Меч Константина - Деян Стоилькович

Деян Стоилькович

Меч Константина

ПРОЛОГ

Скорость течения времени не имеет предела, но еще быстрее кажется она тому, кто оглядывается на прошлое.

В первое же мгновение меня привлекли глаза. Они были большими и ясными, обращенный на меня взгляд был спокоен. И взгляд этот исходил не из глазного яблока, но из невероятной глубины: мне казалось, что на меня смотрит сама бесконечность.

Ночь пропахла машинным маслом и дешевым табаком…

Серый летний туман покрывал окрестности, тусклые огни города напоминали испуганные детские глаза. Ниш, уставший от войны, уничтожаемый бомбами и голодом, дремал, вытянувшись в долине реки, окруженной горами, и его невозможно было рассмотреть в этом мраке…

Карл Редлих, солдат роты связи, недавно вошедшей в состав 920-го батальона территориальной обороны, даже не подозревал о существовании этого балканского городишки, пока его не откомандировали сюда. Но он не расстраивался. В конце концов, куда как лучше оставаться здесь, в сербской глухомани, и охранять железнодорожное депо под началом 21-го управления эксплуатации железных дорог, чем попасть в Россию, где солдат, погибший легкой смертью от пули, считается счастливчиком. Покуривая сигаретку, Карл лениво оглядывал мертвые, неподвижные вагоны, выстроившиеся на путях, и ждал смены караула.

Вдруг он учуял странный запах, прорвавшийся сквозь плотную белую пелену тумана. Солдат бросил окурок на землю и раздавил его сапогом. Потом перешел на левый путь, где стояли вагоны, прибывшие позавчера из Греции, и опять ощутил все тот же, но теперь куда более сильный возбуждающий запах.

Он сбросил с плеча винтовку и передернул затвор. Потом медленно двинулся вперед, осторожно ступая на толстые деревянные шпалы… По ту сторону депо был второй пост, на котором стоял новичок из интендантской роты. Фельдкоменданту вечно не хватало людей, и довольно часто случалось, что охрану поручали солдатам тыловых подразделений. Считалось, что местные бандиты не посмеют напасть на расквартированные в городе войска, и потому нередко часовыми ставили необстрелянную молодежь. Впрочем, повстанцы в основном были заняты тем, что убивали друг друга, и борьба с немецкими оккупационными силами отошла для них на второй план.

Карл остановился на полпути и попытался докричаться до второго часового:

– Дитрих! Дитрих! Ты что, заснул там, сачок ты эдакий?

Никто не отозвался. Карл занервничал: вряд ли стоило опасаться диверсий, но от воровства никто не был застрахован. Не хотелось утром отвечать за кражу, совершенную в тот момент, когда Дитрих сладко спал на своем посту.

Карл сделал еще несколько шагов и остановился у вагона. Отсюда, несмотря на туман, можно было разглядеть сторожевую будку Дитриха: она была пуста. Карл свернул направо и обогнул головной вагон поезда с зерном из Воеводины. Он вошел в пространство между двумя составами, как в тоннель, и двинулся вперед.

Странный запах усиливался, щекотал ноздри.

Карл Редлих остолбенел: сквозь туман между двумя вагонами ему открылась странная картина: ужас буквально парализовал его.

Над Дитрихом нависла какая-то странная, деформированная фигура. Длинные, мертвецки бледные пальцы мрачного существа возлежали на плечах рядового Дитриха… Мертвого рядового Дитриха. Запрокинув голову и беспомощно раскрыв рот, из которого красной змеей свисал язык, часовой смотрел в пустоту застывшим от ужаса взором… Кто-то распорол оливково-серую солдатскую форму вермахта и извлек наружу внутренности солдата…

Пальцы Карла вцепились в винтовку, но он не мог даже пошевелить ими, тем более прицелиться и нажать на спусковой крючок. Он попытался крикнуть, но у него вырвался лишь беспомощный хрип.

И тогда зверь повернул голову: в Карла уперлись два горящих глаза…

Но не это больше всего ужаснуло Карла Редлиха, сына торговца из Гамбурга, призванного на службу рейху, чтобы умереть за фюрера. Безумный страх рождала морда зверя…

Теперь Карлу и впрямь захотелось взвыть: в очерченных пурпурным пламенем глазах, в кровавых зрачках и в мертвенно-бледной плоти вокруг глазниц он угадал человеческое лицо.

Карл Редлих напряг остатки разума и сил и поднял винтовку. Пока он целился в темноту перед собой, ситуация изменилась. Зверь резким хищным движением оторвался от тела Дитриха, неестественно вывернул голову и, вытянув длинные руки, пошел на Карла.

Грохнул выстрел, разорвавший затхлую тишину провинциальной ночи.

Раздалось глухое рыдание, и испуганный детский голос прошептал слова заупокойной молитвы:

– Спаси меня, Матерь Божия!

Кошмарный сон заставил Крсмана Теофиловича проснуться. От резкой боли он подскочил на постели, как будто кто-то зубами вцепился ему в пах. Левая рука судорожно комкала мокрую от холодного пота простыню, в то время как правая прижималась к груди, где под слабой защитой кожи и мышц колотилось его испуганное сердце. Тьма, окружавшая Крсмана, была живой, в ней колыхались призраки и видения, остатки страшного сна, а когда они все-таки исчезли, в ушах остался протяжный вой, замерший в тот момент, когда он понял, что находится в собственной спальне своего большого дома.

Он повернулся и заметил, что рядом нет его жены Данки. Быстро одевшись, он вышел во двор. Какое-то время он, словно лунатик, слонялся по саду, спотыкаясь о корзины с фруктами, которые с вечера не успел убрать слуга. Потом направился к воротам, где и обнаружил стоящую у забора Данку. Она смотрела сквозь туман в сторону переулков, ведущих в город, к его центру. Он подошел к ней:

– Ради бога, женушка, что ты здесь делаешь в такой поздний час?

Вместо ответа последовало долгое молчание. Здесь, у ворот, она выглядела иначе, не так, как та женщина, которая ждала его возвращения из деловых поездок в Стамбул или Скопле, женщина, в которую он когда-то влюбился. Длинные темные волосы падали на ее узкие плечи и спину, осунувшееся лицо с запавшими черными глазами было бледнее обычного. Данка Теофилович, прижавшаяся к кованой чугунной ограде, напомнила своему мужу жену Лота, готовую обернуться и охватить взглядом весь ужас гибнущего мира.

Только он вознамерился повторить вопрос, как супруга промолвила:

– Чувствуешь, Крсман? – тихо произнесла она жутковатым голосом. – Чувствуешь, что нынешней ночью необыкновенно похолодало?

Крсман пожал плечами и приобнял ее:

– Что же… Холод пробрался в город в эти дни, к тому же еще этот туман…

Крсман обвел взглядом пейзаж: сквозь пелену проступали островерхие крыши с печными трубами.

– Давай-ка пойдем домой. Я заварю тебе чай.

– Мне приснился страшный сон… – бормотала Данка, уставившись в ночной мрак.

– Всем нам теперь снится что-то подобное, женушка… А кому в войну хорошие сны снятся?

– Да нет, не то! – замотала она головой, и на лице ее отразились боль и смятение. – Мне снилось, что в тумане кто-то есть…

– Кто?

Данка Теофилович мягким движением сняла с плеча ладонь мужа, повернулась к нему и заглянула в глаза. Крсману Теофиловичу на мгновение показалось, что в его ноздри проник какой-то необычный запах. Не в силах выдержать этот взгляд, он уставился поверх ее головы, в пустые переулки, затянутые туманом. Он почувствовал прикосновение пальцев к щеке – они были холодными, но не холоднее ее голоса.

– Дитя, Крсман… – прошептала она. – Дитя плачет в тумане…

– Ребенок?

– Да, – вымолвила она. – И молится…

– Молится? Кому?

В какое-то мгновение ему показалось, что в темноте за Данкиной спиной что-то мелькнуло, но тут же растворилось в чернильной тьме.

– Матери молится, Крсман… – шептала Данка, прижимаясь к нему всем телом, произнося каждое слово как молитву. – Мне…

Из окружающей темноты на него смотрели боги. Здесь, совсем рядом, там, где проступают очертания выпуклых мраморных мышц и холодные лезвия мечей, рукояти которых сжимают мощные длани, в вечной славе Валгаллы обитают боги, странные и немые. Одноглазый. Один на своем восьминогом коне скачет по земле, воде и воздуху, а на плечах его сидят два ворона, он беззаботный отец всех погибших на поле боя, жаждущий королевской крови. Его сын – мощный Тор, широких плеч которого не может скрыть от взора густой мрак. Молотом и громом он, оберегая людей, убивает великанов, путешествуя в повозке, влекомой двумя козлами. Рядом с Тором – Хеймдалль, сын девяти матерей, охраняющий богов на пути к подножию радуги. Здесь и однорукий Тюр, призванный надзирать за соблюдением правил схватки, и Фрейр, определяющий сущность арийской красоты; свой волшебный корабль «Скидбладнир» он свернул, как платок, и носит его в кармане. Вокруг богов исполняют свой воинственный танец валькирии, ангелы битвы, – они распустили длинные светлые волосы и с сияющими во тьме глазами ищут храброго воина, достойного принять из их рук кубок медовухи.