Великое Делание, или Удивительная история доктора Меканикуса и Альмы, которая была собакой - Александр Полещук

— Теперь у меня есть свой алхимик!-донеслось до меня сверху.- И мне остается его… повесить, чтобы ничем не отличаться от моего соседа!

Эта грубая Шутка была подхвачена находившимися наверху людьми.

— Остается все проверить еще раз,- продолжал он немного погодя.- За секрет вашего, как: его, эликсира я заплачу тысячу монет из настоящего золота. Еще одну проверку!

Трудно описать мои мучения в следующую ночь. Воду я неосмотрительно выпил, и сейчас меня терзали и нестерпимая жажда и холод. Я едва дождался, пока наверху все успокоилось, торопливо выскользнул из подвала, быстро пробрался к тиглю, выплеснул из него ртуть и положил на дно его второй кусочек золота, из тех, что предусмотрительно вручил мне хозяин.

Я попробовал разыскать что-нибудь из съестного, но возле двери раздались, голоса стражей, приставленных виконтом, и я в испуге бросился в подвал. С ужасом думал я о том, что если виконту придет в голову желание проверить в третий раз действие эликсира, то мне просто придется умереть от жажды и голода.

V

На следующий день меня разбудили голоса наверху. Все говорили взволнованно, по-видимому, золотой стерженек пошел по рукам.

Воспользовавшись шумом, я постарался быстрыми движениями разогреть затекшие и замерзшие члены. Вдруг наступила тишина, и я услышал громовой голос виконта.

— Готфрид Комльенский,- торжественно говорил виконт,- вы показали свое высокое искусство превращения, ртути в золото! Вы доставили мне высокую радость почувствовать, что и у меня есть свой алхимик… Но радость моя была бы неполна, Готфрид Компьенский, или как вас там еще величают, если бы я не смог вас повесить… Все говорили бы: виконт Адальберон — простак, он попался на удочку нищего мошенника, а еще метит в графы… Так говорили бы, но так не скажут. Не скажут потому, что я гораздо больший маг и волшебник, Готфрид Компьенский, чем вы. Если первый раз я действительно плеснул в тигель это вонючее зелье, которое ты, бродяга, выдавал за чудодейственный эликсир, то во второй раз я оставил все как было. Я не произнес ни одного слова из того дьявольского заговора, который содержится в этом листке. Я не влил «и капли эликсира. Я просто потрогал тигель в печи и, приставив стражу, ушел… И ртуть превратилась в золото!.. Да, своим злокозненным мошенничеством ты, Готфрид Черт тебя знает, заслужил золото. И ты его получишь! Жуо, Роберт, возьмите десять монет, прикажите позолотить виселицу и вздерните на ней этого негодяя еще до захода солнца!.. Ты будешь качаться на золотой виселице, Готфрид Компьенский!

Я услышал вопль моего хозяина, звук обнажаемого оружия…

Вскоре над моей головой раздался грохот: кто-то разбивал стеклянную посуду, добытую нами с таким трудом. Зазвенели топоры. Рушились стены нашего пристанища, в котором мы провели столько славных минут в работе и размышлениях, а главное, в тепле и сытости…

В невероятном страхе и тревоге я прислушивался к тому, что происходило наверху. Из обрывочных разговоров я понял, что дом будет разрушен и сожжен, так как кто-то по ночам подкладывал в тигель золото. Этот кто-то был я сам. Мне предстояло выбрать .между позолоченной виселицей и костром, в который слуги виконта превратят наш амбар.

Ночью дом запылал. Языки пламени метались в щелях над моей головой. И должен сказать, что вначале мне стало приятно от тепла, и вместе с теплом пришла надежда. Люди виконта, убедившись, что дом горит, покинули его, я услышал удаляющийся топот многих коней.

Новая беда подстерегала меня. Люк, на который, по-видимому, свалились бревна, не открывался. Тщетно я бился, напрягая все свои силы, чтобы приподнять его хоть немного, но все было напрасно. Наконец после многих усилий бревно скатилось с люка, и я выполз наружу. Разрушенный дом тлел, густой снег валил на него, с шипением гася огонь. Я, обжигаясь о горящие бревна, выбрался из дома, загасил тлевшую на мне одежду и побрел в сторону леса. Оглядываясь, я брел вдоль опушки. К утру вышел на дорогу, покрытую следами лошадей и пешеходов. Снег начал таять, небо было безоблачным, и солнце ярко светило. Вдруг невдалеке на холме блеснуло какое-то сооружение. Вокруг никого не было. И, когда я подошел ближе, моим глазам представилась ужасная картина: мой хозяин висел на блестевшей позолотой виселице. Я, не помня себя, подбежал и обнял холодный деревянный столб. Сквозь слезы я рассмотрел над собой какую-то надпись. Смысл ев не сразу дошел до меня.

Когда-то я умел делать ртуть более постоянной, а теперь меня сделали более постоянным.

Сзади раздался звук шагов. Я быстро обернулся и увидел рыцаря в полном вооружении. Я узнал его: это был тот самый крестоносец, который пил вино и пел песни вместе с моим хозяином. Внизу под холмом застыли всадники.

Рыцарь медленно вынул меч и обрубил веревку. Несколько слуг бросились ему на помощь, бережно подхватили тело моего хозяина и унесли. Сорвав надпись, рыцарь протянул ее мне. Она была сделана на пергаменте с арабскими письменами. Я бережно спрятал его на груди.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ,

В КОТОРОЙ ПРОДОЛЖАЕТСЯ ЖИЗНЕОПИСАНИЕ ОДО МЕКАНИКУСА

I

И вновь начались мои странствия. Летом я ушел из этих мест, пересек Шампань и Бургундию. Я рос в странствиях. И все, чему успел научить меня мой незабвенный хозяин, сослужило мне верную службу. В тавернах я предлагал свои услуги для чтения книг вслух, если они случайно были у кого-нибудь из постояльцев, и всегда находились благодарные и не скупые слушатели. Я никому не рассказывал, кто я и откуда. Да и кому какое дело было до меня! Но вот однажды — это случилось в Бурже — со мной заговорил некий очень богатый, как я судил по его одежде и обхождению, и внимательный господин. И я разговорился больше, чем обычно. Мои злоключения заинтересовали его.

Он неожиданно сказал, что у него нет слуги и что я ему подхожу. Я помогал ему в дороге и, изведав ранее невзгоды одинокого бродяги, теперь старался изо всех сил. Меня поражало удивительное сочетание в моем новом господине: он был прост и высокомерен в одно и то же время. Он мог часами расспрашивать меня о том, что делал мой хозяин, посмеиваясь над нашими неудачами и проявляя такую осведомленность в делах алхимиков, что я стал думать, не алхимик ли он сам. Со всеми остальными он был высокомерен и горд. И каждому, кто с ним сталкивался, становилось ясно, что короткий прямой клинок, с которым он никогда не расставался, подвешен к поясу отнюдь не для красоты.

Многие испытания ждали меня на службе у моего нового хозяина, мессера Даниила из Трансиордании. Он выдавал себя то за врача, владеющего панацеей, средством от всех болезней, то за алхимика.