Самозванка. Кромешник - Терри Лис

же сравнять шансы никак не получалось. Лезвие бердыша прошло в какой-то пяди над макушкой, а буздыган почти достал плечо. Упырь, отпрыгнув из-под удара, перекатился боком, подсёк ноги поддоспешнику и, поднимаясь, накрест перерубил шею. Отсечённая голова покатилась по отлогу, мягко подскакивая на кочках. Тело, нелепо растопырив руки, рухнуло ничком, забрызгав алым взревевших Псов.

Сухо щёлкнул арбалет.

Фладэрик увернулся от болта и с разворота по диагонали отсёк широко замахнувшегося бердышом ратника, рассадив туловище от ключицы до бедра. Одна беда — буздыган в тот момент тоже не прохлаждался.

Упыря сбили с ног, ткнули булавой по темечку, а обухом — аккурат в живот. Правую руку опалило болью. Медовый дух окутал вымоченным в лекарственных настоях саваном. В боку горели угли. Тело отнялось. Вампир изумлённо вытаращился на небо, где зашатались, заплясали путевые звёзды. Где заметала шитым серебром подолом Жрица, милостивая спутница Князей. Где распустились подобием ночных огней лиловые и изумрудные зарницы. А из Холмов навстречу им попёрли мертвецы.

Глава 6. Похоронная Седмица

— Нешто дышит? — протянул елейный отрок в буйных кудрях, чумазый, как стены землянки, солдат гарнизона, щупая вывернутую, скользкую от крови шею соплеменника. По всем видимым признакам, вроде переломов и чуть не вываленных потрохов, соплеменник тот выходил свежепреставленным. Но отчего-то, стервь такая, ещё дёргался. — Глянь, Астаз! Экий он живучий!

«Живучий» глухо захрипел.

— Ещё повремени, и он своим ходом околеет, — отозвался Астаз, плечистый молодец немногим старше кудрявого недоросля.

Портили его лишь синяки под покрасневшими от дыма и вина глазами и многодневная щетина. Выдернув стрелу из выжлецкого горла, Астаз брезгливо свалил тушу в занимавшийся костёр. Переложенный мхом сухостой охотно тлел и столь же охотно смердел, дымя курганом, так что дюжие ратники, сваленные горой, больше коптились.

— Нашёл невидаль, — буркнул Астаз, вытирая пот предплечьем. От кафтана разило плесенью и псиной, так что облегчения жест не принёс, лишь размазав вонючую грязюку по лицу.

— Да ты б тоже ошалел, кабы он тебя больше, чем дырявый выжлец, занимал, — обиделся отрок, суеверно прислушиваясь к влажным хрипам из раскуроченной груди. — Глянь-ка, дышит. Как только мозг не вытек?..

Хозяйственный Астаз, сердито плюнув в дым, обернулся и грозно сдвинул густые брови:

— Не признал его?

— Больно тут узнаешь, — проворчал солдат, стараясь особо не приближаться к телу. — Морда вся в кровище.

— Чего тебе морда? Девица, что ли? — Вампир наморщил лоб, изловил присмиревшего воронка. — Вон, знак родовой, цепи да серьга в левом ухе, — указал он и крякнул, поднимая тяжёлого, как мельничный жернов, Упыря.

Чёрная зверюга понуро притворялась шёлковой, кося шальные зенки на бездыханного хозяина. Цедя проклятья, Астаз перекинул сипящего соплеменника через седло.

— И чего мне его побрякушки? — не понял отрок, шмыгнув простуженным на крепостных стенах носом.

— Побрякушки, — передразнил мрачный Астаз, размышляя, как закрепить безвольную ношу в высоком седле. — Старшой Адалин, Фладэрик. Должен был наднесь вернуться из окрестностей Миридика. Уж нарочный с запросом наведывался. Мессир Гуинхаррэн злится, Её Величество тревогу бьёт.

Упырь, кое-как устроенный в седле, влажно хрипел. С порванных губ на подбородок сочилась вязкая тёмная кровь.

— Тревогу? Что так? — нахмурился отрок, с куда большим участием воззрившись на распотрошённое нечто, поименованное старшим Адалином. Фигурой известной и даже легендарной. Слухи вокруг Фладэрика вились вороньими стаями и часто подтверждались. А нынешний жуткий вид наводил на самые безрадостные размышления.

— Постелька простыла. Да будто ты не в курсе! — огрызнулся Астаз, ломая обветренный рот в небрежной ухмылке. И, подтянув ремни, выругался: — Зараза! Ведь верно, щас дух испустит. Надо в Пост! Шибко!

— Куда там! У него башка пробита! — осознав беду, заныл солдат.

— И твою пробьют, если мы эту стервь не спасём, — припечатал вампир, поспешно подзывая праздно стерегущих окрестность лучников. Дюжина встрепенулась. — Приглядите, чтоб прогорело! — распорядился Астаз, заскакивая в седло. Акация, любимая серая кобыла в белых яблоках, норовисто склонила точёную головку, заплясала на вытоптанных кустах. — Ходу! — прикрикнул вампир, мягко тронув конские бока. — Н-но!

Акация всхрапнула и сорвалась в галоп.

В Голоземье, гиблых лиловых пустошах, что подъедали пегие от лишая отроги с юга, не следовало оставлять неприкаянными тела ни соплеменников, ни врагов, даже под самыми крепостными стенами. Проклятое место плодило беспокойных умертвий, как иной подпол — крыс.

Возглавляемый Астазом, обмелевший отряд долетел до Поста в полторы лучины.

Гарнизон Прихоти не сразу сообразил, что творится на сумеречных Холмах. Зажжённые над брустверами21 огни освещали лишь подножия стен да рокочущий алый поток рукавов Олвадарани. И вряд ли караульные подоспели бы в срок, кабы не «живучесть» Упыря и странные зарницы, внезапно полыхнувшие над мёртвыми холмами.

Стена встретила верховых гробовым молчанием.

Исполинское крепостное сооружение — памятник обстоятельной домовитости праотцов — высилось рукотворной отвесной грядой промеж двух кряжей, преграждая устье долины. Стоявшую особняком скалу, называемую Ястребиным Когтем и приходившуюся на излом стены, древние зодчие укрепили крепостью с кургузой башней правильной прямоугольной формы, увенчанной плоской, зубчатой макушкой и деревянной конструкцией для дозорных. Крепость нарекли Прихотью и с самого основания редко перестраивали, отчего оная, далёкая и мрачная на фоне пепельных небес, хранила отпечаток суровой и грубой воинственности прославленных в балладах эпох.

От Когтя к северу уходила вторая часть Поста: стена, рассечённая угрюмыми башнями на равные отрезки и терявшаяся в тумане Лунного кряжа. За пару дней по парапету можно было, не спускаясь в долину, проехать верхом от Стилета к Клыку, что замыкали хребты по обе стороны.

Ворот укрепление не имело.

Отряд, тем не смущаясь, мчал аккурат в Стилет, не сбавляя ходу. Грозная вершина скальной крепости, чудовищным медведем-шатуном вздымавшаяся над головой, злорадно наблюдала. Астаз неизменно чувствовал на себе её холодный, злющий взгляд. И уговоры тут не помогали. Вампир не сомневался: скала его ненавидит. И каждый раз, с размаху влетая в седой монолит, минуя зачарованный порог, он ждал, что именно сегодня фокус не сработает, и кто-то не досчитается рук-ног.

Секрет древних зодчих коронные любомудры открывать не спешили, снабжая лишь краткими инструкциями, отчего процесс не становился приятнее. «Сие есть тайна», — важно говорил Коронный Чародей, выпячивая колесом затянутую в парчовый кафтан грудь. И тыкал перстом в небо, будто сам ту тайну сочинял. Астаз подозревал, поганые чароплёты и сами не понимали, что именно сотворили праотцы, и надо ли заклятье подновлять.

Изнутри Стилет напоминал полость улья.

Отряд остановился посреди просторного зала пяти саженей в высоту. Каменные стены, изъязвлённые обрешечёнными ходами, с искусной скрупулёзностью прорезали узорами древние письмена. Меркло светящаяся, хитроумная вязь испещрила полированный монолит. Понатыканные тут и там факелы исправно чадили и куда скромнее рассеивали привычный