Легкий привкус измены - Валерий Исхаков

Заноза вышла. Все неприятные и болезненные ощущения, связанные с ней, сгладились, и в памяти Алексея Михайловича осталось только то, что приятно льстило самолюбию. И вот ему уже хочется поделиться приятным воспоминанием но не с кем!

Жена отпадает - понятно почему. Виктория - тоже понятно. Катя с ее правильным подходом к семейной жизни... не смешите меня! Виктор и Алексей Иванович подходят по духу, но они непременно перескажут Виктории, даже если пообещают не говорить. Ему самому часто приходится давать такие обещания родственникам и приятелям, после чего он всегда делится с Натальей чужими секретами.

Наконец Алексей Михайлович нашел подходящего слушателя - меня. Вот уж действительно: по секрету всему свету...

Но может, он и не хотел хранить старый секрет?

Может, он именно и рассчитывал через меня сделать этот случай куда более широко известным, чем если бы он просто рассказал о нем в кругу приятелей? К тому же изложенная на бумаге история всегда кажется завершеннее и значительнее, чем пересказанная своими словами.

Не знаю, не спрашивал - и не буду спрашивать. Все равно я буду об этом писать - даже если Алексей Михайлович прямо потребует, чтобы я этого не делал. Даже если пообещаю ему это. Даже если точно буду знать, что Алексей Михайлович сочтет мое поведение предательством.

Литература и есть предательство. И каждый, кто пишет о себе или своих близких, пусть прикрываясь вымышленными героями и придуманными обстоятельствами, - предатель.

2

Случай с Алексеем Михайловичем заключался в том, что он впервые отважился изменить своей жене Людмиле. Он терпел четыре года - так что по нынешним меркам был примерным супругом. Возможно, он не поддался бы искушению и в то лето, если бы Людмила не уехала на юг.

Уехала без него - не совпали отпуска, - и против его воли: он ревновал и ревновал не беспричинно. Доходили темные слухи, он не хотел им верить, но не верить не мог. Слухи касались человека с репутацией отчаянного бабника - и Бабник (так и будем его называть) ехал на тот же курорт, в то же самое время, что и Людмила. Ехал с собственной женой - но про Бабника и его жену говорили, что они два сапога пара, чуть ли не поощряют друг друга к любовным приключениям и всегда готовы друг друга прикрыть.

Итак, жена Алексея Михайловича уехала, он в первый же вечер отправился в ресторан - и там быстро и легко познакомился с двумя подружками, словно нарочно созданными для того, чтобы дополнять друг друга. Одна была высокая, резкая, с острыми чертами лица и чуть вытянутыми к вискам, косо поставленными узкими серыми глазами. Волосы у нее были черные и вились от природы крупными кольцами. Другая - пониже ростом, мягкая, застенчивая, чуть склонная к полноте, с румянцем во всю щеку и коротко постриженными светло-русыми волосами.

Некоторый оттенок доступности присущ был брюнетке, блондинка же походила на воспитательницу детского сада или учительницу младших классов, по ошибке попавшую в притон разврата. Однако, думал Алексей Михайлович, внешность обманчива, в тихом омуте черти водятся и т.д. Неизвестно еще, которая круче в постели. Возможно, доступность брюнетки чисто внешняя, она лишь пытается прикрыть ею неопытность, а как раз блондинка чертовски искушена в плотских забавах и хочет вовлечь в них подругу.

Обе подружки приглянулись Алексею Михайловичу, каждая по-своему, с каждой он был не прочь пойти - и даже мелькала дерзкая во хмелю мысль: а не закрутить ли сразу с обеими? Они могли бы отправиться к нему домой втроем, еще немного выпить, потанцевать под магнитофон, а там, глядишь, можно начать раздевать их под предлогом жары: сперва брюнетку, а потом... нет, не так, начинать надо с блондинки, она полнее, она больше страдает от жары, чем поджарая, сухощавая брюнетка - эта и не потеет вовсе в духоте ресторанного зала и пахнет от нее не потом, а незнакомыми и приятными духами.

- Это какие духи? - спросил он, уткнувшись в танце носом в шею брюнетки.

- Это Givenchy, - ответила она. - Муж привез из Парижа.

- Ого!

- Я пошутила. На самом деле не из Парижа, а из "Березки". Он у меня на Севере работает. Получает в чеках.

Алексей Михайлович, похоже, тоже приглянулся обеим дамам, но любви втроем они не хотели. На выходе из ресторана между подружками состоялась короткая перепалка, и он достался брюнетке. Она взяла его под руку, и теплым июльским вечером, почти ночью, они отправились к нему домой.

Далее все произошло просто и естественно - и притом Алексей Михайлович испытал такие острые, такие непривычные ощущения, что их можно сравнить разве что с ощущениями первой в его жизни близости. С тех пор он пропал как верный супруг, потому что понял: вот ради чего люди отваживаются на неверность! Не разнообразие их влечет, а это ощущение "как в первый раз". Оно только и является настоящим ощущением, настоящим чувством, - а многократные повторения в супружеской постели лишь гимнастика и привычное удовольствие.

3

Людмила должна была вернуться через три недели, и Алексей Михайлович рассчитывал встречаться с новой подружкой до самого ее приезда, однако это ему не удалось. На исходе второй недели сослуживцы Алексея Михайловича устроили по какому-то поводу праздничный ужин в том самом ресторане, где Алексей Михайлович познакомился с брюнеткой, - и по странному совпадению вторая подружка, блондинка, тоже оказалась там.

На этот раз она была одна, без брюнетки, и Алексей Михайлович не удержался от соблазна получить то, что мог получить две недели назад, если бы подружки решили по-другому. Он чувствовал себя чуть ли не обязанным приударить за блондинкой, дабы компенсировать ей ущерб, нанесенный более решительной брюнеткой, и блондинка, видимо, разделяла его чувства. Она охотно принимала его ухаживания и во время танца позволила себе одно из тех замечаний, какие женщины приберегают для самых лучших, самых задушевных подруг - нечто среднее по едкости между купоросом и серной кислотой, но в красивой упаковке, так что таящаяся в нем злоба легко проскакивает под маркой дружеской откровенности.

Дома снова все было легко и просто и при этом остро и освежающе, почти как в первый раз. Разница все же была в сравнении с предыдущим случаем.

Брюнетка с порога решительно двинулась в туалет, потом потребовала полотенце и заставила его принять душ вместе с нею, потом захотела шампанского, но узнав, что шампанского нет, охотно выпила водки и приказала: "А теперь - в койку!".

Блондинка вела себя скромнее, долго приглядывалась и принюхивалась к квартире, словно кошка, разглядывала фотографии на стенах: это ваша жена? а это? а это вы еще в школе, да? - душ принимала одна и так неторопливо, так неслышно, что он дважды подходил к двери и спрашивал, все ли в порядке. Водки ей даже не предлагал. В постели тоже вела себя иначе - не столько обжигала и опаляла, сколько ластилась и льнула, и под утро уснула, уткнувшись ему носом в подмышку, будто не любовница, а жена.

Однако общая острота ощущений даже усилилась, потому что он изменял вдвойне - не только жене, но и первой любовнице.

4

Будь Алексей Михайлович чуть опытнее или чуть трезвее, он бы не забыл выпада блондиночки по адресу брюнетки - и не совершил бы на следующий день той непоправимой глупости, которую совершил. Однако он был молод, считал себя человеком порядочным (да и был им - относительно порядочным, конечно, но кто вовсе без греха?) и решил признаться первой любовнице - назовем ее для простоты К., а блондиночку, соответственно, О. - в наличии второй.

К его удивлению, К. не только не расстроилась, узнав об его измене, но даже принялась высмеивать Алексея Михайловича, упрекая его в наивности или, что еще хуже, невинности. Сама она не воспринимала их отношения как серьезные, к чему-то обязывающие ее или его. И теперь она, собственно, для того и пришла, чтобы попрощаться с Алексеем Михайловичем.

- Скажу честно, миленок, - сказала она, щуря и без того узкие, вытянутые к вискам серые глаза, - что мне было жалко тебя бросать, не знала даже, как решусь сказать. Но ты очень-очень облегчил мне задачу. Теперь мне тебя нисколечко не жалко. Ни вот на столько. И спасибо тебе за это!

После чего спокойно и деловито принялась раздеваться - и вскоре Алексей Михайлович изведал какие-то новые, дополнительные оттенки ощущений, вызванные не только тем, что он изменял жене и О. с женщиной, которой накануне изменил тоже, но еще и тем, что им обоим больше не надо было притворяться, изображать нежные чувства, каких они не испытывали, но имитировали прежде в угоду приличиям; они могли целиком, всем своим существом, отдаться откровенному, беспримесному сладострастию, погрузиться в него с головой, вываляться в нем, как в зловонной и вместе с тем притягательной болотной жиже, вымазать им друг друга с ног до головы, зная, что высокая волна оргазма смоет грязь с обнаженных тел и обнаженных душ и они вынырнут на поверхность в белой пене, обновленные и освеженные и чистые, как Адам и Ева, впервые познавшие сладость греха.