История любви - Эрик Сигал

Она дотронулась до моей руки. Слава богу, этот язык был мне понятен больше. Однако кое-что все-таки не помешало бы прояснить: что же меня ждет?

– «О’кей» можно понять и по-другому: «О’кей, так уж и быть, стерплю!»

Дженни все же проявила сострадание и в сотый раз повторила подробности разговора с отцом. Тот на самом деле был на седьмом небе от счастья. Отправляя дочь в Рэдклифф, он понял, что ей не суждено уже вернуться в Крэнстон и выйти за какого-нибудь соседского парня (между прочим, один такой уже звал ее замуж перед самым отъездом). Сначала Фил даже не поверил, что суженого Дженнифер зовут Оливер Барретт Четвертый, и обратился к дочери с убедительной просьбой не нарушать одиннадцатую заповедь.

– А о чем там, в одиннадцатой заповеди? – спросил я.

– Не вешай лапшу на уши отцу своему, – ответила Дженни.

– Ах да.

– И все, Оливер. Вот честно.

– Он в курсе, что у меня нет ни гроша?

– В курсе.

– И он не против?

– Ну, по крайней мере, вы с ним хоть чем-то похожи!

– И что, он не был бы счастлив, если бы у меня нашлась пара лишних долларов?

– Как будто ты сам не был бы счастлив!

Тут я заткнулся и молчал до конца поездки.

Дом Дженни находился на улице под названием проспект Гамильтона. Весь проспект представлял собой ряд деревянных домов, перед которыми резвилось множество детей. Довершали пейзаж два-три чахлых деревца. Я медленно ехал вдоль улицы, выбирая место для стоянки, и при этом у меня было впечатление, что я угодил в совершенно незнакомую страну. Больше всего бросалось в глаза количество людей на улице. Целые семьи в полном составе, каждая со своего крыльца, наблюдали, как я парковал свой «миджет». Очевидно, в воскресенье днем никакого другого, более интересного занятия у них не нашлось.

Дженни выпрыгнула из машины первой. В Крэнстоне у нее вообще проявились какие-то странные инстинкты – запрыгала, как кузнечик. Когда обитатели домов разглядели ее лицо, раздался единодушный приветственный клич. Это выражение всеобщего восторга по поводу прибытия Дженни настолько меня смутило, что я чуть было не остался в автомобиле. Увы, я и отдаленно не напоминал даже самого гипотетического Оливеро Барретто!

– Привет, Дженни! – зычно крикнула какая-то матрона.

– Здравствуйте, госпожа Каподилупо, – ответила Дженни. Я выбрался из машины. И почувствовал, что все взгляды прикованы ко мне.

– А это еще кто? – заорала Каподилупо. Я смотрю, с новичками они тут не особо церемонятся!

– Да так, никто! – откликнулась Дженни. Отчего-то это волшебным образом прибавило мне уверенности.

– Может, и так! А только девушка у него что надо! – взревела госпожа Каподилупо в мою сторону.

– Спасибо, он знает, – последовал ответ Дженни.

Затем она повернулась, чтобы удовлетворить любопытство соседей по другую сторону улицы.

– Он это знает, – повторила она целой ораве своих вновь прибывших фанатов.

Потом взяла меня за руку (я был просто-таки «незнакомец в раю», как в той песне[19]) и повела вверх по ступеням дома 189А на проспекте Гамильтона.

Следующее мгновение оказалось до ужаса неловким.

Я застыл как вкопанный, а Дженнифер сказала:

– Знакомься, это папа.

И крепыш Фил Кавильери, ростом под метр семьдесят, протянул мне руку. Судя по внешнему виду, ему было хорошо за сорок, а весил он хорошо за семьдесят килограммов.

Его рукопожатие было крепким.

– Рад с вами познакомиться, сэр.

– Фил, – поправил он. – Просто Фил.

– Фил, сэр, – продолжал я трясти его руку.

А потом он меня очень напугал, потому что, выпустив мою руку, повернулся к дочери и заорал: «Дженнифер!»

Секунду ничего не происходило. А потом оба бросились обниматься. Крепко. Очень крепко. Не выпуская друг друга из объятий, они раскачивались из стороны в сторону. Звуковым оформлением этой трогательной сцены было лишь одно слово, которое Кавильери повторял снова и снова (правда, теперь уже едва слышно): «Дженнифер, Дженнифер!» И единственное, что могла ответить на это его умудренная университетским образованием дочь, было: «Фил, Фил!»

Я явно был здесь третьим лишним.

В тот день меня выручила одна особенность моего утонченного воспитания: я знал, что не принято разговаривать с набитым ртом. К моей огромной радости, в этом смысле Фил и Дженни сделали все, чтобы я хранил молчание, просто закормив меня итальянскими пирожными. После этого я поделился, какие из них мне понравились больше и почему (я отведал по два каждого сорта, чтобы не обидеть хозяина), чем вызвал восторг обоих Кавильери.

– Он о’кей, – сообщил Фил своей дочери.

Что он имеет в виду?

Нет, конечно, я и без него знал, что такое «о’кей». Мне только было любопытно, какие из моих немногочисленных и весьма осторожных действий помогли заслужить столь лестную оценку. Неужели на него так подействовали мои хвалебные отзывы о его любимом пирожном? Или ему понравилось, что у меня крепкое рукопожатие? А может, вообще что-нибудь третье?

– Вот видишь, Фил, и я говорила, что он о’кей, – произнесла Дженни.

– Ну да, о’кей, – отвечал ее отец. – Но надо же мне было самому убедиться! Оливер!

Теперь он обращался ко мне.

– Да, сэр?

– Фил.

– Да, Фил, сэр?

– Ты о’кей.

– Спасибо, сэр. Я вам очень благодарен. Правда. Вы ведь знаете, как я отношусь к вашей дочери, сэр. И к вам, сэр.

– Оливер! – перебила меня Дженни. – Прекрати эти свои придурочные церемонии!

– Дженнифер! – перебил ее мистер Кавильери. – Ну-ка перестань ругаться! Этот сукин сын ведь наш гость.

За обедом (оказалось, что пирожные были только аперитивом) Фил попытался поговорить со мной серьезно. Вы уже поняли, конечно, о чем. Да, он с какого-то перепугу решил, что сможет помочь Оливеру Барретту Четвертому вымолить прощение у Оливера Барретта Третьего.

– Я только хочу поговорить с ним по телефону, как отец с отцом! – умолял меня Фил.

– Не стоит, Фил, только зря время потратите!

– Но не могу же я сидеть и смотреть, как отец отказывается от собственного ребенка! Нет, так нельзя.

– Я тоже от него отказываюсь, Фил.

– Чтобы я этого больше никогда не слышал! – заявил он, не на шутку рассердившись. – Родителей надо ценить и уважать. Отцовская любовь – это большая редкость.

– Да уж, особенно в нашей семье, – заметил я.

Дженни сновала между кухней и столовой и почти не принимала участия в нашем разговоре.

– Ну-ка, набери его номер, – настаивал Фил. – И я мигом все улажу.

– Не стоит, Фил. Мы с ним прервали связь.

– Брось это, Оливер. Увидишь, он оттает. Раз я говорю – оттает, значит, оттает, поверь. Когда придет время венчаться…

Дженни, которая расставляла тарелки для десерта, сказала:

– Фил!

– Да, Дженни?

– Насчет церкви…

– Что еще такое?

– Ну, мы не собираемся венчаться, Фил…

– Как? – не понял мистер Кавильери. Истолковав слова своей дочери неверно, он тут же с извиняющимся видом повернулся ко мне. – Я, это, имел в виду, что… Ведь Дженнифер, конечно, сказала тебе, что мы католики? Я про вашу церковь, Оливер. Клянусь, такой союз Господь благословит в любой церкви.

Я вопросительно посмотрел на Дженни. Судя по всему, до этой темы в телефонном разговоре с отцом она не дошла.

– Оливер, – объяснила она мне, – я и так его оглоушила такой кучей всего сразу.

– О чем это вы? – спросил любезный мистер Кавильери. – Нет уже, давайте, оглоушьте меня всем, что у вас на уме.

И по какой такой странной случайности именно в этот момент мой взгляд упал на фарфоровую статуэтку Девы Марии, стоявшую на полочке в столовой семьи Кавильери?!

– Насчет благословения Божьего, Фил, – промямлила Дженни, не осмеливаясь взглянуть отцу в глаза.

– Да, Дженни. Так что насчет благословения Божьего? – видимо, начиная догадываться о самом страшном, спросил он.

– Ну, мы к этому относимся негативно, Фил, – сказала Дженни и посмотрела на меня, ища поддержки. Я подбодрил ее взглядом.

– К Богу? К любому Богу?

Дженни кивнула.

– Можно мне объяснить, Фил? – спросил я.

– Уж, пожалуйста, объясни!

– Мы оба атеисты, Фил. И лицемерить не хотим.

Думаю, Фил сдержался только потому, что озвучил это я. Дженни он мог бы запросто треснуть за такое откровение. Вот только теперь старик оказался третьим лишним. Он стоял, не осмеливаясь поднять глаза ни на свою дочь, ни на меня.

– Ну что ж, прекрасно, – сказал он после долгого молчания. – Скажите тогда хотя бы, кто вас обвенчает?

– Мы сами, – ответил я.

Он вопросительно посмотрел в сторону Дженни. Та кивнула – все верно.

Фил снова надолго замолчал. Потом еще раз повторил: «Прекрасно!» – и спросил:

– Ты считаешь, Оливер, что такой брак будет… как это у вас называется?.. Действительным?

Тогда Дженни рассказала ему, что нас обвенчает университетский капеллан, представитель Унитарианской церкви[20] («Ах, ну да, капеллан…» – пробормотал Фил), а жених и невеста произнесут клятвы.