Нюрнберг. Скамья подсудимых - Александр Игнашов

ЛОРЕНС: Я лишу вас слова, Шахт!

ДЖЕКСОН: Получала ли нацистская верхушка финансовую выгоду от режима? (Листает бумаги.) Доктор Лей — миллион марок, Риббентроп — два миллиона, Кейтель — миллион, Ламмерс — шестьсот тысяч. И это только за один год! Вы порвали с Гитлером только тогда, когда германская армия стала отступать, не так ли? Вам нечего сказать?.. Господин председатель, у меня нет вопросов к подсудимому…

В камеру Геринга входит лейтенант Уиллис.

УИЛЛИС: Вы сегодня не обедали, сэр.

ГЕРИНГ: Я на диете.

Уиллис передаёт Герингу трубку и квадратную зажигалку.

ГЕРИНГ: Вы курите, лейтенант?

УИЛЛИС: Не часто.

ГЕРИНГ: Балуетесь сигаретами? Трубка — это да! (Раскуривает трубку, любуется зажигалкой). Моя любимая зажигалка! Обратите внимание: с одной стороны — свастика, с другой — мои инициалы! Надо уметь предаваться слабостям и порокам, друг мой. Что это за жизнь — дышать еле-еле! Держите! (Бросает Уиллису зажигалку). Лейтенант, рейхсмаршал дарит вам свою зажигалку!

УИЛЛИС: Спасибо, сэр, но нам нельзя.

ГЕРИНГ: Можно. Я могу написать заявление о том, что дарю вам свою зажигалку.

УИЛЛИС: Я не забуду этого.

ГЕРИНГ: Я знаю, лейтенант, знаю. Садитесь. Джек, как вас обычно называют друзья?

УИЛЛИС: Друзья? Тэкс.

ГЕРИНГ: Я бросаю курить, Тэкс. Не в первый раз бросаю, но теперь уже навсегда. Знаете, Тэкс, мне порядком надоел этот цирк! Неужели кто-то ждал от нас раскаяния, покаяния? Наша ставка на скачках не выиграла, пришло время платить — только и всего!.. Я спросил главного прокурора трибунала генерала Тэйлора, где он взял цифру в шесть миллионов погибших евреев. Он ответил, что из показаний генерала СС Олендорфа. Скажите мне, как отличить партизан от мирных жителей, если партизаны часто сами убивали тех, кто отказывался помогать им? Мы отвечали террором на террор. Сталин не подписал документы Гаагской и Женевской конвенций, которые, кстати, не защищают гражданских лиц, ведущих боевые действия или саботаж против регулярной армии. Мы могли расстреливать партизан на месте, без суда!

УИЛЛИС: Так, может, и нам расстрелять вас без суда?

ГЕРИНГ: Сделайте одолжение!

УИЛЛИС: Я знаю, чего вы боитесь, рейхсмаршал. Вы боитесь позора. На суде вы прячете глаза за тёмными очками. Но я видел ваши глаза, когда русские допрашивали свидетеля из Ленинграда. Этот священник рассказывал о том, как во время блокады люди умирали сотнями, тысячами, как русские не могли ни отпеть их, ни похоронить.

ГЕРИНГ: Коммунисты в Бога не верят.

УИЛЛИС: А вы? В кого вы верите?

ГЕРИНГ: Мне всегда нравились такие противники, как вы. Мы не смогли поставить мир на колени. Посмотрим, что получится у вас или у русских.

УИЛЛИС: Разве обязательно кто-то должен ставить мир на колени?

ГЕРИНГ: Тогда вставай на колени сам!..

Три удара молотка. Из темноты выходят Лоренс и Руденко.

ЛОРЕНС: Подсудимый Геринг, ваш допрос продолжен без участия журналистов, в закрытом режиме.

РУДЕНКО: Из представленных суду немецких документов видно, что граждане оккупированных территорий отправлялись в Германию насильственно. Их собирали путём облавы на улицах, в кино, их отправляли в эшелонах под военной охраной. За отказ ехать в Германию мирное население расстреливали.

ГЕРИНГ: Я бы хотел увидеть эти документы.

РУДЕНКО: Вы их не видели раньше?

ГЕРИНГ: Я прошу, чтобы мне дали посмотреть на них сейчас.

ЛОРЕНС: Вам передадут эти документы.

РУДЕНКО: Вам был известен приказ Гитлера об уничтожении тридцати миллионов славян?

ЛОРЕНС: Подсудимый, вам понятен вопрос?

ГЕРИНГ: В сорок первом году? Это был не приказ. Это была речь фюрера.

РУДЕНКО: Известен ли вам приказ об уничтожении Ленинграда, Москвы и других городов Советского Союза?

ГЕРИНГ: В моём присутствии об уничтожении Ленинграда говорилось в том смысле, что, если финны получат Ленинград, то они не будут нуждаться в таком большом городе. Об уничтожении Москвы я ничего не знаю.

ЛОРЕНС: Вы уверены?

ГЕРИНГ: Абсолютно.

РУДЕНКО: Вам предъявляли протокольную запись от шестнадцатого июля 1941 года. На этом совещании вы присутствовали.

ГЕРИНГ: Я не получал приказа об уничтожении Москвы.

Три удара молотка. Лоренс и Руденко исчезают во тьме. В камере по-прежнему двое — Геринг и Уиллис.

УИЛЛИС: Что с вами, рейхсмаршал?

ГЕРИНГ: О чём мы говорили?

УИЛЛИС: Я спросил, верите ли вы в Бога.

ГЕРИНГ: И что я ответил? Вы неплохо говорите по-немецки, лейтенант. У вас и у англичан переводчиками работают в основном русские эмигранты?

УИЛЛИС: Кажется, да.

ГЕРИНГ: Ему кажется!.. Как вам княгиня Волконская? Говорят, она приглашала советских коллег к себе в гости в Лондон на чашечку чая. Она совсем с приветом?.. Здесь все шпионят за всеми. А в центре внимания кто? Я!.. Вы обратили внимание на молоточек председателя трибунала лорда Лоренса в первые дни трибунала? Сплав благородных металлов инкрустирован сапфирами, бриллиантами — это огромные деньги! Когда у него украли этот молоток, бедняга Лоренс так расстроился, что перестал приходить на процесс. Суд приостановили! Полиция, как я понимаю, ничего не нашла. Теперь он стучит простым деревянным молотком… (Пауза.) Плевать я хотел на ваш трибунал! Американцы сознательно вытащили нас именно сюда. Нюрнберг! Партийные съезды, парады! Что здесь осталось от стадиона? Здесь, в Нюрнберге Бек, Гальдер и другие подонки в тридцать восьмом году задумали арестовать фюрера, когда он вернётся в Берлин. Фюрер поехал не в Берлин, а на встречу с Чемберленом в Мюнхен… Никогда я не признаю Гесса в этом ублюдке! Вы не повесите Гесса. Он нужен вам живой, как символ, как муха в банке!.. (Пауза.) Знаете, Тэкс, Америка скоро поймёт, что защищает здесь не ту философию. Коммунизм не для Америки. Вы не согласны? Вы согласны со мной, Тэкс! И что это значит? Это значит, что у нас с вами один враг. Скоро Америка будет готовиться к новой войне. Она уже готовится. Только русские отмечают годовщину победы над нами. Годовщину Победы, Тэкс! Что может быть более свято для военного, чем победа! Русские празднуют падение Берлина, вы — победу над Японией. Вы уже врозь, после этого можете называть себя союзниками сколько влезет! Я смеюсь над вами, я торжествую!.. Вы здесь единственный, с кем я могу поговорить, Тэкс.

Полумрак, звук печатающей машинки. В луче света — Руденко.

РУДЕНКО: Когда на допросе Геринг заговорил о загадочном советском человеке, которого не понимала и не понимает буржуазная Европа, о человеке, который установил на крыше цитадели нацизма знамя победы, корреспондент газеты «Правда» Борис Полевой засел за свою рукопись… Старший лейтенант Алексей Маресьев, он писал о тебе, о простом советском человеке. Писал увлечённо, легко, без конспекта, используя репортёрские записи после той встречи под Орлом. Где ты, лётчик Маресьев? Жив ты или нет? Здесь, в Нюрнберге ночами журналист Полевой пишет о тебе повесть. На суде договорился с машинисткой, живущей неподалеку во флигеле, после заседаний ходит к ней и диктует. В руках толстая папка с листами, исписанными за девятнадцать дней. Ему бы выспаться. Да разве заснёшь! Полевой дал телеграмму жене, что обещанную повесть окончил, перепечатал и ко дню рождения доставит в журнал «Октябрь». Я сохранил эту телеграмму. А вот и другая. (Вынимает из кармана бланк, читает.) «Корреспонденту „Правды“ полковнику Полевому. Редакция „Октября“ ознакомилась с вашей повестью. Поздравляем! Требуется небольшая редакционная работа. Договорились о вызове вас в Москву…» Вот так-то, Борис! Вылетайте в Москву. Вы ещё скажете спасибо Нюрнбергу!..

Три удара гонга. Зал заседаний трибунала. Руденко допрашивает Йодля.

РУДЕНКО: Подсудимый, вы заявили трибуналу, что вы солдат по крови.

ЙОДЛЬ: Я нахожусь здесь для того, чтобы защитить честь германского солдата.

РУДЕНКО: Вы считаете себя честным солдатом?

ЙОДЛЬ: Да.

Оживление в зале.

РУДЕНКО: В последние годы вы были столь же правдивы? Почему вы молчите? Вы по-прежнему отрицаете, что были заместителем Кейтеля?

ЙОДЛЬ: Я был старшим по чину офицером после Кейтеля и замещал его.