рей ухитрялась наскоро поесть и кое-как отдохнуть. В аду постоянного, сжигающего душу напряжения: только бы не проспать время укола, только бы не пропустить, если у него вновь начнется жар, только бы не то и только бы не это…

Рей все увереннее обживалась на «Сабле», время от времени исследуя корабль, сделавшийся на неопределенный срок ее жильем. Жильем, которое она вынужденно делила со своим прежним недругом. И уж коль скоро так случилось, она должна была изучить все карты, сданные ей на руки. Так проявлялась ее привычка выживать. Только прежние ее сокровища — компрессоры, стабилизаторы и прочие старые механизмы — теперь заменили бинты, шприцы и бакта.

Девушка ясно отдавала себе отчет в том, что под давлением непрекращающегося ожидания она медленно, но верно сходит с ума. Теперь она ощущала себя отрезанной от жизни даже больше, чем в былое время на Джакку; на Джакку ее, по крайней мере, окружал простор пустыни, а тут — только плен дюрастали и медицинских приборов, которые она день за днем боялась выпустить из рук. Бен никак не приходил в себя, а от болтовни Трипио уже тошнило. Только появления Маз были для нее спасением. Стоило крохотной фигурке показаться в проеме главного шлюза, как Рей буквально накидывалась на нее, задавая вопросы один за другим, и не отпускала до тех пор, пока та не отвечала на каждый из них.

Рей устала ждать. Пытка безмолвием и неизвестностью тяготила ее сердце, внутри которого росли, постепенно становясь нестерпимыми, щемящая тоска и тревога. Время шло…

Иной раз, сидя подле Бена, на неизменном своем посту, она мысленно просила его: «Очнись! Поскорее возвращайся. Кричи на меня, угрожай, бейся в истерике… пусть даже так, но разбей, наконец, эту гнетущую тишину!»

Рей почти готова была признать, что ей недостает его.

Все чаще, чтобы не сойти с ума, Рей говорила с Беном, не особо задумываясь, слышит ли он ее. Она говорила для себя, внимала сама себе, довольная одной только иллюзией разговора, который на самом деле был обманчивым монологом.

Она обращалась к нему, клянясь во что бы то ни стало вернуть ему силы. Она чувствовала себя обязанной сделать это, хотя пока и не ведала, как. Если необходимо сотворить чудо, она приложит все усилия, чтобы его сотворить. Однако в душе больше всего боялась потерпеть поражение.

Как, право, жаль, что магистру Скайуокеру так и не довелось обучить ее Исцелению! Тогда, возможно, именно ее усилий достало бы, чтобы довершить его работу и вернуть его племяннику то, что она невольно забрала.

Бывало, что девушка рассказывала и о себе. Иногда невпопад, поскольку мысли ее текли нестройно, часто опережая одна другую. Она была одновременно возбуждена и подавлена. В ее горле собиралась горечь, все более ощутимая с каждым днем. Ее нервы не выдерживали. Ее речь отдавала лихорадкой. Ночами, сидя у постели Бена, она словно исповедовалась ему. С широко распахнутыми, усталыми глазами, слегка покачиваясь, она тараторила обо всем, что только приходило на ум — вероятно, только так она и могла еще удерживать самообладание.

… Цветы иногда растут даже в пустыне, Рей хорошо это знала. Когда-то в детстве у нее был собственный цветок, выросший внутри «Адской гончей»; внутри старого имперского шагохода, похороненного среди песков Гоазоанской пустоши. С тех пор девушка ничего не любила так, как зелень, цветы — их особую, ни на что не похожую красоту… кому-то цветы представляются просто сиюминутным украшением, но для Рей они всегда были чем-то большим. Самой жизнью.

Рей все говорила и говорила.

Она с детства привыкла к тому, что сила решает все. Там, где правит голод, нет ни закона, ни справедливости. Единственное, что может возобладать над голодом — это жестокость. Оттого-то голод и жестокость чаще всего и ходят рука об руку. Люди уничтожают друг друга, как пустынные змеи в одной пещере, которые, чтобы выжить, вынуждены пожирать себе подобных.

Аванпост Ниима — не то место, где предложат глоток воды исстрадавшемуся от жажды старику. Если ты не в силах позаботиться о себе, то ты уже мертвец.

Она обучалась владению боевым посохом не от хорошей жизни. Рей не раз случалось почувствовать на своей шкуре, насколько суров закон Джакку прежде, чем она сумела постоять за себя. Но с тех пор никто больше не смел бить ее или воровать у нее пищу. Голодная смерть не входила в ее планы.

И все же, одной на помойке не выжить. Поэтому девочка согласилась работать на Ункара Платта, слывшего королем мусора и самым богатым торговцем утиля в этих местах. Те, кто находятся под его защитой, сами считаются элитой среди мусорщиков, прочий сброд предпочитает не соваться к ним.

Рей продолжала рассказ.

Она осмелилась сохранить надежду, когда кругом властвовали лишь безысходность и ожесточенность. Посреди пустыни она дерзила грезить об океане. В грязи, в нищете она глядела на звезды. Всю жизнь она подсознательно верила, что борется не просто так. Что однажды прошлое гостеприимно распахнет перед нею двери, ласково погладит по голове, успокаивая боль минувших лет.

Неожиданный зов этого прошлого вынудил ее пуститься в странствия по галактике и прибил к малакорскому храму ситхов, к ордену Рен, где правда, наконец, открылась ей во всей своей безжалостной полноте.

Прошлое оказалось осой, которая лишь дожидалась своего часа, чтобы больно укусить ее. Это не то, что она искала. Она поддалась обманчивой иллюзии. Она назвалась Кирой Дэррис, хотя не имела на это права — лишь потому, что когда-то похитила сознание умершего ребенка.

Кто же она на самом деле?

Оборотень, вышедший из мрака на свет.

Быть может, ее родители были обыкновенными мусорщиками, безымянными могильными червями, чьи жизни когда-то унесла пустыня? Или контрабандистами, беззаботными охотниками за удачей — одними из завсегдатаев заставы Ниима? Может быть, зная об ужасном ее даре, они намеренно оставили проклятое дитя погибать?..

Рей точно знала одно: после всех своих глупых мытарств, она оказалась еще дальше от разгадки, чем была изначально. Прежде она готова была видеть близкого человека в каждом приезжем. Стоило тому лишь ласково взглянуть на нее, как ее душа поневоле заходилась трепетом надежды. А сейчас… сейчас она знала, что больше никогда не отважится пуститься на поиски ответов, уж слишком хорошо реальность ее проучила.