Ландскнехт. Часть вторая - Алексей Штейн

Доктор растеряно оглянулся, и поплелся за тащившей его за рукав сестрой.

Повисла нехорошая тишина.

— Ну, что, вахмистр? Лейтенант? Вы, наконец, поняли, на что вы обрекли своих товарищей? Раненых, героев, не щадивших себя в бою с врагом? А? — примирительно крикнул начштаба.

— Да! Да! И тех, кого вы обрекли на страшную казнь! — завопил, размахивая стволом, из‑за ящиков комендант. Может, мне и показалось, вряд ли я услышал бы — но начштаба, по — моему, сплюнул и матернулся.

— Господин комендант! Позвольте я! — досадливо крикнул начштаба, и вдруг встал в рост из‑за щита и шагнул вперед, убирая револьвер в кобуру — Послушайте, господа. Буду говорить прямо. Вы совершили серьезное преступление. Вдвойне серьезное, так как вовлекли в это людей, недостаточно образованных, чтобы понять всю глубину своего проступка. Вы использовали их, воспользовались их доверчивость, их верой вам, их желанием честно служить. Вы обманули их… О, нет, не смейте меня перебивать, лейтенант Вэрр! Если вы хотели что‑то сказать мне — надо было посоветоваться ДО того, как совершили преступную глупость! Так вот. Обманом вы завлекли в это преступление честных, храбрых солдат. Пусть и не слишком сообразительных, и, возможно, не слишком дисциплинированных — иначе бы они вспомнили, к чему призывает их Устав. Да — да! Выпонять приказы! Вы, вахмистр, в армии далеко не первый год, и даже не первый десяток лет! Вы отлично! — Отлично знаете, Бало… Что приказы — бывают порой глупые, порой, казалось бы, нелепые. Зачастую, Бало, они неприятны и противны. Но! Они ОБЯЗАТЕЛЬНЫ к исполнению! Любые! Все! Всегда! Молчать! Вы — нарушили Устав! Нарушили Присягу! И хуже того… Гораздо хуже, Бало! Мааалчать, лейтенант! Вы ЗАСТАВИЛИ, да — да, заставили, Бало, злоупотребив своей властью, нарушить приказ своих подчиненных! Вверенных… ВВЕРЕННЫХ, Бало, вам людей!

Он уже подошел вплотную к ним, не обращая внимания на смотревший ему в живот револьвер Балу. Остановился, достал изящную фарфоровую трубочку, и в тяжелой тишине раскурил ее, осматривая нас, словно новобранцев на плацу. Затянулся, и, выдохнув, сказал примирительно — строго:

— Так. Я думаю, все понимают и осознают глубину своего проступка? Такое не может остаться безнаказанным, я думаю, это понятно. Но! С учетом… особых обстоятельств… так сказать, с учетом того, что большинство совершило преступление по недомыслию, имея благие намеренья… Я считаю, что господин комендант — Он пренебрежительно махнул рукой в сторону штабеля ящиков — Сочтет возможным не применять ко всем участникам никаких особых наказаний. Всего лишь заключить под стражу. Согласитесь, братцы — это справедливо. Итак, вахмистр… и вы, лейтенант. Прикажите всем сложить оружие. И разоружитесь сами.

— Я… — зарычал Балу, но начштаба, шагнув вперед, оборвал его, встав вплотную, упершись ремнем в пистолетный ствол, глядя в упор:

— Молчать. Хватит, Бало. Отдавай приказ сложить оружие. Не губи людей понапрасну. И подумай еще раз о раненых. Стоят ли их жизни, сколько твои амбиции? — И, чуть повернувшись, добавил — Лейтенант! И вы — тоже. И вы… унтер… Боевые офицеры, господа, а такой позор! Мятеж! Хватит, господа. Отдавайте приказ. Не прикрывайтесь больше своими людьми — умейте сами, лично отвечать за свои дела! Я, словом офицера, гарантирую — если они сложат сейчас оружия, никакой расправы мы им чинить не станем! Все, кто вовлечен обманом, избегут казни! Ну? Прикажите солдатам сложить оружие! Живо!

И тихо, хотя и слышно было всем, добавил:

— Их жизни сейчас в ваших руках…

Тишина стояла такая, что стало слышно, как пыхтит пароход на реке. Секунды тянулись, как капли масла на морозе. Стал как‑то совсем тоскливо. Неужели?..

Первым не выдержал лейтенант, всхлипнул, и опустился на землю, закрыв руками лицо.

Длинно и затейливо выматерился унтер.

А потом и Балу, обернувшись, грустно посмотрел на нас, и сказал с тоской:

— Все, ребята. Клади ружья.

Прошла целая вечность, потом где‑то позади справа звякнул о брусчатку металл.

Потом еще кто‑то, тяжко вздохнув, звякнул оружием.

И еще.

А я все стоял, и думал — а чего это вот я теперь такой дурак? Ну чего стоило, таки взять, и стрельнуть? А сейчас если? Выходит, еще хуже дурак стану… Ну вот чего боялся? Максимум бы — убили. А теперь?

Все больше и больше народу клали карабин на землю, поверх пояс с патронами и хмуро отступали вобрат, к стене. А я так и стоял, держа ружье в опущенных руках. Не хочу я чего‑то сдаваться. Ну уж его нафиг. Вот уж почти все и сложили ружья — остались только трое перед начштаба, я, один из минометчиков, да старик — сержант. Тот даж с плеча карабин так и не снял.

— А ну! — махнул нам рукой начштаба — Пошевелись!

Ишь, осмелел, смотрит соколом. Вон уже и подтягиваются офицеры, несколько солдат с сержантами.

А только все одно, если так захотеть — то вот ему в пузо шарахнуть я отлично успею. Это только кажется, что с винтовкой вблизи неудобно, а с коротенькой‑то и подавно запросто. Вот только какой смысл? И опять же — чего я решать чужое полезу? И обратно — будут стрелять в меня, а попадут — как попало. А это не мое все же дело? Или как?

— Давай, давай! — машет нам пистолетом, подходя, комендант — Клади быстро оружие, все, ну!

— Кто не сложил оружия — будет считаться мятежником, и по законам военного времени — будет расстрелян на месте! — добавил начштаба.

Окружили нас уже плотно полукольцом, вот теперь и не рыпнешься. Все, глуши мотор, ставь на передачу. Приехали.

Тоскливо стало опять. Очень. Чего‑то как‑то впервые в жизни я вот так, значит, в плен сдаюсь. И причем, выходит, сдаюсь в плен, чтобы сдаться в плен еще раз, оптом. У что потом? А если не положу винтовку? Все одно же не отпустят. Эх, ну какого хрена! Надо было стрелять сразу! И чорт бы с ним со всем. Ну вот чего я размазывал — мое — немое? Отвечать боялся? Перед кем? Да выходит, только перед собой и отвечал бы. И чего? Испугался на себя брать? Ну, а теперь вот — выбирай, или шлепнут прямо тут или в плен…

— А раз так — сплюнул Балу — То, пожалуй что, и стреляй. Я уж лучше от пули, с оружием в руках подохну, чем в плен.

Сказал так, и револьвер в кобуру запихнул, приосанился так весь, и кругом, щелкнул каблуками, жестом наших разогнал, строевым отбил до стеночки, снова кругом, щелк — и встал, руки за спину, ноги на ширину погон. И смотрит на начштаба насмешливо. Эвон оно как. Унтер, снова выматерился, да и так же все сделал. Рядом встал. Ну, ни дать ни взять, хоть допрос коммунистов с них рисуй. Лейтенантик, хоть и только что плакал, да оглянулся на них затравлено, и чуть ли не бегом к ним, посередке встал. Выпрямился, дрожит весь…. Идейые, значит. Погибаю, но не сдаюсь.

А мне вот как?

Минометчик этот, стоит хмурый, пальцы аж белые, как карабин держит, губу закусил.

— Таааак — протянул начштаба — Ну… ладно. Сами выбрали. Так, остальные — а ну бросай таки оружие! А то с ними рядом встанешь!

— А и встану, вашбродь — старик шагнул к троице, встал рядом, оправился, попытался даже стойку смирно изобразить.

Смотрю, и минометчик этот, медленно так, карабин за спину — и туда же. Эвон какие, герой блин. Ну и как обычно…

В общем, шагнул и я к ним.

Ну, да дурак. Только, в общем, по жизни‑то никогда особо умным в таком случае и не был. А тут еще как‑то… совестно, что ли. Ведь мог же, мог, дурило, все ….повернуть. Нет, не то что исправить, может еще бы и хуже было, но таки повернуть — мог. И может, там бы и сам решал. Может и не сам. А тут уже все, решать не дадут. А я такого не люблю. Принципиально. Вот потому и решил. Да и наплевать. Пошел и встал рядом.

— Ну… что ж. Раз так — то, по законам венного времени… — ишь ты, как, с выражением. И, похоже, таки не шутит. Грохнут сейчас нас.

— Эй, погоди! — Балу обернулся — Вы‑то чего приперлись? А ну пошли отсюда! Йохан, что, опять с головой плохо? А ты старый куда?

— Даю последний шанс! — эвон как, благодетель, распинается — Сложите оружие и останетесь живы!

— Ну! Пошли отсюда! — машет на нас лапищей Балу — Чего встали? А ну, дай сюда!

Схватился за карабин, чорт здоровый, так ведь и отнимет… не драться же с ним..

— Вашбродь, это ж Йохан, с моей батареи — он и до того был на башку контуженный! А теперь вона — и еще раз зацепило — вишь, и бинтом повязана! Да отдай ты ружье, бестолочь! — это он уже мне. И вырвал таки карабин, зараза.

— Вахмистр… ну вот, как не совестно было… Эх, вахмистр — издевается, гад такой, начштаба‑то — Ну, а вы, сержант?

— Я, вашбродь, уж точно тут. — старик, смотрю, полез в сумку, трубку достал, насыпал табаку, и кисет Балу протягивает — Я старый уже. Мне в плену не выжить. Да и то сказать — мне уважаемый мастер Берг на той неделе сказал — опухоль у меня под горлом. Все одно не больше года осталось. Чего мне терять.