Маленький оборвыш - Джеймс Гринвуд

- Ну, что, Смитфилд? - спросил у меня Моулди. - Нравится тебе быть с нами в доле?

- Нравится, - отвечал я, - только жалко, что сегодня у нас было так мало удачи.

- Ну, не особенно мало, - заметил Рипстон. - Тебе, кажется, Смитфилд, было очень хорошо?

Я принял это за шутку и отвечал смеясь:

- Конечно, мне везде хорошо! Так же, как и вам!

Весело и беззаботно шли мы по улице до входа в какой-то грязный переулок. Здесь товарищи мои остановились.

- Ну, Смитфилд, - сказал Моулди, - выкладывай!

- Что такое выкладывать? - с удивлением спросил я.

- Э, да все, что у тебя есть! - сказал Рипстон. - Тот старик, с которым мы ведем дела, живет здесь.

Я решительно не понимал, чего хотели от меня мои товарищи.

Моулди принялся обыскивать меня и обшарил все мои карманы. Когда он убедился, что они пусты, лицо его выразило сильнейшую ярость.

- Вот так товарищ у нас! - вскричал он, обращаясь к Рипстону. - Славный товарищ, нечего сказать!

- Да в чем дело? - спросил Рипстон.

- У него нет ничего, решительно ничего. Хоть бы какая дрянная луковица!

- И это ты называешь быть нашим товарищем? - с укором спросил у меня Рипстон. - Хорош гусь, нечего сказать!

- Что же мне было делать, - оправдывался я, - если я нигде не мог найти работы? Ведь вы знали, что денег у меня нет. Да если бы и были, я скорей купил бы себе хлеба, чем луку!

Я никогда в жизни не видал лица, сердитее того, с каким обратился ко мне Моулди, выслушав мои объяснения. Гнев его был так силен, что он не мог произнести ни слова.

Рипстон засмеялся.

- Ну, не злись так, Моулди, - сказал он. - Смитфилд еще глуп. Смотри сюда, Смитфилд!

С этими словами он вынул из кармана своей куртки семь отличных яблок. Затем показал мне карманы своих штанов. Карманы были полны орехов.

- Зачем же это ты купил столько яблок и орехов? - спросил я.

- Зачем? Чтобы перепродать их. Я ведь торгую ими.

- Да когда же ты покупал? Я не видел...

- И тот торговец, у которого я покупал, тоже не видел: он в это время занимался с другими покупателями, и я не хотел отрывать его от дела. Понимаешь?

Я начинал понимать, и мне становилось страшно.

Я боялся даже высказать свои догадки, чтобы не вышло какогонибудь недоразумения.

- Э, что с ним толковать! - вскричал Моулди. - Он не понимает твоих намеков. Смотри сюда, Смитфилд! Видишь эти яблоки и орехи, которые добыл Рипстон? Ну, он стащил, украл их! Понимаешь? Теперь смотри сюда! Вот это украл я, и очень жалко, что мне не удалось стащить побольше. Теперь мы идем в этот переулок продавать украденное нами. Получим деньги и купим себе съестного.

Грубое признание Моулди поразило меня.

- Ну, чего же хныкать? - насмешливо вскричал он. - Неужели ты воображал, что мы благородные, благонравные, благочестивые мальчики?

- У тебя есть семья, - сказал Рипстон, - ты можешь вернуться домой, когда хочешь. Ты ведь не обязан есть тот пудинг, который мы купим себе, потому что этот пудинг достался нам нечестным путем. Иди добывай себе хлеб, как знаешь!

С этими словами они отвернулись от меня и вошли в переулок, оставив меня одного,

VII

Я начинаю работать

Я стоял на улице и должен был, как сказал Рипстон, добывать себе хлеб. Я мог убежать домой. Правда, я не знал туда дороги, но я мог расспросить у прохожих. Вполне честный мальчик не остановился бы ни перед какими трудностями. А разве я не был честен?

Я ночевал, я провел все утро, я завтракал вместе с ворами, но это мучило меня, краска бросалась мне в лицо при одной мысли об этом. Отчего же я не шел домой?

Чего я ждал? Это может спросить только тот, кто не испытал, что такое голод, страшный голод, который мучает мальчика, мало евшего накануне и с утра проглотившего всего одну чашку жидкого кофе без булки, - страшный голод, от которого по всему телу распространяется дрожь, цепенеют руки и ноги. Мысль, что Моулди и Рипстон воры, была ужасна, но мой голод был не менее ужасен.

Рипстон сказал, что я могу не есть их пудинга, если не захочу; значит, если захочу, они дадут мне поесть. И какой это, должно быть, чудный пудинг! Я его знаю, он продается во всех съестных лавках. Его делают из муки, из почечного сала и из чего-то еще необыкновенно сытного. Он такой горячий, что греет руки, пока не положишь в рот последнего куска. Его обыкновенно режут большими-большими кусками, и каждый кусок величиною с кирпич.

Картина такого огромного горячего, вкусного куска пудинга носилась у меня перед глазами, когда я увидел, что Рипстон и Моулди возвращаются из переулка.

Я спрятался за фуру с мешками муки и следил за ними.

- Ну, вот, - весело говорил Рипстон, - наконец-то мы можем позавтракать!

- Да, славные денежки дал нам старик за яблоки и орехи! ответил Моулди, весело подбрасывая и ловя на лету пять или шесть пенсовых монет.

- Но куда же запропастился Смит? Надо позвать его!

И Рипстон свистнул. Но я прижался плотно к колесу, и.они прошли мимо, не заметив меня. Я перешел дорогу и стал следить за ними.

- Вот и лавка Блинкинса, зайдем и купим себе две порции пудинга, Рип. Пускай этот дурачина Смит голодает, если ему нравится.

Моулди вошел в лавку и через несколько секунд вышел оттуда, неся на листе целую груду того самого пудинга, о котором я мечтал.

- Славно пахнет, - сказал Рипстон, вдыхая душистый пар, распространявшийся вокруг.

Я перешел на ту сторону улицы и пошел за ними; я был довольно далеко, однако мог ясно видеть, как Рипстон взял один из больших ломтей, поднес его ко рту и откусил от него кусок, ах, какой большой кусок!

Я подходил к ним все ближе и ближе, наконец так близко, что мог слышать, как они едят. Я слышал, как Рипстон втягивал и выпускал дыханье, чтобы остудить забранный в рот слишком горячий кусок. Когда он поворачивал голову, я даже видел удовольствие, блиставшее в его глазах.

Когда они начали есть, на капустном листе было всего пять ломтей; теперь каждый из них уже доедал по второму.

- Люблю я пудинги Блинкинса, - сказал Рипстон, - в них так много сала!

- Это правда, - отвечал, облизываясь, Моулди. - Они все равно что с мясом.

- Мне уж, пожалуй, и довольно! - заметил Рипстон. - Пудинг такой сытный!

- Конечно, не ешь насильно, - засмеялся Моулди, - я и один справлюсь с последним куском.

Я не мог выдержать.

- Моулди! - воскликнул я, положив руку на его плечо. Дайте мне кусочек!

- А, это ты? - вскричал Моулди, увидев меня. - Что, верно, бегал домой посмотреть, не примут ли назад, да тебя выгнали?

- Или ты, может быть, ходил на базар и выдал нас? - спросил Рипстон.

- Никуда я не ходил, я все шел следом за вами. Дайте мне кусочек, будьте так добры! Если бы вы знали, как я голоден!

- А разве ты не знаешь, что красть нехорошо? - подсмеивался безжалостный Моулди, засовывая в рот последний кусок своего второго ломтя. - Как же ты хочешь, чтобы я кормил тебя ворованной едой? Ты еще, пожалуй, подавишься.

- Мы же решили, что всем будем делиться, - сказал я, видя, что мне не разжалобить Моулди.

- Да, конечно, я и теперь не прочь от этого, - возразил он. - Но ты хочешь есть с нами пудинг, а не хочешь с нами воровать. Так нельзя. Не правда ли, Рип?

- Да он просто, может быть, не понял, в чем дело, - заметил Рипстон, который был гораздо добрее своего товарища. Если бы ему хорошенько все объяснить, он, может быть, и не сплошал бы. Правда, Смитфилд?

И Рипстон дал мне последний оставшийся у него кусочек пудинга. Что это был за кусочек! Никогда в жизни не едал я ничего подобного! Такой теплый, вкусный! А на ладони Моулди лежал на капустном листе дымящийся ломоть, из которого могло выйти по крайней мере десять таких кусочков.

- Так как же, Смитфилд?

Моулди уже подносил ко рту последний кусок. Рипстон знаком остановил его. Кто съест этот кусок? Все зависело от моего ответа.

А я со вчерашнего завтрака ничего не ел, кроме скудного ужина.

- Конечно, - смело отвечал я, - я бы не сплошал.

- Значит, теперь, когда ты знаешь, в чем дело, ты не станешь плошать?

- Не стану.

- Ну, и отлично. Дай ему этот кусок пудинга, Моулди. Он, кажется, ужасно голоден.

- Нет, постой, - возразил Моулди. - Я не буду есть этот кусок, - он спрятал его в карман куртки, - но пусть Смитфилд прежде заработает его и докажет, что говорит правду. Пойдем.

Мы пошли назад в Ковентгарден. Я держался поближе к тому карману Моулди, где лежал пудинг, и не отставал от товарищей.

Когда мы подошли к рынку, Моулди огляделся кругом.

- Видишь там ларек... между столбами, где стоит человек в синем переднике? - спросил он меня. - Там расставлены корзины с орехами.

- Вижу.

- В первой корзине миндальные орехи. Иди туда, мы подождем тебя здесь.

Я понял, чего требовал от меня Моулди. Он хотел, чтобы я пошел и наворовал из корзины орехов. Я уже решил, что приобрету себе порцию пудинга во что бы то ни стало, и не колебался, хотя сердце мое сильно билось, пока я подходил к ларьку. С этой стороны ларек был завален грудами цветной капусты и зелени.